Волшебный свет

– Хороший вес, – отметил Генри, уже осмотревший ребенка. – И вообще, все у нее на месте, особенно легкие. Слышите, какой диапазон?
– Слышу! Голосистая.
– Просто чудо! – восхитилась Руфь, заворачивая ребенка в чистую простыню и укладывая в старую корзинку для шитья.
Ничего более подходящего на роль колыбельки в доме не нашлось; корзинку выстелили сложенной простыней, и она оказалась как раз по размеру для маленького спеленатого комочка, который мгновенно перестал орать и трогательно засопел.
Пока Руфь и Генри хлопотали над Дилан и младенцем, Росс опять спустился на кухню заваривать чай.
Искоса глядя, как Руфь воркует над ребенком, Генри спросил:
– Тоже такую хочется?
Она вздохнула и усмехнулась.
– Мне уж поздно хотеть!.. Как будто тебе не хочется!
– Да, – кивнул он, – я тоже мечтал когда-то. Но Гвен, бедняжка, не могла родить. Не дал ей Бог такого счастья.
– По-моему, Гвен не создана для роли жены и матери! – отрезала Руфь и тут же, под его пристальным взглядом, покраснела, закусила губу. – Прости меня, стерву.
– Не любила ты ее!
– Не любила! – Руфь вздернула подбородок. – И она мне платила тем же.
Генри засмеялся.
– Что делать, она меня к тебе ревновала. Руфь растерянно захлопала глазами.
– Ко мне? Да ты что, с какой стати?
– Я как-то однажды обмолвился при ней, что восхищаюсь тобой. С тех пор она тебя возненавидела.
Вернулся Росс и в полном восторге уставился на маленькое, красное, сморщенное личико в корзинке. Его дочь!
– До чего хороша, правда?
– Очень! А какая грива – ну прямо ваша копия, Росс, – заявила Руфь и повернулась к Дилан. – Как назовете-то?
– Руфь, – сонно пробормотала Дилан.
Вымытая, причесанная, она лежала на свежей, пахнущей лавандой постели в чистой белой рубашке и ничего не чувствовала, кроме блаженной усталости. Руфь ужасно смутилась.
– Да что вы, зачем же, не надо!
– А что, красивое имя – Руфь! – задумчиво протянул Генри.
Дилан смотрела на них слипающимися глазами. Руфь разрумянилась от удовольствия и выглядела по меньшей мере на десять лет моложе. Да, подумала Дилан, она его любит, а он?..
– Руфь… – продолжал Генри, – «Книга Руфь» – одна из моих любимых библейских историй. Она была очень сильная женщина, Руфь. Муж ее умер, и она не оставила свою старую свекровь, а работала с утра до ночи, чтобы прокормить и ее, и себя, была для нее «лучше семи сыновей». Верность и преданность – редкие качества в наши дни, теперь люди думают в основном о себе, а насколько легче стало бы жить, если б на земле было побольше таких, как она.
– Мы – поколение эгоистов, – усмехнулся Росс. – Все привыкли считать главным свое «я», а другие пусть как хотят.
– Да, грустно, – кивнул Генри. – Спасибо, что есть еще на свете такие, как Руфь.
– Руфь – прелестное имя. – Дилан подавила зевок. – Нам оно очень нравится, и мы будем счастливы, если вы согласитесь стать ей крестной матерью, правда, Росс?
Они уже все обговорили между собой, пока Руфь готовила обед. Конечно, Росс поддержал идею Дилан, ведь Руфь так много для них сделала.
Растроганная, со слезами на глазах, Руфь проговорила:
– Я бы рада, но ваши родные не будут возражать? Ведь я вам человек посторонний.
– Не будут, – твердо заявил Росс. – Мы всем расскажем, что вы нам не посторонняя.
Для Дилан последние два дня стали бешеной скачкой с препятствиями. Теперь она радовалась, что все закончилось, что ребенок родился здоровый, но им с мужем еще предстоит серьезный разговор, и будущее их далеко не безоблачно.
А пока у нее на это нет сил. Веки будто свинцом налились, она сомкнула их и через мгновение крепко спала.
Когда она проснулась, в комнате царил полумрак, только завешенная лампа на столике отбрасывала слабый розоватый свет. Шторы были задернуты, и Дилан догадалась, что уже ночь. Росс сидел в кресле возле кровати с книгой на коленях и спал; лицо раскраснелось во сне, голова свесилась на спинку кресла, рот чуть приоткрыт, дышит ровно, спокойно.
От одного взгляда на него у Дилан участилось дыхание, набухли соски, тонкая ткань ночнушки стала влажной.
Господи, что это! Она приложила руку к груди и на миг даже испугалась. Но тут же ее осенило: грудь распирает, из нее сочится влага – это же Мать-Природа с ее чудесами! Теперь она сама стала матерью, и Природа позаботилась о питании ее ребенка.
А где он? Дилан резко приподнялась на постели, и натруженные мышцы болезненно откликнулись на это движение. Рожать – нагрузка еще почище балета, она чувствует себя так, будто оттанцевала несколько спектаклей подряд. Рука невольно потянулась к животу, помассировать его. Слава богу, плоский, не вздулся, но мышцы, наверно, совсем дряблые. «Как только на ноги встану, – подумала она, – сразу начну заниматься».
Росс пошевелился, медленно открыл глаза, тряхнул волосами и тревожным взглядом обвел комнату.
– Проснулась! – Он стремительно поднялся, уронив книгу, быстро поднял ее и шагнул к кровати. – Ну, как ты?
– Будто сотню миль пробежала, – поморщилась она и с беспокойством спросила: – А где моя девочка? Как она?
– Все в порядке, твоя девочка – просто чудо!
Росс улыбнулся, и от его улыбки сердце ее учащенно забилось. Все муки балета и деторождения – ничто по сравнению с муками любви. Разве она сможет жить без него?
Дилан с усилием сосредоточилась на том, что он говорил:
– Она внизу. Мы не хотели, чтобы она тебя разбудила своими криками. Тебе надо было выспаться.
Дилан сама удивилась, услышав свой спокойный голос.
– Принеси ее сюда, Росс, я хочу на нее посмотреть. Я так быстро отключилась, что и не разглядела ее хорошенько.
– Скоро принесу. Генри сказал, что прежде ты должна что-нибудь съесть и выпить, а потом будешь кормить маленькую Руфь. Он велел позвать его, как только ты проснешься.
Она отвернулась, чувствуя дрожь во всем теле.
– А который час?
– Десять. Ты проспала шесть часов, и малютка тоже. Не волнуйся, она все это время даже не пискнула.
Дилан похолодела.
– Так это же ненормально!
– Да успокойся ты! Я же сказал: все у нее хорошо, Руфь и Генри присматривают за ней. Лежи, я сейчас его позову.