Черным по белому (сборник)
– Ты дай нам на счастье, а мы тебя прославим.
– Как… прославите?
– Будем петь про тебя. Завсегда так. Гостей в кабинетах славим.
– Здорово! – сказал Капитоша и ревниво добавил: – Только меня чтоб одного.
– Да, конечно. Ты ж хозяин. Как тебя звать?
– Капитон Ильич, главный управляющий пароходною частью…
– Ладно! Девицы: Капитоша!
И хор девиц нестройно запел:
Капитоша, Капитоша, Капитоша,Капитоша, Капитоша, Капито-о-ша-а…Капитоша-тоша-тоша,Ша-ша-ша-ша-ша!Капитоша сидел на стуле, истомленный славой, почетом и всеобщим уважением.
– Еще раз! – попросил он, закрыв глаза.
– Капитоша, Капитоша, Капито-оша-а!..
Он подпер щеку рукой и заплакал. Это были слезы гордости, радости и сознания потерянных прежних лет, так глупо прожитых.
«Вот оно, настоящее то», – вероятно, думал бедный Капитоша, и сердце его радостно билось.
– Господа, – крикнул актер. – За-ме-ча-тель-но-му и раз-про-един-ствен-ному Капи-тону Ильичу – мно-га-я ле-е-е-та!!
Девицы пели… Оборотистый продавец кораллов плясал, без пиджака, погромыхивая своим ящиком.
Сумерки заглядывали в окно…
– Дай мне полтораста рублей, – попросил актер, – для устройства театрального здания в Петербурге. – Дашь?
– Дам, – сказал Капитоша, встал, выпрямился и в невыразимом экстазе крикнул: – Господа! Похож я на офицера?
Все нашли, что – похож.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дверь скрипнула и лысый купец, шаркая мягкими сапогами, вошел в буфетную.
– А-а… Честная компания… Это что же такое?!
Он стоял с полминуты, оглядывая всех. Потом его взгляд остановился на Капитоше, украшенном оранжевым галстуком, бархатным пиджаком, купленным у того же торговца кораллами, и массой разноцветных колец на пальцах.
– А-а… – протянул лысый купец.
Он неторопливо завернул правый рукав, подошел к Капитоше, размахнулся и стал бешено колотить по Капитошиной голове, которая, как арбуз на стебле, беспомощно металась из стороны в сторону.
И опять всякая пощечина звучала символически:
– Это тебе кораллы! Это девки! Это за отца! Это за мать!
Все потихоньку вышли из буфетной.
Утомившись, лысый купец присел за столик и приказал:
– Пива, подлюга! Если будет теплое – голову оторву.
Капитоша втянул грудь, прыгнул за стойку и, стуча коралловыми кольцами о бутылки, стал откупоривать пиво.
Клусачев и Туркин
(Верх автомобиля)
Вглядитесь повнимательнее в мой портрет… В уголках губ и в уголках глаз вы заметите выражение мягкости и доброты, которая, очевидно, свила себе чрезвычайно прочное гнездо. Доброты здесь столько, что ее с избытком хватило бы на десяток других углов губ и глаз.
Очевидно, это качество, эти черточки доброты, не случайные, а прирожденные, потому что от воды и мыла они не сходят, и сколько ни тер я эти места полотенцем – доброта сияла из уголков губ и уголков глаз еще ярче. Так вода может замесить придорожную пыль в грязь, но та же вода заставляет блестеть и сверкать свежие изумрудные листочки на придорожных кустах.
Мне хочется, чтобы всем вокруг было хорошо, и если бы наше бездарное правительство пригласило меня на должность бесплатного советчика – может быть, из наших общих стараний что-нибудь бы и вышло.
В частной жизни я стремлюсь к тому же: чтобы всем было хорошо. Откуда у меня эта маниловская черта – я и сам хорошенько не разберусь.
* * *Однажды весной мой приятель Туркин сказал мне вскользь во время нашего катанья на туркинском автомобиле:
– Вот скоро лето. Нужно подумать о том, чтобы снять этот тяжелый автомобильный верх и сделать летний откидной, парусиновый.
– Парусиновый? – переспросил я, думая о чем-то другом.
– Парусиновый.
– Автомобильный парусиновый?
– Ну конечно.
– Вот прекрасный случай! – обрадовался я. – Как раз вчера я встретился с приятелем, которого не видел года два. Теперь он управляющий автомобильным заводом, здесь же, в Петербурге. Закажите ему!
Мысль у меня была простая и самая христианская: Туркин хороший человек, и Клусачев хороший человек. У Туркина есть нужда в верхе, у Клусачева – возможность это сделать. Пусть Клусачев сделает это Туркину, они познакомятся, и, вообще, все будет приятно. И всякий из них втайне будет думать: «Вишь ты, какой хороший человек этот Аверченко. Как хорошо все устроил: один из нас имеет верх, другой заработал на этом, и, кроме того, каждый из нас приобрел по очень симпатичному знакомому».
Все эти соображения чрезвычайно меня утешили.
– Право, закажите Клусачеву, – посоветовал я.
Туркин задумчиво вытянул губы трубочкой, будто для поцелуя.
– Клусачеву? Право не знаю. Может быть, он сдерет за это?.. Впрочем, если это ваша рекомендация, – хорошо! Так я и сделаю, как вы настаиваете.
Дело сразу потеряло вкус и приняло странный оборот: вовсе я ни на чем не настаивал; лично мне это не приносило никакой пользы и являлось затеей чисто филантропической. А выходило так, будто Туркин сделал мне какое-то одолжение, а я за это, с своей стороны, должен взвалить на свои плечи ответственность за Клусачева.
Я промолчал, а про себя подумал:
«Бог с ними. Зачем мне возиться… Туркин пусть забудет об этом разговоре и закажет этот верх кому-нибудь другому».
Но Туркин относился ко мне поразительно хорошо: через неделю, встретившись со мной, он озабоченно взял меня за плечо и сказал:
– Ну, что же вы? Я никому не заказывал автомобильного верха и жду вашего приятеля Трепачева. Где же ваш Трепачев?
– Клусачев, а не Трепачев.
– Пусть Клусачев, но мерку-то он должен снять? Я из-за него никому не заказал, а уже на днях лето.
– Хорошо, – сказал я. – Я увижусь с ним и скажу.
– Да, но вы должны увидеться как можно раньше. Не могу же я, согласитесь, париться под этой тяжелой душной крышкой.
* * *В тот день я был чем-то занят, а на другой день мне позвонили по телефону:
– Алло! Это я, Аверченко.
– Слушайте, голубчик… Ну, что, были вы уже у вашего Муртачева?
– Клусачева, вы хотите сказать.
– Ну, да. Не могу же я ждать, согласитесь сами. Вы уже были у него?
– Только вот собираюсь. Ведь этот завод на краю города. Уж у меня и извозчик заказан. Сейчас еду.
Действительно, нужно было ехать.
Клусачев был хороший человек и встретил меня тепло.
– А, здравствуйте! Вот приятный гость!
– Ну, скажите мне спасибо: я вам заказик принес.
– А что такое?
– Верх для автомобиля одному моему приятелю.
– У него ландолэ?
– Н…не знаю. Может, оно действительно, так и называется. Беретесь?
– Взяться-то можно, только ведь эта штука не дешевая. Обыкновенно думают, что она дешевая, а она не дешевая.
– Ну, вы бы по знакомству скидку сделали.
– Скидку? Ну, для вас можно сделать по своей цене. Ладно! Обыкновенно эти заказы не особенно интересны, но раз вы просите – какие же могут быть разговоры…
Все краски в моих глазах сразу потускнели и сделались серыми… Эти люди не видели в моих хлопотах простого желания сделать им приятное, а упорно придавали всему делу вид личного мне одолжения.
Едучи обратно, я думал: что стоило бы мне просто промолчать, в то время, когда Туркин начал разговор об этом верхе… Он бы заказал его в другом месте, а Клусачев, конечно, прожил бы сам по себе и без этого заказа.
Некоторые писатели глубокомысленно сравнивают жизнь с быстро мелькающим кинематографом. Но кинематограф, если картина не нравится, можно пустить в обратную сторону, а проклятая жизнь, как бешеный бык, прет и ломит вперед, не возвращаясь обратно. Хорошо бы (думал я) повернуть несколько дней моей жизни обратно до того места, когда Туркин сказал: