Суженый-ряженый

   "Я подумаю", -- мысленно перевела она его слова.
   -- Я тебе позвоню, -- пообещал он, высаживая ее на Дворцовой набережной.
   "Но боюсь, не получится", -- добавила Таня про себя.
   Глеб позвонил уже почти в шесть и сообщил, что его вызвали на объект в Озерки, что он не знает, когда освободится. Но как только освободится, обязательно позвонит. Что ж, вполне закономерное развитие сюжета.
   Нет, в том, что он действительно занят, Таня ничуть не сомневалась. И Захаров, и Линденбаум много работали, в этом она убедилась сама. Да и не было бы такого успеха, если бы дело обстояло иначе. Несмотря на длинный шлейф разнообразных слухов о нем, Таня в отличие от многих и раньше не считала, что Глеб просто баловень судьбы, которому вечно везет. А что плохого в том, что он умеет получать удовольствие от работы, от жизни... от женщин, в конце концов?
   И никаких разбитых сердец. Во всяком случае, таких слухов до Тани не доходило. И она с самого начала решила, что ее сердце не станет первым. Оно и не станет. На этот раз никакой любви. Легкий, как бокал шампанского, роман, и никакого похмелья в виде разочарований, когда все закончится. Эти очень разумные мысли всецело владели Таней по пути из магазина домой.
   Сегодня она не напоминала себе ни вьючного верблюда, ни вьючную лошадь. Разве что вьючную арабскую жену, впрочем, отечественные вьючные жены не так уж сильно отличаются от арабских. Перед дверью парадной она остановилась, морально готовясь сразиться с оберегающей вход пружиной. К счастью, тут случился боксер-тяжеловес Клюев. Никита опять не поздоровался, но предательскую дверь придержал.
   "Вот он, рыцарь без страха и упрека! Способный прийти на помощь прекрасной даме, даже будучи оскорблен ею в лучших своих чувствах!" -- подумала вдруг Таня. Мелкое предательство Клюева, когда тот под влиянием минуты раскрыл Булыгиным ее "страшную тайну", она ему великодушно простила. В конце концов, его уста и так достаточно долго хранили печать молчания, которую, кстати сказать, она на них не накладывала. Так почему же она, глупая женщина, отвергла всего из себя положительного Никиту и сама кинулась в объятия Глеба? Она ведь знает, что Захаров -- персонаж наверняка отрицательный, но... такой обаятельный! Пожалуй, в этом и кроется ответ. А быть может, в том, что она глупая женщина.
   От самоанализа Таню отвлек зазвонивший в сумке телефон. Когда его мелодичная трель присоединилась к душераздирающим стонам лифтового механизма, она почувствовала себя так же, как лисица в басне про виноград. "Видит око, да зуб неймет". Руки ее были заняты, а поставить сумки на грязный пол Таня не решалась. На помощь опять-таки пришел Никита. Он молча забрал мешавшие ей сумки, и Таня смогла добраться до телефона.
   -- Господи! Что за скрежет? -- услышала она недовольный голос Глеба.
   -- Лифт.
   -- Понятно. Ладно, я перезвоню.
   Она думала, что он перезвонит в течение нескольких минут, однако телефон упорно молчал.
   Глотнув кофейку, Таня принялась за уборку. Вскоре она не то чтобы забыла о Глебе, назойливые мысли о нем лезли ей в голову беспрерывно. Просто за многочисленными делами она перестала каждую минуту ждать его звонка.
   Наконец, обозрев плоды трудов своих, Таня пришла к выводу, что пора остановиться. Часы показывали почти десять. Ни Глеба, ни даже его звонка. Сработал-таки инстинкт самосохранения закоренелого холостяка. Вообще-то мог бы и позвонить, придумать какую-нибудь отговорку. А впрочем, едва ли Захаров нуждается в том, чтобы оправдывать перед ней свои поступки.
   И Таня в его оправданиях тоже не нуждалась. Она еще раз обошла комнаты, расставила по местам семейные фотографии и пошла в ванную.
   Она стояла под душем, подставляя тело прохладным струям воды, и очень старалась вообще ни о чем не думать. Просто закрыть глаза, полностью сосредоточиться на своих ощущениях... и тогда, как в рекламе, она услышит журчание горного ручья...
   Таня рассмеялась, вспомнив, что это была реклама какого-то пива. Кстати, она действительно услышала, но не горный ручей, а звонок телефона. Кажется, он звонил уже довольно давно. Выключив душ, она выбралась из ванны и, прихватив с собой полотенце, бросилась на кухню.
   Вытираясь по дороге и тем не менее оставляя за собой дорожку из мелких лужиц, Таня добежала до телефона. А он все звонил и звонил.
   -- Алло! -- Трубка выскользнула из ее мокрой руки и, раскачиваясь на проводе, как маятник стукнулась о холодильник. Наконец Тане удалось поймать ее и вновь донести до уха. -- Алло.
   -- Теперь еще и грохот, -- послышалось ворчание Глеба. -- Между прочим, я тебе уже минут десять звоню, а до этого названивал на мобильный. Ты уже закончила свою уборку?
   -- Как раз минут десять назад. И никаких звонков я не слышала. А сейчас, Глеб, я выскочила прямо из-под душа, и с меня ручьями стекает вода, а одной рукой я не могу даже нормально вытереться. Еще и полотенце маленькое.
   -- Ты меня соблазняешь?
   -- Нет, я тебе объясняю, что стою в луже и покрываюсь гусиной кожей. Слушай, давай я тебе перезвоню, как только...
   -- Я сейчас поднимусь.
   -- Что? Глеб, ты вообще где?
   -- Здесь.
   Короткие гудки. Таня ошалело уставилась на трубку. Полный ступор. И тут до нее дошло, что "здесь" -- это здесь, а "сейчас поднимусь" означает, что сейчас он будет здесь.
   Вытираясь на бегу, Таня ринулась убирать только что водворенные на место семейные фотографии. Сколько у нее минут? Пять? Семь?
   В дверь позвонили. И минуты не прошло.
   С мокрым полотенцем в руках Таня застыла как раз напротив зеркала. Открыть в таком виде она уж точно не могла, мало ли кто еще окажется на площадке. И фотографии в спальне родителей она убрать не успела!
   А звонок звонил и звонил, не умолкая.
   Кое-как обернувшись полотенцем, Таня выглянула в глазок, потом осторожно приоткрыла дверь...
   Дверь тут же захлопнулась снова. Захаров, только что стоявший по ту сторону порога, вдруг материализовался по эту. Окинув ее мрачным взглядом с головы до ног, вернее, начал он все-таки с ног, Глеб не менее мрачным тоном изрек:
   -- Интересно, какой мужчина сможет устоять перед таким зрелищем?
   -- Не знаю, -- игриво ответила Таня, не понимая сама, как оказалась в кольце его рук.
   -- Почему ты так долго не открывала? -- все так же мрачно спросил Глеб и тут же впился в ее губы. -- Черт, мокро. -- Он немного отстранился и попытался стащить с Тани полотенце. -- Холодный душ -- это совсем не то, чего бы мне сейчас хотелось.
   -- Да еще в одежде, -- хихикнула Таня и, придерживая одной рукой полотенце, другой стала неловко расстегивать пуговицы его подмокшей рубашки. -- Ирочка сказала, что если бы тогда в лоджии холодный душ из мокрого пододеяльника не остудил их пыл...
   -- Мой не остудит. Танька, да отпусти ты его, оно же совсем мокрое!
   -- А я тогда буду совсем голой.
   -- Ты будешь в гусиной коже, очень даже стильно. -- Он решительно выдернул край полотенца из ее руки и отбросил в сторону.
   -- Ой-й! -- Ее влажная кожа в самом деле моментально покрылось пупырышками. -- Ну, погоди!
   Теперь, когда обе ее руки были свободны, она быстро справилась с пуговицами и стала стаскивать с него рубашку. Ей удалось стянуть рукава до локтей, но Глеб не проявил доброй воли, и дело застопорилось. Бросив свои бесплодные попытки, Таня взялась за пряжку его ремня. Она трудилась так усердно, что даже немного согрелась.
   -- Ты собираешься заняться этим прямо на пороге? -- В хрипловатом голосе Глеба звучала явная насмешка.
   -- Нет. -- Она одарила его очаровательной улыбкой. -- Но я не собираюсь быть одна в гусиной коже.
   -- Черт! Не хватало, чтобы ты простудилась! -- Глеб нетерпеливо высвободился из сковавшей его движения рубашки и, подхватив Таню на руки, понес в ее комнату. Зацепившаяся за ремень рубашка волочилась сзади.