Стена между нами или 7 ночей 1 часть (СИ)

 Чувства вернулись, сжимали сердце. Мой страх снова здесь, рядом, ведет за руку, шепчет что-то. В тумане, словно на ощупь иду вперед, ноги все равно двигаются, хоть и цепляюсь кроссовками за землю, проваливаюсь куда-то. Вот этот ряд могил, я на месте. Вижу силуэт темный на скамейке. Отец. Не напугать бы его. И шага вперед сделать не в силах. Замер, дышать тяжело, вырубать начинает. Для этого пришел сюда? Чтобы сознание потерять? Не верю. Я хотел понять, принять, простить… Хотя бы просто напиться сполна болью от утраты. Я должен пережить это сейчас. Не смогу двигаться дальше без этого. Даже навстречу Андрею. Надо закончить начатое, надо попрощаться сейчас, раз уж раньше не смог.
 — Па, — все, что сорвалось с губ в этой кромешной тиши.
 Он вздрогнул, замер на мгновение, испуганно обернулся. Смотрит, как тогда, на лестничной площадке. Понимаю. Все прекрасно понимаю.
 — Ты… откуда тут? — бледный, встревоженный и глаза… глаза красные, мокрые.
 Заметил мой взгляд, лицо ладонями протер. К чему теперь прятаться? Ему тоже больно. Знаю это. Не должно быть стыдно.
 — Извини, что напугал, — рядом с ним всегда становилось чуть легче. Чувствовал его защиту.
 Смог передвинуть ногу, покачиваясь, подошел, сел рядом. Посмотрел на могилку ухоженную. Отец постарался да тетя. Больше ведь некому. На плите серой – фотография ее, улыбка та же самая, теплая, заботливая. Мало что помню о матери, странно это, но самое четкое в памяти – улыбка эта и нежные руки: она часто по голове гладила.
 Теперь уже я вздрогнул от ладони отца, которую он положил мне на затылок. Не, пап, у тебя шершавые они, тяжелые, однако, все равно приятно.
 — Рад, что ты пришел. Нашел в себе силы.
 — Да, — кивнул, все еще напряженно, плотно сжимая губы.
 Печет в груди, колет, смотрю на фотографию, вижу ее, как живую, напротив и раз за разом, прерывая этот образ, появляется тот самый, жуткий, холодящий вены. Сжимаю кулаки, еще сильнее – зубы. Нельзя позволить воспоминаниям взять верх над реальностью. Этого уже нет. Нет. Просто нет. Прошло. Теперь есть я, отец, и мы здесь, у нее на могиле. Надо бы извиниться перед ней. Надо бы…
 — Она просила не говорить, — голос сиплый, с дрожью, не нравится, у меня в горле комом отзывается.
 Что сейчас скажет? Не хочу слушать. Но я ведь за этим сюда пришел. Надо научиться понимать. Даже если не хочется. Это важно. В первую очередь для отца. Должен уважать его желание поделиться со мной. Поэтому, пусть ногти до крови в ладони, но услышу то, что мне сказать пытаются.
 — Ты взрослый уже, — с горькой усмешкой. Ему тоже тяжело. Мы давно с ним не разговаривали по душам. Слишком давно. — Поймешь теперь. Сможешь.
 Промолчал в ответ, только сердце громче в груди. Хватило бы сил. Хватило бы…
 — Больна она была, — на выдохе, с каменным лицом, взгляд с легкой злостью.
 — Больна? — еле выдавил из себя, не понимая, о чем речь. Как? Чем? Когда? Почему?
 — Никто не знал, кроме нее и меня, — кивая головой и все с тем же выражением лица.
 Не удивлен. Ошарашен. Смотрю на него, не мигая. Почему молчишь так долго?
 — Нарушение речи, — прошептал он, взглянув на меня. Что? О чем? Не понимаю. — Нарушение координации движения, — уже чуть громче, загибая пальцы. — Обмороки, — даже выплюнул, и так на меня смотрит... Он же перечисляет ту хрень, что со мной происходит. — Головные боли, слабость, спутанность сознания и рвота, — остановись же, хватит. Меня сейчас накроет! К чему это все?! — Тошнота, головокружения, нарушение органов чувств, к примеру, зрения. — Обо мне речь. И мне это не нравится. Совсем. — Снижение умственных способностей и психические расстройства. — Стоп. Этого у меня нет. Уверен. Тогда… — Это признаки рака мозга.
 Теперь я совсем уже ничего не понимал. Устало обнял голову, начинавшую болеть. Томография не показала ничего. Я к этому списку имею лишь частичное отношение. Но… неужели…
 — Каждый раз, когда ты теряешь сознание, — снова тихо произнес отец, — мне страшно. Страшно, что все повторится. Страшно, что я потеряю и тебя. Понимаешь? Страшно. Ударил тебя вчера, а теперь проклинаю себя за это. Кирилл…
 — Пере-стань, — Божечки, уже заикаюсь, как Андрей. — Пожалуйста. Я уже…
 — Ты здесь, значит, готов узнать, — непреклонно, решительно. Я даже ответить ничего не смог. — Ты ведь не знал. Просто не знал. Она в последнее время даже парики носила. Вставала с постели лишь иногда. — Сердце сейчас разорвется. Больно. До одури. До треска внутри. Не надо. Прошу тебя. Замолчи. — А я все врачей искал. Не замечал, что все хуже некуда. Не помогли ей и походы к психиатру. Боль… та боль, что она терпела каждый день…
 Наконец. Смолк. Тихо снаружи. А внутри – клокочет, мучительно, горячо. Почему только сейчас сказал? Зачем? Я же… не знал ничего. Больно. Как же больно. Дышу отрывисто. Чувствую его ладонь у себя на спине. Зябко. Нет. Холодно. По венам, под кожей, мороз, пот с лица градом стекает. Для этого пришел сюда? Это узнать хотел?
 Правда…
 Правда…
 Почему вцепился в это слово? Что в нем хорошего? Только боль причиняет.
 — Ничего, ничего, — приговаривает отец, — поплачь, — принимая пот за слезы.
 Не плачу. Даже сейчас. Даже от боли. Не знаю, почему. Не получается. Не хочу.
 Извинения просить хотел. Не могу. Слов в голове нет. Глухо. Пусто. И все сильнее, быстрее, неистовее боль во всем теле, словно иглами весь истыкан. Отец не видит этого. Не знает, что чувствую. Рад этому. Пусть так, даже одно и то же горе разными людьми воспринимается по-разному.
 Улыбка Её, все равно помню. Улыбалась мне. Быть может, пугать не хотела. Быть может, радовалась, что боль уйдет. Быть может, меня даже не видела тогда. А я все это время жил в незнании, накручивая себя, считая себя виноватым. Оправдываться? Не стану. И ее винить больше не буду.
 Отпускаю, сквозь надрывный стук сердца, начинающего привыкать ко мне новому.
 Отпускаю, надеясь со временем, не сейчас, а со временем смириться с этой правдой.
 Отпускаю, принимаю боль, пусть разрывает на части, но она моя, собственная. Захочу, поделюсь с Андреем, если примет.
 Отпускаю, тихо, без слез и с улыбкой, едва заметной, лишь уголками губ.
    19 глава.  Ночь седьмая - длиною в сутки
 Странно было возвращаться под утро. Еще страннее, что в компании подвыпившего отца. Да, заехали в магазинчик после того разговора на кладбище. Он взял бутылочку. Его, скорее, от усталости так разобрало, чем от алкоголя. Мешки под глазами, кожа какая-то желтоватая, дышит тяжело. Сколько ночей он не спал? Как давно по ночам к матери на могилу ходит? Я думал, что он забыл ее, не любит больше, столько женщин поменял. Все верно, столько женщин. Забыться пытается. Все еще…
 Меня до сих пор трясло, уже не так сильно, и все-таки. Отец объяснил мне, что я не болен физически, травма душевная, просто так не вылечишь. Ждать надо. Время лечит. Даже намекнул, что еще быстрее и вернее лечит – любовь. Да уж, а лечит ли или калечит больше?
 Завис на лестничной площадке, смотря на дверь в квартиру Андрея. Вряд ли он дома. Интересно, что решил? Что дальше будет? Даже думать не хочется. Действительно страшно. Так больно при мысли, что его потеряю.
 Затащил отца домой, скинул в его комнате на кровать, он буркнул что-то в благодарность. Да, да, конечно. Усмехнулся, смотря на него. Так, ладно, надо за такси еще расплатиться. Другу какому-то он, вроде, позвонил, от магазинчика того самого заберут наш опель. Странно, что у кого-то ключи от него имеются.
 Нашел в тумбочке деньги, всегда их там оставляет. Быстро пронесся по всем ступенькам, не чувствуя усталости. Удивительно. Ни тошноты. Ни отдышки. Даже ноги не болят. На адреналине еще с разговора вечернего с Лехой. Не успокоюсь, пока с Андреем не встречусь.
 Черт, не успокоюсь даже тогда…
 Расплатился, пожелал удачи, взглядом пошарил на стоянке джип Лехин – нет его. Еще тревожнее. Фух, господи, я помру раньше, чем услышу от Андрея хоть что-нибудь. Снова пять этажей, на сей раз чуток меня торкнуло. Любого бы расплющило. Снова замер у его двери, ладонь приложил. Почему не экстрасенс? Услышал бы, почувствовал. Там ли он? Или больше не вернется? Больше не увижу…