Пересекающий время

Тертым калачом был трактирщик, твердо знал: за свою безопасность лучше лишку заплатить - живой, найдешь способ вернуть потраченное, а вот коли недоплатишь, это оплошка непоправимая. Впрочем, кошель его пришелся сейчас как нельзя более кстати. 
- Вот деньги, - Андрей высыпал на ладонь кучку монет. - Надо сходить в город и купить продукты. Утром ваш раненый проснется, надо будет хорошо покормить его. 
Женщины переглянулись. 
- Разве господин не знает? Нельзя нам в город. 
- Это я устрою. 
- Чего вы от нас хотите?- хмуро спросила Лота. 
- Ничего. А впрочем... ты могла бы помочь мне. 
- Нет, ничего я не стану делать для вас. 
- Для меня не надо, я только хотел, чтобы ты повела меня к таким, как твой муж. Если я хочу помочь им так, как ему - ты откажешь мне? 
Женщина быстро глянула на него, шагнула к постели больного. 
- Мама! Скорее посмотри на Гойко!.. - Она опустилась на колени, всматриваясь в лицо мужа. Обернулась к Андрею. - Ты лекарь? 
- Так ты поможешь мне? 
- Д-да, я поведу тебя. 
- Много таких, как твой Гойко? 
- Много, - с горечью проговорила пожилая. - Вон дочку Табора, Анику третьего дня плетью исхлестали. Пластом лежит, не поднимается, да уж и вряд ли встанет. А сегодня утром старого Юниса подстрелили - воды набрать вышел. - Она махнула рукой. - Разве господин не знает, зачем приходят сюда ваши люди? 
- Знаю. Но я не юкки, на мне чужая одежда. 
Женщины недоверчиво молчали. 
- Сейчас я отправлю тебя за продуктами, - Андрей посмотрел на мать Гойко. - А ты, Лота, подожди меня поблизости. 
Часть вторая 
* * * 
Андрей проводил женщину к солдатам из оцепления. Еще издали он приметил здоровяка с туповатым выражением лица, который, судя по высокомерной спесивости, был старшим в наряде. 
- Имя, немытое рыло! - рявкнул Андрей, подходя к нему вплотную, и краем глаза увидел, как вздрогнула и какими глазами посмотрела на него женщина, вдруг увидевшая в нем наглого хама, ненавистного юкки. 
- Бунбо! Господин офицер! 
- Слушай меня внимательно! - Андрей послал импульс на ТИСС. - Отведешь эту женщину в лавку, там она купит продукты, и ты приведешь ее назад, вот до этого самого места доведешь. Ты понял меня? 
- Так точно! Господин офицер! 
- Волосок уронишь с ее головы - убью. 
- Не извольте беспокоиться! Господин офицер! 
- Иди с ним, - повернулся Андрей к женщине, - и ничего не бойся. Продуктов побольше бери и не стесняйся, грузи на него, донесет, как миленький. 
Когда женщина и воин скрылись в переулке, Андрей обернулся и поискал глазами Лоту. Она была неподалеку, как он и велел, но выражение ее глаз не понравилось Андрею: женщина смотрела зло и настороженно. 
- Ну, что опять? 
- Ты офицер? 
- Почему это опять стало важно? 
- Ты офицер! Я видела, как ты разговаривал с ним! 
- Ну и что? 
- Он тебя боялся. У тебя высокий чин? Ты с ними, ты юкки, я не хочу помогать тебе. 
Андрей поморщился. Но не столько словам женщины, сколько в ответ на свои мысли. "Нет, не ТИСС. Он хорош для врагов, а с друзьями нельзя говорить его языком. И там, с Лиентой, ничего не стоило внушить ему полное расположение ко мне, ничего не стоило включить ТИСС..." 
- Поверь мне, Лота, посмотри в мои глаза. Я вас не обманываю, я не юкки. Я и без тебя пойду, как пришел к твоему Гойко. Но если ты приведешь, людям будет спокойнее. 
Она по-прежнему смотрела в упор, испытующе, но уже без бывшей непримиримости, она колебалась. 
- Если ты не юкки... Почему он так обмер, будто сам герцог перед ним? 
- А ему-то откуда знать, что я не ихний? Он видит перед собой офицера, офицер орет, как бешеный - надо подчиняться. Коль орет, значит право имеет, они так привыкли. 
Женщина молчала. 
- Думаешь, я не понимаю твоих сомнений? "С одной стороны, Гойко он помог, несомненно. А с другой тороны, зачем ему надо помогать нам? Говорит не юкки. Да как верить-то голому слову? А если я вместо помощи приведу горе в дом друзей?" Ну, так, Лота? Ни в одном слове я не ошибся? 
Она молчала, потупив голову. 
- Тогда и ты правду мне скажи. Если бы ты наверняка знала, что доброта моя недобрая, от коварства она идет, знала бы, что черному делу это прикрытие. Так не позволила бы Гойко помочь? Прогнала бы от его постели. И с мыслями, что правильно сделала, смотрела бы, как он в муках умирает долгой смертью? 
Лота испуганно вскинула глаза, они наполнились слезами. 
- Думаешь, Аника отцу с матерью меньше дорога? Зачем ты за них решаешь? Не мучай ты себя, Лота, правду говорю - я не юкки. Ночью из-за реки пришел, вчера вечером с Лиентой разговаривал. 
- С Лиентой!? Правда!? - глаза ее просияли радостью. - Правду ли говоришь!? - Тс-с-с, не так громко. Я не должен был этого говорить. 
- Да почему же!? Людям про это так надо знать! Уж как все рады были бы! 
- Если бы поверили. Я чужой, а голые слова доказать мне нечем, в таких случаях вверительных грамот с собой не носят. Поэтому ты никому ничего не скажешь. Они узнают, непременно. Но теперь еще не время. Мне скоро уходить, Лота, решай. 
- Хорошо, пусть будет, как ты велишь... Вон домишко Табора, это Аники отец. Какая красавица она. - Лота горестно покачала головой. - Это и сгубило. Мать ее вчера приходила, плакала, - совсем плоха Аника. И Табор чернее тучи ходит. 
- За что ее плетью? 
- За что? - Лота недобро усмехнулась. - А за что нас всех? Пьяный солдат пристал, сильничать хотел, она не далась. Он привязал под ворота за руки и бил, пока не притомился. 
- Понятно, - вздохнул Андрей. - Иди вперед, предупреди. 
Лота ушла. Помедлив, Андрей вошел следом. И снова его встретили глаза, полные недоверия, страха, едва прикрытой ненависти. 
- Где девушка? - спросил Андрей, обводя всех взглядом. 
Никто не двинулся с места, в ответ - лишь угрюмое молчание. 
- Что же вы? - укоризненно проговорила Лота. - Верьте ему, он поможет. Дядя Табор! 
Один из мужчин нехотя кивнул себя за спину, на занавеску. 
- Там. 
Андрей отдернул тряпку, за ней был крохотный закуток для дощатого топчана На нем вниз лицом лежала девушка, тонкая холстина, испятнанная кровью, прикрывала ее. Андрей приподнял холст - спина девушки представляла собой нечто багрово-синее, вспухшее, в корке запекшейся крови. В это время девушка медленно открыла глаза и, увидев перед собой наемника, испуганно сжалась. И тотчас гримаса боли исказила ее лицо, закушенная губа побелела.