Поэтический космос

Таким образом, А, Б, В — это лишь ощупывание человеком своего земного ареала.
А — низ, земля, телец.
Б — воздух, объем.
В — устремленность в себя, внутреннее пространство.
Однако в будущем победоносное шествие «Я» по кругу Земной тверди и заоблачное шествие ижицы (Y) по тверди небесной образуют сферу фиты (Θ), кстати, очень
напоминающую древнекитайский символ Инь-Ян, () означающий вечное единение и проникновение друг в друга земли и неба.
Буква Y — человек, шествующий ногами по небу, а Я — он же, идущий по земле. Человек, идущий ногами по земле, попадает головой в голову своему космическому двойнику, шествующему по небу. Вместе они образуют «чашу космических обособленностей».
Здесь сразу вспоминаются четыре великие чаши, символизирующие единство человека и Бога, человека и космоса: китайский кубок Гунь, персидская чаша Джемшид, чаша Будды и чаша Грааля.
Устройство чаши Джемшид хорошо известно. Верхняя часть ее символизирует вселенную, нижняя — человека. Каждой части небесной сферы соответствует часть ее нижней сферы — человеческого тела. Овен — голова, Телец — шея. Близнецы — руки. Солнце — сердце, Меркурий — мозг. Луна — легкие.
Устройство чаши Будды описано Н. Рерихом. Это разноцветный сосуд из четырех чаш, входящих друг в друга.
Четыре чаши, составляющие одну, вполне могут символизировать четыре фазы луны, а кроме того, это может быть сжатая проекция четырех оппозиций: земля — небо, запад — восток, север — юг, правое — левое — словом, некий четырехмастный код, к нему мы еще вернемся.
Иначе выглядит легендарная чаша Грааля. Она сияет и светится от крови Христа, которую собрал в нее Иосиф Аримафейский.
Ослепительное сияние чаши Грааля чем-то похоже на свет, исходящий от зеркала Искандера в поэме Навои «Фархад и Ширин».
В сокровищнице своего отца Фархад находит хрустальный ларец.
 
 
Как это чудо создала земля!
 
Был дивный ларчик весь из хрусталя,—
 
Непостижим он, необыден был,
 
Внутри какой-то образ виден был,
 
Неясен, смутен, словно бы далек —
 
Непостижимой прелестью он влек.
 
 
 
В ларце оказалось магическое зеркало с надписью:
 
«Вот зеркало, что отражает мир:
 
Оно зенит покажет и надир».
 
Магическое зеркало! — Оно,
 
Столетьями в хрусталь заключено…
 
Нет! Словно солнце в сундуке небес,
 
Хранилось это зеркало чудес…
 
 
Чтобы увидеть что-либо в это зеркало, Фархаду надо было проделать путешествие в Армению, на другой конец света, где хранилась вторая часть сияющей чаши. Убив дракона и властителя тьмы Ахримана (в русской сказке дракон — змий, а Ахриман, властитель тьмы, — Кощей), проникнув в середину замка, Фархад находит вторую половину магического зеркала Искандера:
 
 
Был в середине замка небольшой,
 
От прочих обособленный покой.
 
Он вкруг себя сиянье излучал,
 
Загадочностью душу обольщал.
 
Фархад вошел. Предчувствием влеком,
 
Увидел солнце он под потолком,—
 
Нет, это лучезарная была
 
Самосветящаяся пиала!
 
Не пиала, а зеркало чудес,—
 
Всевидящее око, дар небес!
 
Весь мир в многообразии своем,
 
Все тайны тайн отображались в нем;
 
События, дела и люди — все
 
И то, что было, и что будет, все.
 
С поверхности был виден пуп земной,
 
Внутри вращались сферы до одной.
 
 
МЕТАКОД — это и есть такое магическое зеркало Искандера, чаша Джемшид, хрустальный ларец Кощея, магический кристалл и волшебное зеркало.
Две разрозненные полусферы зеркала Искандера в целом опять же составляют чашу.
Здесь я должен сказать об одном удивительном совпадении (если это действительно только совпадение). В теории относительности Эйнштейна есть знаменитый световой конус мировых событий.
Он поразительным образом напоминает очертания чаши света и четырех чаш Будды, как бы разложенных по кругу.
В верхней части конуса находится «прошлое», в нижней — «будущее». Горловина чаши — нуль времени. Так выглядит мир, если мчаться со скоростью света. Чем-то это напоминает хрустальную гору света из сказки «Хрустальная гора».
Хрустальный ларец Фархада, отнятый у Ахримана, похож на ларец Кощея, а смерть Кощея, таящаяся как некий генетический код в игле, все же дает права на фантастические гипотезы о какой-то реальной тайне, закодированной в архаичных слоях культуры разных народов.
Взять хотя бы таинственный спуск в подземелья или в колодец, предшествующий возвышению героя во множестве мифов и преданий от библейского Иосифа до русского Иванушки.
Вот как это происходит у Низами в поэме «Сокровищница тайн»:
 
 
В подземелье меня окружила мгла,
 
Но любовь меня за руку взяла.
 
В дверь ударил я во тьме глухой,
 
И спросили: «Кто входит здесь в час такой?»
 
Сорвала завесу с меня любовь,
 
И упал с души телесный покров)
 
Предо мною чертог. Не чертог, о нет!
 
Предо мною сияние всех планет…
 
Небосвод перед этим царством мал,
 
Я глядел. Предо мною и прах блистал.
 
Семь халифов со мною в зданье одном…
 
 
Это семь планет и одновременно сердце, печень, легкие, желчный пузырь, желудок, кишечник, почки.
 
 
Первый — это полудня, движения царь.
 
Стран дыханья, живого стремленья царь. (Сердце)
 
Красный всадник — витязь учтивый второй. (Легкие)
 
Третий скрыт под яхонтовой кабой.  (Печень)
 
Дальше — горький юноша-следопыт. (Желчь)
 
Пятый — черный, что едким отстоем сыт. (Желудок)
 
Словно жирный ловчий, халиф шестой,
 
Сел в засаду и мечет аркан витой. (Кишечник)
 
А седьмой — с телом бронзовым боец,
 
Весь в броне из серебряных колец. (Почки).
 
 
Но все всадники оказываются мошками вокруг свечи — сердца.
 
 
Были мошками все. Быть свечой только сердцу дано.
 
Все рассеяны были, но собранным было оно.
 
 
Это сердце-солнце оказывается как бы точкой соприкосновения нутра и неба. Здесь, поднимаясь ввысь, окажешься внизу, опускаясь вниз, окажешься на вершине; погружаясь во тьму, выйдешь к свету; проникая в узкое пространство, войдешь в бесконечность.
Таково, в частности, пространство «Божественной комедии» Данте.
Все необычные свойства такого мира отчетливо видны и в русской сказке.
Узкое пространство дупла или колодца по своему местонахождению соответствует горловине хрустальной чаши.
В той же «Сокровищнице тайн» Низами есть глава «О вознесении пророка», где вознесение на небо сравнивается со спуском в колодец библейского Иосифа.