Диктофон, фата и два кольца, или История Валерии Стрелкиной, родившейся под знаком Льва

Я подошла к зеркалу и придирчиво посмотрела на себя. Не могу сказать, что мне понравилось то, что там я увидела. Из зеркала на меня смотрела девушка среднего роста, чья фигура была далека от модных стандартов. Хотя бы потому, что ноги были толстоваты, да и вообще имелось в наличии несколько лишних килограммов, что, на мой взгляд, сразу же бросалось в глаза окружающим. Темные волосы нуждались в хорошем парикмахере, но из-за вечной нехватки времени я никак не могла до него дойти. И поэтому мои изначально коротко стриженные волосы уже успели прилично отрасти и не слишком хорошо держали форму. Лицо, как и у многих по утрам, тоже ничем особенным не радовало. Кожа не потрясала свежестью и персиковым цветом. Большие, светло-серые глаза, которые, когда я злилась, становились почти темно-карими, глаза, которыми отец так часто восхищался и предрекал им «большое будущее» по части разбивания мужских сердец, сегодня, увы, были какими-то грустными. И хотя обычно я не слишком переживала из-за своего внешнего вида, сегодня был совсем другой случай — сегодня я представляла лицо программы. И, следовательно, это лицо должно было соответственно выглядеть. Что ж… Нужно исходить из того, что есть, и попытаться придать себе как можно более эффектный вид.
Итак, я открыла дверцы шкафа и принялась просматривать свой нехитрый гардероб. И никак не могла сообразить, что же все-таки выбрать. В любимых джинсах идти в банк неприлично, свитер и юбка выглядели на мне так, будто я являла во плоти образ старой девы из английского романа. А мой единственный деловой костюм… Последний раз я надевала его, когда получала диплом в институте. Это было пять лет назад. Конечно, нельзя сказать, что он безнадежно устарел. Хотя бы потому, что никогда и не был на вершине моды. Он был выбран исходя сугубо из принципов практичности — серенький, немаркий и не бросающийся в глаза. Такой костюмчик можно было носить лет двадцать, и все это время он служил бы верой и правдой своей хозяйке, пока под гнетом прожитых лет у нее не деформировалась бы фигура.
Я надела костюм и посмотрела на себя в зеркало. Если во мне и были какие-то задатки женственности, то строгий пиджак ловко скрыл их от посторонних глаз. А юбка только подчеркнула, что ноги и бедра у меня далеки от стандартов, воспетых женскими журналами.
Нет, я себе в этом костюме определенно не нравилась, и сидел он на мне ужасно. А может быть, я настолько привыкла к джинсам, что уже не могу воспринимать на себе ничего другого? Ну, хватит. Времени на психоанализ нет, еще не хватало опоздать на встречу. И я, прекратив комплексовать по поводу одежды, вылетела на улицу.
Могу сказать сразу, что банк мне понравился. Ничего вычурного, ничего кричащего. Попав в святая святых финансового монстра, вас сразу охватывало чувство, что здесь все надежно и стабильно. Я не успела прождать и пяти минут, как вышла Настасья Никитична. Это была мужеподобная женщина лет сорока пяти, одетая в дорогой, но безвкусный костюм. Украшал ее солидный гарнитур из сапфиров и бриллиантов, оправленных в золото, но выглядел он на ней немногим лучше бижутерии. Модная стрижка тоже не исправляла общего впечатления. Глядя на нее, я подумала, что, если я не займусь своей внешностью, то лет через двадцать в лучшем случае буду выглядеть именно так.
Но все изменилось, как только Настасья Никитична улыбнулась.
— Пойдемте ко мне и спокойно обо всем поговорим, — сказала она.
И я сразу, по этой первой фразе, почему-то поняла, что мы сработаемся. И действительно, едва переступив порог ее кабинета, мы сразу приступили к делу. Настасья оказалась профи, хорошо знающим нашу журналистскую братию. Мы неплохо понимали друг друга, и потому работалось легко.
На следующий день я ей позвонила и прочитала текст, где содержалась информация о достижениях банка, небольшой сравнительный анализ текущего года и предыдущего и упоминалось о закрытии филиала. Она все одобрила, вставив в материал небольшие поправки. Потом я сдала сюжет в эфир и благополучно забыла о нем. Даже не удосужилась посмотреть, как его будет озвучивать наша звезда — Преображенская.
А через два дня «Восточный альянс» взвыл. Только не от восторга, а от бешенства. И я оказалась без работы. Вот такая совершенно непонятная история.
Вывод напрашивался вполне однозначный. Меня подставили. Вот только кто? Кому это было нужно? В принципе, в этой ситуации есть два варианта. Первый — сам «Восточный альянс». Но зачем? Ответа на этот вопрос у меня не было, и я отбросила версию о банке. Во всяком случае, пока. Второй вариант — меня подставили в своей же команде. Значит, нужно искать того, кто хочет занять мое место. Либо того, кто хочет поставить на мое место своего человека.
А вот здесь уже есть зацепки. Поскольку есть человек, который меня на дух не выносит и который… Я чуть не поперхнулась чаем, который прихлебывала в процессе размышления. Который и озвучивал текст! А значит, мог сместить акценты, слегка исказить содержание и выдать вообще совсем не то, что я написала.
И этот человек — наша звезда Преображенская. Наша взаимная женская неприязнь началась почти сразу, как только Алла впервые переступила порог студии. Но бурным цветом расцвела в последний год. Хотя… все это объясняло личные неурядицы, а вот на мотив для подставы не тянуло. Нет, должно было быть что-то еще, что-то, о чем я пока даже не догадывалась. Может быть, у Аллы появился свой протеже? Человек, которого она хочет пропихнуть любым способом на телевидение? Но тут мои мысли прервал звонок в дверь.
«Кого это еще принесло?» — раздраженно подумала я и пошла открывать дверь.
  
РАЗБИТЫЕ МЕЧТЫ
 
На пороге стоял Максим и с гордым видом держал шикарный букет из темно-красных роз. Я от неожиданности слегка обалдела. Он же вручил букет, молча сгреб меня в охапку и поцеловал. Потом немного отстранился и нежно провел рукой по лицу.
— Привет! Напоишь чаем бедного художника?
Я могла лишь улыбаться и согласно кивать головой, словно заведенный китайский болванчик. Максим прошел в коридор, снял куртку и двинулся на кухню. Я поплелась следом, не в силах справиться с вихрем чувств, настигавшим меня всякий раз, когда я его видела. Макс хозяйничал, как человек, который может ориентироваться в этом пространстве уже с закрытыми глазами. Он достал вазу, вынул у меня из рук цветы, водрузил их в наполненную водой емкость и включил чайник. Сел на угловой диванчик и, пародируя какого-то артиста, стал нараспев читать…
 
 
Передо мной стоят
 
Четыре простые чашки.
 
Смотрю на цветы один.
 
 
Макс цитировал японского поэта Басе. Японская поэзия, как и японский фарфор — две мои большие слабости. Коллекция неплохого фарфора мне досталась еще от отца. Он однажды побывал в Стране Восходящего Солнца, и с тех пор стал увлекаться их поэтами и посудой. Я бы не сказала, что он проникся духом и традициями этой, в сущности, почти незнакомой нам страны. Отец был русофил до кончиков ногтей. Но ему казалось, что фарфор и поэзия придают его облику особый шарм, как шейный платок и старинный перстень со змеей, который он никогда не снимал. А вскоре и я пристрастилась к его новым увлечениям, особенно к хайку. Макс отлично это знал.
Он подошел ко мне, обнял и тотчас, без всяких вступлений, принялся страстно целовать. И вскоре все происшедшее на работе показалось мне мелким и незначительным. Я чувствовала, как приятная теплая волна обволакивает мое тело, как я вся целиком отдаюсь его ласкам. Но неожиданно он остановился.
— Я соскучился по тебе, Белка, — полушепотом произнес Макс. — Однако чайник сейчас взорвется…
— Я тоже. — И, немного помолчав, добавила. — Очень, очень. Хорошо, что ты пришел.
Взгляд Макса стал очень пристальным и внимательным. Цепким взглядом художника он ухватил и осунувшееся лицо, и заметно проявившиеся круги под глазами.