Имена на поверке

  
Поэт
 
 
Умри, мой стих,
 
умри, как рядовой…
 
В. Маяковский
 
 
 
«Буржуйка» чадила опять нестерпимо,
 
Нисколько не грея, шипя и треща.
 
И копоть слоями лилового грима
 
Ложилась на лицах, бумагах, вещах.
 
В одиннадцать ночи принес телеграммы
 
С Восточного фронта рассыльный ему.
 
И сел он за стол,
 
Молчаливый,
 
Упрямый,
 
Почти задыхаясь в нависшем дыму.
 
И вот уже, ритма ловя нарастанье,
 
Приходит строка,
 
Беспокойна,
 
Строга,
 
И первые строфы прямым попаданьем
 
Ложатся в далеких окопах врага.
 
А следом в развернутое наступленье,
 
Для сабельных рубок,
 
Для конных погонь
 
Рисунки резервным идут подкрепленьем,
 
Открыв по противнику беглый огонь,
 
Весомые, злые…
 
Поднялся, сутулясь,
 
Ладонями стиснул пылающий лоб,
 
— Довольно!.. —
 
На стыке заснеженных улиц
 
Горел подожженный рассветом сугроб.
 
И легкие,
 
Будто бумажные клочья,
 
И яркие,
 
Будто агитплакат,
 
К востоку от вдаль уползающей ночи
 
Летели раскрашенные облака.
 
Москва просыпалась обычно и просто.
 
А в мутных витринах,
 
Грозны и крепки,
 
Вставали дежурными «Окнами РОСТА»
 
Стихов,
 
Рядовых и бессмертных,
 
Полки.
 
 
  
Следы
 
 
 
Если на глади морской воды
 
восстановить следы
 
всех кораблей,
 
сколько б морщин увидала ты
 
на ней!
 
Сколько при свете полночных звезд
 
вновь бы легло борозд
 
морю на грудь,
 
и каждое судно оставило б хвост
 
длинный, как Млечный Путь.
 
Но море счастливо. Никогда
 
следов не хранит вода,
 
даже на берегу.
 
А я одного твоего следа
 
с жизни стереть не могу!
 
 
 Февраль 1941 г. 
  
О волнах
 
 
 
Когда вечереет и закатное пламя
 
За морем вспыхивает реже и реже,
 
Ты видала, как волны припадают губами,
 
Розовыми и теплыми, к песку на прибрежье?
 
А когда над бухтой распустятся звезды
 
Пушистыми почками в вечер пахучий,
 
Слышала ты, как полнится воздух
 
Жалобой моря, что песок неуступчив?
 
Волны тоскуют легко и привычно,
 
Волнам не спится, волнам рокочется.
 
А песок молчит, и ему безразлично,
 
Очень ли морю на берег хочется.
 
Чуть шевелится, млея, огромное,
 
Будто не море, а заводь в корытце.
 
Но однажды вздрогнет, от страсти темное,
 
И берегу некуда будет скрыться.
 
И ты увидишь — такое близкое,
 
Оно налетит, громыхая, шалое,
 
Стиснет в объятьях, сомнет, и выласкает,
 
И уйдет, успокоенное и усталое.
 
 
 Февраль 1941 г. 
  
Лесовик
 
 
 
Он под вечер приехал, зашел, посидел,
 
Трубку выкурил, новости рассказал,
 
И никто не заметил, что он поседел,
 
Что опутали густо морщинки глаза.
 
Говорил о зверье, убегающем в тьму,
 
О повадках козуль, о забавах лисят
 
И мельком в разговоре сказал, что ему
 
По метрической выписи под шестьдесят.
 
Удивились ребята: — Да ты ведь старик,
 
Из тайги уходить бы пора по годам.
 
Не могу, — отвечает, — я к лесу привык,
 
Я родился, и жил, и состарился там.
 
И пока выручает тайга старика,
 
Коли выйдет кабан или прянет коза,
 
Не откажет винтовка, не дрогнет рука,
 
И про слух бы плохого никак не сказал.
 
— Ну, а хворь нападет от людей в стороне? —
 
Улыбнулся, прищурил с хитринкою глаз:
 
— Я, ребятки, кремневой породы, и мне
 
Умирать не от хвори придется, а враз.
 
И тогда в одночасье не станет кремня… —
 
Пошутил, даже песню с парнями пропел,
 
А под утро, навьючив мешки на коня,
 
Он опять в чернолесье ушел по тропе.
 
И сказал лесоруб: — Сколько он ни старей,
 
Ни к кому не пойдет из тайги на поклон.
 
Чем ни больше дробится кремень, тем острей
 
И, пожалуй, упорней становится он.
 
 
 Москва, июнь 1940 г. 
  
Вячеслав Афанасьев
   
Колхоз Асайвеем
 
 
 
Невысокое солнце в северном небе,
 
В серебряном небе Седьмого ноября.
 
По заснеженной тундре уплывает в небыль,
 
В далекую небыль огневка-заря.
 
 
 
— Эй, смотри: вон пасется стадо,
 
Полтундры заросло кустами рогов.
 
Собаки промчались, собаки — что надо!
 
Даже ветер отстал от косматых дружков.
 
 
 
Надевай кухлянку с красной оторочкой,
 
Золотым янтарем светит крепкий мороз.
 
Под хорошей порошей — россыпь морошки,
 
Вниз по Асайвеему — тундровый колхоз.
 
 
 
Накалился очаг. Качаются чайники,
 
Собирается густо гостей в ярангу.
 
А снаружи — стужа. Такая отчаянная!
 
Заберется тайком под любую кухлянку.
 
 
 
Словно ясные чайки, чайники кружат.
 
Отогрелись гости, разговор смелей.
 
И по кругу ходит беседа-дружба —
 
Великая дружба шестнадцати семей:
 
 
 
— Пришел Совет — злой пропал купчина,
 
При нашем Совете и без них обошлись…
 
— Разрастается стадо, а за нашу пушнину
 
В факториях товару — хоть на всю жизнь!..
 
 
 
Невысокое солнце в северном небе,
 
В серебряном небе Седьмого ноября.
 
По завьюженной тундре уплывает в небыль,
 
В далекую небыль огневка-заря.