Четвёртая сторона треугольника

— Я говорю только за себя, дорогой. Понимаю, что мои идеи антисоциальны и что общество не могло бы существовать, если бы все придерживались таких взглядов. По существу я эгоистка, Дейн. Не то чтобы меня абсолютно не заботило происходящее с другими людьми, но больше меня заботит то, что происходит со мной в отпущенный нам краткий период жизни. Очевидно, я материалистка. Мои представления о любви не требуют заключения брака для осуществления супружеских отношений. Фактически — повторяю, я говорю только за себя — я отвергаю концепцию брака. Я не больше способна быть счастливой в качестве домохозяйки, чем уйти в монастырь. Возможно, как говорится в песне, любовь и брак идут вместе, как лошадь и карета, но я женщина века электроники. Для меня кольцо на пальце все равно что кольцо в носу. Современный брак просто насмешка! Неудивительно, что разводы теперь так часты. Я не могу выносить лицемерия брака, поэтому сторонюсь его. Неужели ты можешь представить меня воркующей десятилетиями в увитом плющом коттедже возле водопада? Она засмеялась.
Дейн тупо уставился на нее.
— Конечно, беда в том, что мне не нужен мужчина для поддержки. Я не нуждаюсь в твоих деньгах — у меня достаточно собственных. Я не гоняюсь за высоким социальным положением — в моих сферах у меня достаточно высокий статус. И я, безусловно, не могу подчинить себя твоей карьере, поскольку у меня имеется своя — более того, уже осуществленная, в то время как твоя только в процессе создания. Брак хорош для женщины в буржуазном обществе…
— А как насчет детей? — с горечью осведомился Дейн. — Твоя продвинутая концепция не включает эту маленькую проблему?
— Практически нет. Предоставим размножение тем женщинам, которые больше ничего не способны создать, — видит бог, их более чем достаточно. Я люблю детей, но в жизни нам приходится делать суровый выбор. Свой я сделала, и материнству в нем нет места. Теперь тебе ясно, Дейн, в кого ты влюбился.
— Совершенно ясно, — мрачно отозвался он.
— Мы можем быть счастливы и без брака — пока мы любим друг друга. Неужели ты этого не понимаешь, дорогой?
В ее глазах Дейну почудилось беспокойство. Что касается его самого, то Великий Мститель исчез вместе с гневом и отвращением. Осталась только пустота.
— Нет, Шейла, не понимаю. Я не говорю, что твое предложение аморально, — оно куда хуже, поскольку непрактично. Если брак без любви отвратителен, то и любовь без брака тоже. Приходится прятаться в темных углах, не ходить, а красться…
— Ничего подобного. — Шейла вскинула голову; ее голос звучал холодно. — Ты рассуждаешь как школьник. Прошлой ночью удовлетворился поцелуем в темноте, а сейчас читаешь мне мораль. Что дальше? Ты хочешь сказать мне, что хранил целомудрие в ожидании одной-единственной маленькой женушки? Разница между нами в том, что ты романтик, а я реалист.
Вот оно что — хищница, таящаяся в каждой женщине, показала острые зубы, готовые цапнуть.
Дейн считал себя искушенным в житейских делах и готовым пользоваться всеми удовольствиями, которые предлагала жизнь. Но Шейла действительно заставила его чувствовать себя школьником. В правильных чертах ее лица не осталось ни следа тепла и женственности. Оно было непроницаемым, как греческая скульптура, хранящая в себе тайны веков. Философия Шейлы была для него так же непостижима, как философия его матери. Возможно, в глубине души он оставался студентом, готовым развлекаться, пока это возможно, потом остепениться и обзавестись женой — ну и иметь забавы на стороне, если можно выйти сухим из воды.
Но философия Шейлы словно презирала любые стандарты. Дейн был уверен, что никогда не сможет понять ее и что ему этого даже не хочется. В голове у него вертелась строка из поэмы: «La Belle Dame sans Merci [28] тебя навек пленила».
Словно читая его мысли, Шейла усмехнулась, и даже этот негромкий звук пробудил в нем желание.
— О, Дейн, не смотри так мрачно! — воскликнула она. — Мы просто будем не супругами, а любовниками. Не говори мне, что у тебя никогда не было женщин! — В ее взгляде появился испуг.
Дейн радовался, что она произнесла это без улыбки, — в противном случае он мог бы ее ударить. Бренди явилось всего лишь временной мерой — Дейн чувствовал, как в нем начинает клокотать прежняя ненависть. «Осторожно! — приказал он себе. — Держи себя в руках».
— Да, у меня были женщины, но я, должно быть, покажусь тебе невероятно старомодным, так как я однолюб. У меня бывали разочарования, и теперь, похоже, предстоит еще одно.
— О, Дейн! — Шейла слегка отодвинулась от него. — Ты называешь себя однолюбом, потому что способен одновременно любить только одну женщину. Но меня это вполне устраивает. Я не намерена ни с кем тебя делить. Мы не так уж отличаемся друг от друга, верно? — При виде его плотно сжатых губ она добавила: — Я не имею в виду, что никогда не думала о браке. В каком-то смысле от тебя зависит убедить меня, что брак с тобой — то, что мне нужно. Но сейчас я не хочу выходить замуж даже за тебя. Я тоже однолюб, и в данный момент мне нужен только ты. Однако я не знаю, сколько это продлится — неделю, месяц, пять лет, может, даже всю жизнь. Ты уведомишь меня, когда захочешь со мной расстаться, и я сделаю то же самое.
Неужели он в самом деле влюблен в нее? Дейн начал бродить по комнате, а Шейла наблюдала за ним тем же беспокойным взглядом. Означает ли это, что она дала старику отставку? Или же она ведет какую-то игру с ними обоими?
Он остановился перед оттоманкой и взял ее руки в свои.
— Ладно, беби, пусть сюжет развивается сам по себе. На твоих условиях. Возможно, я спасаюсь от судьбы худшей, чем смерть. Значит, любовники? Тогда мы можем начать…
Шейла притянула его к себе, и Дейн не стал сопротивляться.
* * *
Следующим утром Дейн пребывал в более умиротворенном настроении. Теперь он не мог сомневаться в Шейле. Какими бы краткими ни оказались в итоге ее чувства, это не являлось игрой. Он был уверен, что она говорила ему правду.
Шейла не могла любить двоих мужчин одновременно, и, значит, Дейн добился своего. С присущей ей прямотой она, безусловно, говорила его отцу в начале их связи то же, что сказала Дейну, так что его не должно удивить, когда она прекратит эту связь.
Отец вернется к матери, и для конфликтов больше не будет оснований, поскольку его родителям незачем знать, как был проделан этот трюк. У старшего Маккелла не найдется причин подозревать, что новым любовником Шейлы стал его сын, а Лютеция подумает, что муж вернулся к ней по собственной воле. Это ее утешит.
И все же что-то было не так. Дейн предложил Шейле ключ от его квартиры, но она отказалась:
— Пока не нужно, дорогой. Я все еще наслаждаюсь моим незаконным статусом. — Вместо этого Шейла предложила ему свой ключ.
А в следующую среду Дейн не смог с ней встретиться.
— Я всего лишь человек, дорогой, — объяснила она по телефону с улыбкой в голосе. — Не сегодня. Завтра вечером, хорошо?
Значит, Шейла лгала ему? Но как это могло быть? Или она просто хотела успокоить его отца? Вероятно, он тяжело воспринимал разрыв, и Шейла решила уходить от него постепенно. Но это означало, что Дейн с отцом делят ее круглую кровать в голливудском стиле. От таких мыслей ему становилось не по себе.
Это продолжалось до среды 14 сентября. В тот день Дейн позвонил матери узнать, как ее дела. Лютеция ответила, что все прекрасно, хотя она и была разочарована.
— Мы с твоим отцом собирались вместе пойти на ленч, но когда обсуждали это за завтраком, позвонил секретарь президента из Вашингтона. Президент захотел сегодня повидать Эштона, и это разрушило все наши планы. — Она засмеялась своим звонким смехом. — Похоже, твой отец не оценил оказанную ему честь. Он расстроился и даже сначала не хотел, чтобы я собирала его чемодан, — ведь ему придется там заночевать. Нельзя отказывать президенту Соединенных Штатов…
Придется заночевать… Дейн позвонил Шейле.