Миров двух между
— Юра! Ты хорошо помнишь рассказ моего деда?
Старадымов непонимающе посмотрел на меня, пожал плечами:
— Я не дослушал запись. Только начал. А в чем дело?
Но я уже лихорадочно вставлял кристалл с записью в фонограф.
57. Рассказ “Последнего Опера”
…Вот, Богомил, и пришло мое время писать мемуары…
Грустное это, конечно, занятие. Если бы кто-нибудь лет эдак тридцать назад попробовал мне сказать, что я сяду перед диктофоном и, глядя на бездушную коробочку, начну раскрывать душу, я просто поднял бы такого чудака на смех. Но этот час наступил, точнее, незаметно подкрался…
То, о чем я тебе хочу рассказать, тяжелым грузом лежит у меня на совести. Официальные материалы расследования еще долго будут храниться в архиве. Такова уж судьба этого несчастливого для меня дела. До сих пор не могу простить себе… Ни преступника не нашел, ни толком не разобрался в том, что произошло. Как говорится, труп налицо, а виновного и след простыл, словно сквозь землю провалился проклятый Веркрюисс.
Многих моих современников в жар бросает при слове “убийство”. За долгие годы работы в Отделе по борьбе с искоренением преступности я с этим жестоким словом свыкся, наверное, произошла обыкновенная профессиональная деформация. Но вот такого, чтобы убийца через день — другой не пришел каяться, я что-то не припомню. Бывало, руководитель нашего отдела по нескольку дней не разрешал задерживать преступников, зная, что рано или поздно они сами явятся с повинной. Давал, так сказать, людям, преступившим закон, самим осознать содеянное. Теперь-то я понимаю, насколько он был прав, давая злоумышленникам возможность самим осознать весь ужас, всю неестественность того, что они натворили.
Но в убийстве профессора Батгуула шеф сразу учуял что-то такое, что заставило его испросить у Совета санкцию на неограниченные полномочия. Однако все принятые нами попытки были тщетны. Нет, одна из версий, выработанных нами еще в самом начале расследования, оказалась верной, но… Впрочем, лучше рассказать обо всем по порядку.
В то лето, Богомил, мы с твоей бабушкой отдыхали на пляжах Кубы. Просто лежали на горячем песке, смотрели друг другу в глаза, а когда до нас доходило, что еще немного, и мы сваримся от палящего солнца, бросались в ворчливо накатывающиеся на берег волны океана.
Слух у меня был тогда что надо. Я вынырнул далеко от берега, но услышал тоненькое попискивание индивидуального устройства связи. Очевидно, это отразилось на моем лице.
— Что случилось? — разом оборвав смех, встревожилась Мария.
Я улыбнулся и сделал вид, будто ничего особенного не произошло, хотя сразу понял — сигнал был вызван чрезвычайными обстоятельствами, так как ничто иное не могло заставить начальство выйти со мной на связь на пятый день моего отпуска. Чтобы успокоить Марию, я нарочито медленно выбрался из воды, ленивой походкой приблизился к сложенным под раскрытым тентом вещам, щелкнул тумблером ИСУ:
— Начальник группы “Перехват” слушает.
— Здравствуй, Асен, — голосом шефа ответило устройство связи. — Как отдыхается?
“Коли шеф начинает издалека, дела совсем плохи”, — мгновенно пронеслось в моем мозгу.
— Жарковато, — отозвался я. — А в целом ничего…
Шеф не любил длинных предисловий. Вероятно, считал, что руководители групп должны понимать его с полуслова.
— Асен, с минуту на минуту появится бот. Отвезешь Марию в Гавану или куда она пожелает, а сам вместе с Дэйвом отправляйся на Сейшелы. По дороге он обо всем тебя проинструктирует.
Я взглянул на небо, так как сообразил, что бот может в любую секунду показаться на горизонте, и замахал рукой Марии, чтобы она поспешила одеться. Потом ответил шефу:
— Все ясно, Владимир Семенович.
— Передай привет Марии. Завтра утром жду тебя в моем кабинете в семь ноль-ноль. Всего хорошего.
— До свидания.
Богомил, твоя бабушка была редким человеком. Ни тени обиды не появилось на ее лице, когда она узнала, что придется прервать отдых. Наоборот, принялась успокаивать меня, убеждая, будто с удовольствием снова окунется в проблемы своей лаборатории. Впрочем, она действительно любила свою работу, причем так, что я даже иногда ловил себя на том., что начинаю ревновать ее к вычислительным машинам.
…Нельзя сказать, чтобы Дэйв был мрачен. Во всяком случае, он изо всех сил старался показать, что это не так. Много шутил, был очень предупредителен с Марией, но меня обмануть не смог. Я слишком хорошо знал своего заместителя. Уже когда он вопреки своей обычной манере не обрушил бот в отчаянном пике на пляж, а аккуратно приземлил его, мне стало ясно, что Дэйв удручен.
Однако он заговорил о деле лишь после того, как мы распрощались с Марией. Вернее, прощался я, а Дэйв, отвернувшись, делал вид, будто погрузился в задумчивость.
— Асен, убит профессор Батгуул.
— Что?! — невольно вырвалось у меня. — Консультант Совета?!
— Он самый.
Потрясение было так велико, что я продолжал говорить нелепицу:
— Это невозможно. Человек, чье имя, чьи открытия вызывают безграничное уважение даже у отшельников… Нет, это какая-то путаница. Может, однофамилец?
Дэйв укоризненно глянул на меня и промолчал. Этого было достаточно, чтобы мой мозг переключился на профессиональную волну.
— Дэйв, на Сейшелах, буквально в десятке миль от дома профессора, если мне не изменяет память, небольшая колония отшельников?
— Память тебе не изменяет, — скупо подтвердил заместитель.
Да, Богомил, к тому времени, как до тебя дойдет эта запись, наверняка вымрут последние отшельники. В двух словах поясню, кого называли этим именем. Конечно, ты знаешь, что когда-то мир был поделен на тех, кто признавал идеалы, ставшие впоследствии идеалами всего человечества, и тех, кто хотел жить за счет других. Я не большой знаток истории, однако знаю, что ее не обманешь. Случилось то, что и должно было случиться, — победил разум, и наступила эпоха, которую называем Великим Объединением. Однако кое-где еще остались те, кому происходящее было не по вкусу. Вот и пришлось их изолировать, раскидать, так сказать, по разным островкам, чтобы они другим жить не мешали. Так появились отшельники. Каждому такому типу было дозволено взять с собой одного слугу, если, конечно, тот был не против. Представь, нашлись люди, которые жаждали сопровождать своих патронов хоть на край Ойкумены. Среди них оказались бывшие камердинеры, телохранители, секретари, то есть те, кто настолько сросся со своим господином, что жизни без него не чаял. Совет позволил отшельникам иметь минимум роскоши и предоставил их самим себе в надежде, что рано или поздно ни одного из них не останется. Отшельники вели себя тихо, понимая, что, в противном случае, их просто-напросто лишат возможности жить и ничего не делать. Правда, было несколько попыток оставить территорию обитания, но все они окончились безрезультатно. Одна из таких колоний и была в Сейшелах. Там доживали свои дни шестеро отшельников со своими слугами.
Я посмотрел на Дэйва:
— Когда произошло убийство?
— Два часа десять минут назад нам сообщил о случившемся один из учеников профессора.
— Ты сразу вылетел на место?
— Да. Вместе с шефом.
— Кто сейчас ведет розыск?
— Непосредственно на Сейшелах работают Карл и Алексей. А вообще подключились все группы.
— Есть какие-нибудь наметки?
— Наметки? — переспросил Дэйв, помолчал, вздохнул: — Наметок больше, чем достаточно… Пропал бот профессора, из колонии отшельников исчезли некий Манолои, известный тебе Веркрюисс. Оба скрылись вместе со своими слугами. Нет кое-какой аппаратуры.
— Что говорит служба контроля?
— Разводят руками. Дескать, если злоумышленники завладели ботом, то им ничего не стоило кружным путем выбраться на материк.
Я не понимал уныния своего заместителя, поэтому внимательно посмотрел в его глаза:
— Дэйв, скажи честно, что тебя гнетет?
— В доме не осталось никаких следов пребывания постороннего человека. Мы использовали все возможности нашей аппаратуры. Создается дурацкое впечатление, что профессор сам себе нанес смертельный удар по голове увесистым молотком.