Башня Ярости. Книга 1. Чёрные маки

Почему богам должно быть хорошо, когда кому-то из-за них плохо, Рамиэрль не понимал. Он подозревал, что Ангесу подобные жертвы без надобности, но Лилиям, видимо, хотелось нарушить побольше запретов. Прежде чем выйти замуж, Дева Тьмы должна была пасть от руки подруги и быть по всем правилам отправлена в мир иной. Жених же приводил в дом найденную в лесу девицу, утратившую память, которой давали новое имя. Нечто подобное Рамиэрль видел в сурианских деревнях. Там невесту, которую выдавали замуж в соседнюю деревню, «съедал» речной кокодрил, а «найденные» на берегу бусины и какие-то косточки торжественно предавали земле, дабы обмануть местных божков.
Эльф поделился своими воспоминаниями с Таэтаном, вызвав у воина неуместный приступ хохота. Они еще смеялись, когда догнали конда и его носильщиков. Роман был бы плохим целителем, если б не понял, что Вайард чувствует себя хуже некуда. Он держался – еще бы, свадьба единственного брата и наследника, но воля волей, а боль болью. По тому, как с лица Таэтана сбежала улыбка, эльф понял, что воин тоже обо всем догадался.
Вайард, приветствуя гостя, улыбнулся, протягивая руку, и Нэо не выдержал, хоть и знал, что в Легонне лечат только травами и каменными солями, которые привозят с юга. Сила Ангеса не давалась ни людям, ни Аддари с Норгэрелем, но Роман мог черпать ее полными пригоршнями, что и сделал, коснувшись отечной бледной руки.
– Мой конд, посмотрите мне в глаза.
Калека в стальном обруче на темно-русых волосах с удивлением поднял взгляд. Круг замкнулся. Рука в руке. Глаза в глаза. Он пытался таким образом лечить Норгэреля, но болезнь родича была рождена магией, конд же пострадал от простого железа. Такую боль в Арции глушит любой медикус, другое дело, что ненадолго. К ночи Вайарду станет хуже, но церемонию он выдержит.
– Что ты сделал? – прошептал конд.
– Снял боль, – признался Нэо, – к сожалению, не навсегда.
– Спасибо, – Вайард улыбнулся, – но не делай этого больше, ведь ты уйдешь, а я останусь.
Да, об этом он не подумал. Не случайно фэрриэннец напомнил ему Стефана. Другой владыка постарался б удержать чудо-лекаря при себе хоть золотом, хоть женщинами, хоть цепями, а Вайард не хочет отвыкать от боли, потому что, когда уйдет гость, она вернется.
– Не буду.
– Но этот вечер будет моим, – повелитель Легонны тронул эльфа за плечо, – мне жаль, что ты у нас не задержишься. Не потому, что ты можешь помочь, а потому, что я хотел бы иметь тебя рядом. И твоих спутников тоже.
– Если б я покинул свой мир оттого, что мне наскучил покой, я бы остался, но у нас идет война.
– У нас тоже, – улыбнулся Вайард. – Но мы прежде всего должны своему дому и своему миру… Что ж, попробуем повеселиться хотя бы сегодня. Когда бедную невесту «убьют» и «похоронят», в большом дворце начнется вечер Встречи. Это красивый обычай, особенно если жених и невеста любят друг друга, а мой брат и эта глупышка любят.
 
2896 год от В.И.
 
26-й день месяца Агнца
 
АРЦИЯ. ФЛО
 
Представление давали в наспех сколоченном деревянном бараке, украшенном увядшей по причине жары зеленью. Первые скамьи занимали клирики и нобили, сзади размещалось простонародье. Публика прямо-таки ломилась на дармовое зрелище, но Рито умудрился отхватить место в восьмом ряду с левого края, а Серпьент возжелал наблюдать за действом с плеча Рафаэля. Начали вовремя. На сцену вышел злодейского вида человек с подложенной под плащ подушкой и низким, рычащим голосом заявил, что намерен стать королем Арции, даже если ему придется переступить через трупы своих родителей, братьев, племянников и жен.
Я преступлю, не дрогнув, реки крови, —
завывал урод с подушкой, —
Но трон арцийский я заполучу,
Что смерть, предательство, разруха, голод?
Всего лишь средства, а корона – цель!
О ней мечтал я с самого рожденья,
Себя во сне я видел королем,
Проснувшись же, оказывался я
Лишь тенью робкой царственного брата…
Актеру было самое малое под пятьдесят, а грим добавлял ему еще с десяток лет. Рафаэль не сразу сообразил, что рычащий и хрипящий придурок изображает Александра Тагэре. То, что происходило на подмостках, не лезло ни в какие ворота. Негодяй Жоффруа, бывший старше Сандера на пять лет, превратился в юного, белокурого херувимчика, оклеветанного и погубленного злодеем-горбуном, который на этом не успокоился и взялся за Жаклин. Сначала он самолично убил ее горячо любимого и благородного мужа, затем похитил и изнасиловал безутешную вдову, вынудив выйти за себя замуж, после чего ее же и отравил, чтобы жениться на племяннице.
С каждым сказанным словом Рито все больше казалось, что он рехнулся. Дело было не только в ерунде, которую несли актеры, довольно-таки бездарные, надо отдать им должное, а в том, КАК на них смотрели зрители. Тишина стояла такая, что пролети бабочка, и то было бы слышно. Кэрна видел, что люди верят ВСЕМУ, что им плетут. Для них Сандер, за всю свою не столь уж и долгую жизнь не сотворивший ничего бесчестного, был чудовищем, узурпатором и убийцей.
Стараясь не шуметь, Рафаэль встал со своего места и пробрался к стене. Было еще светло, и мириец лихорадочно искал лица, на которых бы читались возмущение, недоверие, ирония. Таких не было! Завопи кто сейчас: «Бей горбуна!» – и собравшиеся повскакали б со своих мест и с палками и факелами бросились на кровавого негодяя.
– Занятная магия, – шепнул Серпьент, – сразу и не поймешь, на чем она замешана…
– Магия? – не понял Кэрна, немедленно став врагом стоящих рядом, ибо отвлек их от разворачивающегося действа.
– Волшба, – подтвердил Серпьент, заползая приятелю чуть ли не в ухо. – Кто-то умный работал, проешь его гусеница! Ну да на каждую задницу найдется крапива! Это все брехня? Не говори, кивни только.
Рито вслушался и решительно тряхнул головой. Брехней было абсолютно все. То есть до такой степени все, что становилось непонятно, как подобное вообще могло прийти в голову. Это была даже не ложь, потому что ложь все же отталкивается от правды, а какое-то чудовищное извращение, сумасшествие, причем оказавшееся заразным.
Толпа внимала. Актер с подушкой как раз дошел до захвата власти и подробно сообщал, что подкупил свидетелей, дабы те оклеветали покойного короля, обвинив его в двоеженстве.
Пусть ложе брата моего не знало скверны, —
шипел «Александр», превознося добродетель покойного Филиппа, число только известных любовниц которого перевалило за две сотни, —
Его залью зловонною смолой,
И не отмыть ее вдове и детям,
А чтобы даже шепот не раздался,
Племянницу я к браку приневолю…
Зачем законному королю потребовалось жениться на незаконнорожденной, тиран объяснить не успел, так как раздался тонкий, дребезжащий голосок:
– Это все ложь, люди добрые! Клянусь святым Эрасти!
Рито бросился вперед и успел вовремя, чтобы прикрыть собой невысокого старичка в потертой кожаной куртке, а тот, сжимая сухонькие кулачки, кричал о покойном Шарло Тагэре, продажных лицедеях и несправедливости. Рафаэлю не впервой было драться, но против озверевшей толпы он еще не выходил. Зрители, только что с ужасом взиравшие на великого злодея, ополчились на тех, кто осмелился его защищать. Правда, не все. Слева вскочило трое плечистых мужчин, явно готовых дать бой остальным, а справа раздался громкий, переливчатый свист. Свары возникли еще в нескольких местах.
Два десятка человек против четырех или пяти сотен! Говорите, нет суда справедливей памяти народной? Вот она вам, ваша память! Да и благодарность заодно! Старикашка за спиной Рафаэля не унимался, выкрикивая правильные слова, которые лишь подбавляли масла в огонь.