Актриса

— Вы всегда такая стеснительная?
— Это очень дорогое удовольствие.
— Тая! Это все для вас — я хотел удивить.
— Вы меня удивили! Я не верю, что поеду с вами. Что будет солнце, море. Вы…
Она встала и налила мне снова, из холодильника. Я посмотрел на блюдо и задумался.
— О чем вы, Алеша? Уже передумали?.. Но я хотя бы помечтала…
— Эта рыба имеет для меня очень символическое значение. Я впервые получил литературный гонорар. Это первое, что я купил на деньги, заработанные литературным трудом. Понимаете, не повседневной работой, где мы выживаем, зарабатывая доллар. А литературой! Я и мечтать не мог… Я уехал отсюда потому, что меня никогда не опубликовали бы. А теперь — мне платят самые высокие ставки. Первая пища, купленная не на американские доллары, а на плату за слова, которые написал.
Какой-то ком покатился у меня в горле, я запнулся. Она подняла свой бокал:
— Выпьем — за первый литературный гонорар. Их будет еще много, у вас опубликуют все, что вы напишете. Я уверена.
— Благодарю, — сказал я. И мы выпили. С ней легко пилось.
О чем мы говорили в этот вечер? О разном. Мы познавали друг друга, проникая и приобщаясь. Хотя все равно для меня она была terra incognita, и, видимо, такой ей суждено было оставаться до конца.
Кто женщину поймет…
— Вам нужно ехать к маме?
— Нужно, но мне еще нужно скрестить шпаги с вами.
— О, это сколько пожалуйста, — говорит она.
— Я про словесные…
— А вы про какие? Тогда я не поняла… — из дверей уже душа говорит она.
Все остается на столе, мне нравилось, что она ничего не спешила убирать. Казалось, пир будет продолжаться вечно…
Если год — это век.
В этот вечер она была покорна, в этот вечер она была неистова. В этот вечер у меня все получалось… Я сел на своего коня.
Ночь, я зажигаю свет, когда она уходит в душ. Маленький, неяркий. На кроватной полке, тянущейся, как буква, лежит моя книга про студентов, раскрытая на половине. Я и забыл, что оставил ей читать. Рядом лежат закрытая Библия и философия Шопенгауэра. «Кто-то просвещает», — думаю я…
— Вам нужно другое полотенце? — спрашивает Тая, появляясь.
— Я воспользуюсь тем, что в прошлый раз. Если, конечно, никто другой…
Она закрывает мои губы своими, касаясь грудью.
— Не говорите глупости, здесь не проходной двор. Всего лишь — приличный публичный дом. Но полотенца меняются.
Я выскальзываю от нее в ванную, стою в душе и смотрю на часы: два часа ночи. У меня специальные часы, я всегда в них моюсь. Забывая снять вовремя… Н-да. Женщины в моей жизни. Можно написать роман. «Половое воспитание…» Как только назвать героя? Скажем, Август, ласкательное будет Августик, его там по ходу действия много будут ласкать, — а фамилию? — какую-нибудь не здешнюю, скажем… Флан.
Струи горячей воды бьют мне по голове. Думать — писать, писать — думать, — все, из чего состоит жизнь.
— Мамуля!..
— Я уже все знаю, такси не поймать и ты останешься до утра. Скажи своей Шахерезаде, чтобы она сказки заканчивала рассказывать до двенадцати ночи. Чтобы ты успевал поймать такси…
Я смеюсь. Мама не без чувства юмора. Иногда. С другой стороны — она родила меня…
— Ты помнишь, говорила, что я все не отдыхаю. Так вот, я решил поехать отдохнуть на море…
Тая появляется в халате, достает сигарету.
— Ты меня обрадовал, сыночек!
— Поможешь с билетами?
— Конечно. Сколько тебе нужно, один или два?
Или три? Любовь втроем — приятное занятие. Только, когда мужской пол в единственном числе.
— Скажем, я возьму двухместное купе — для себя.
Чтобы не вдыхать носочные ароматы отечества.
— Только с гостиницей может быть проблема. К тому же если с тобой в комнате будет жить твое второе «я», то ей нужен паспорт.
Я смеюсь. А у нее уже работает голова, как все это устроить.
— До завтра, ма.
— Надеюсь, до сегодня.
Я зажигаю трубочку и подношу к концу Таиной сигареты.
— Во сколько у вас первая встреча?
— В одиннадцать.
— Я вас отвезу. Я свободна с утра.
— Наши ставки повышаются… С выездом на море… Она улыбается, но не парирует.
— Выпьем! Глупо было бы не выпить в такой компании!
Я смеюсь. А думаю — о поездах.
Совсем сошел с ума — ем и пью в два часа ночи.
Ночь прошла… На столе стоит завтрак, едва я просыпаюсь. Актриса жарит какие-то сырники. Очень вкусный запах распространяется в воздухе. Я иду в душ и смываю с себя остатки ночи.
Почти домашняя идиллия. Руки ее в муке, она в американской майке и розовых шортах. Я целую ее плечо. От шеи исходит тонкий запах. Нежных духов. Я вообще чувствительный на запахи.
— Для неготовящей женщины…
— Вы сказали, что любите сырники.
— А где яйца достали?
— На базаре.
— Спозаранку…
— На машине — это быстро. Садитесь, вам чай сразу наливать или после?
— После чего? А вам?
— Я уже пила, в семь утра. Я без чая не могу из дома выходить. Но с вами — выпью еще. Вам сметану можно?
— А вам?
— Алеша?!
— Вообще-то нет, но от вашей не могу отказаться.
Она кладет мне три солнечных, сияющих сырника и мазок сметаны.
— Как вы спали, кто вам снился?
— Разноцветные женщины.
— Это какие, кокосовые?
Я смеюсь, святотатствуя над сырником.
— Бедняжка, у вас давно их не было?
— По-моему, прошлой ночью какая-то была… Или это показалось. Цветные женщины — это перламутровые, красные, синие, лиловые, из лазури.
— Я вам могу помочь найти…
— Где? В центре ГУМа, у фонтана?
Она улыбается.
— Вы еще помните! И что же они делали эти женщины с вами ночью?
— Они пели мне как сирены: иди в пустыню и пиши, и там обретешь ты счастье.
Она поставила блюдо с сырниками, закончив, и выключила плиту. Села напротив и оперлась подбородком на руку.
— А кто будет кормить маленьких ангелов? — задумчиво сказала она. — А потом?
— Потом они купали меня в ванне, мыли голову, ступни и другие части.
— Вы любите, когда вас купают.
— Очень.
— Второе я с удовольствием сделаю. Выкупаю вас. Насчет первого — я не знаю. Там театра нет…
— Откроете новый — «Пустынный театр». Будете играть для змей. Ну и отшельник какой-нибудь раз в два года забредет.
— Вы будете мне пьесы писать?
— Не знаю, не пробовал, но напишу. С таким оригинальным названием «Счастье в пустыне».
— Ах, какое прекрасное название! А какая у меня будет роль?
— Все роли будут ваши, это будет театр одной актрисы.
Как бормотание, зазвонил телефон.
— Алло, — сказала она театральным голосом, — да, конечно, пожалуйста. — И протянула мне трубку.
— Это шутка?
— Нет, это всерьез.
С удивлением я взял трубку.
— Мистер Сирин? Я хочу подтвердить вашу встречу с Джорджем Доркипанидзе, в четыре тридцать, — женский голос.
— Спасибо. А как к вам проехать?
Я положил трубку и взялся за сырник: как они меня нашли?
— Интересное свидание? Вы всегда обоймами стреляете?!
— У меня сегодня самая главная встреча. Вы знаете, кто это такой?
— Нет, но голос у нее молодой.
— Я встречаюсь с директором издательства «Отечественная литература». Я и мечтать не мог об этом издательстве, не говоря уже о том, что он со мной встретится.
— Я очень рада.
— Ревность вроде не присуща вам? (Как глубоко я ошибался.) Я прошу прощения, что позвонили по вашему телефону, я его никому не давал.
— Можете давать.
— И кокосовым девушкам тоже?
— Им-то в первую очередь. — Она улыбнулась и стала наливать нам чай.
Раздался бормочущий звонок.
— Возьмите телефон, я уверена, что это вам. Очередной издатель…
— Сыночек, они тебе дозвонились? Я даже не поверила, смотри, какой ты у меня известный становишься!
— Ma, ты откуда узнала этот телефон?
— Ты забыл свой желтый блокнот на столе. Это был единственный телефон, который я не знала. А референт говорила, что срочно…