Актриса

Я внимательно смотрел, изучая его лицо. Приятное аристократическое лицо.
— Но как говорит хирург в романе Александра Великого: «Где живешь, там не с…ь».
Цитату он произнес на языке оригинала. Раздался тихий стук.
— Входи, чего стучать, я ведь не с женщиной.
Дверь открылась, и следом появилась девушка с узорным подносом в руках.
— Впрочем, мужчина из-за границы — у них там всякое принято. — Мы рассмеялись. Нравоучительный тон, которым это было сказано, рассмешил.
— Вам покрепче или послабее? — спросил издатель.
— Не крепкий, — сказал гость, памятуя резь в канале.
Таня стала наливать чай. Он открыл изящную коробку конфет. В хрустальной вазочке были печенье и сушки.
— Угощайтесь.
Повеяло уютом, теплом, защищенностью. Издатель взял шоколадную конфету и отхлебнул горячий чай. «Мужчина с шоколадной конфетой».
Закончив сервировать, секретарша бесшумно вышла.
— Неужели вы не боялись эмигрировать один, да еще не зная языка?
— Я думал, там — золотые горы и брильянтовые улицы. И, только приехав туда, осознал, что нужно работать.
— Голодали?
— Первые восемь лет. Откуда вы знаете?
— Гордый человек не унизится, не попросит. А кем сейчас работаете, если не секрет?
— В финансовой компании.
Я был удивлен, что его интересовала моя заурядная жизнь.
— Для меня вы — герой, Алеша. Просто восхищаете. Это подвиг то, что вы сделали. По-моему, вы не понимаете, что такое выжить, и, судя по вашему костюму, вам это удалось, абсолютно в другой цивилизации, совершенно иной системе, культуре, даже не зная языка!
— И другие это делали…
— Да, но не столь безрассудно. Я часто думал, решился бы? Я проехал Америку вдоль и поперек, изучал язык с пятнадцати лет. Куча друзей, знаю всех ведущих писателей США и издаю их, но, сколько ни думал, никогда бы не решился. Пейте чай! Вы просто смелый человек. Не то слово смелый, вы отважный. Я еще не встречал таких! Это, как если выбросят на льдину, вечная мерзлота, и вам нужно выжить, голому, в одиночку, одному. И вы это сделали, не понимая, какой подвиг совершили.
Я только поразился его интуиции и ощущению той, другой жизни. «Другая жизнь» — хорошее название, хотя клишированное.
Раздался хрип селектора:
— Господин Доркипанидзе, ваша машина внизу.
— Пусть ждет, у меня разговор интересный.
— Я вижу, вы что-то хотите спросить?
— Господин…
— Алеша!
— Джо-ордж, — произнес я точно таким тоном, как Марта в пьесе. Мы одновременно рассмеялись.
— Вы еще и актер?!
— Неудавшийся.
— А чем доставляете приятное душе?
— Я написал несколько романов…
— Еще один писатель — Сирин! — воскликнул он.
Я достал из пакета книги. Разложив их на столе, он рассматривал обложки.
— Это всё ваши псевдонимы?
— Да.
— Из-за родителей?
Я кивнул. Меня поражала быстрота его мысли. И реакция.
— Ну что ж, почитаем, — без интереса сказал он.
— Я не успел забрать машинопись нового романа, неопубликованного.
— Как называется?
— «После Натальи».
— О чем?
— О любви.
— Слава Богу, что не успели, этих трех кирпичей хватит. — Он засмеялся. — Когда вы уезжаете?
— Через два дня я еду в Лисс, а как только вернусь — сразу улетаю.
— В Нью-Йорковщину?
Я кивнул.
— Завтра я на совещаниях, завезите рукопись послезавтра, а мы посмотрим.
— Джордж… такой нескромный вопрос: а кто будет читать?
— Я, конечно. Кому еще я смогу доверить самого Сирина? Еще лучше — самого второго Сирина.
Я улыбнулся — у него было тонкое чувство юмора.
— Я не могу поверить, что сам…
— Ладно-ладно, поберегите комплименты, я еще не сказал, что буду публиковать. Сказал только — почитаю. Я люблю читать, слава Богу, я читатель, а не писатель!
— Я и не мечтаю, что вы меня опубликуете. Может, просто дадите совет, что-то порекомендуете.
— Скромность украшает даже американца. Если у вас хватило ума выжить в Америке, то писать книжки — это попроще. Конечно, ситуация сейчас печальная в издательском деле. У меня вон в плане стоит 320 названий. А издам я в этом году, дай Бог, сто. И то будет хорошо.
— На сколько же лет очередь?
— Издательский план закончен на три года вперед.
Видимо, выражение моего лица было достаточно живописно.
— Не пугайтесь. Есть разные ходы. Как говорится, для хорошей книги всегда находятся магические пути издания.
Он взял книгу с бело-голубой обложкой, посмотрел:
— «5 интервью», пять интервью, что-то знакомое название.
Я быстро достал журнал с моей первой имперской публикацией. И развернул на нужной странице. Он безразлично скользнул взглядом там, где было обо мне, задержался на красивом черно-белом портрете её. Но моей работы.
— Как поживает девушка в Америке?
— Проходит через кровавый развод с мужем.
— Красивая была актриса, очень красивая, — медленно сказал он. И вернул мне журнал. — Один едете в Лисс или с дамой?
— Приятельницей.
— Отечественной или заграничной?
— Здешней.
— Летите?
— Не дай Бог, поездом.
— О, это приятно, отдельное купе, вагонный роман, дорожное пиршество. Ночь без сна… Пир в ночи.
Кстати, о купе. Ассоциативное сознание, кажется, называется. Будьте осторожны, отечественные девушки очень изменились.
— В каком смысле?
— Не только в венерическом. Но и в практическом: все любят доллары.
— Я учту, — сказал я вежливо. Хотя Тае, мне казалось, это было до лампочки. Правильно ли мне казалось?
— Допивайте чай, Алексей Сирин, я вас вывезу в центр. Вот вам мои телефоны.
Мы обменялись визитными карточками.
На девятом облаке я спустился по широкой мраморной лестнице, слушая сентенции Джорджа. Конечно, ему не понравится то, что написал я. Но надежда окрыляла и вселяла.
Он, видимо, в юности был рентгенологом.
— Кстати, я не обещаю, что за пять дней успею что-либо прочитать. Но начну. Так что придется, скорее всего, звонить из Америки, если денег не жалко.
У выхода часовой отдал ему честь. У дверей стояла длинная черная машина, на которых раньше ездили члены правительства. Ему распахнули дверь.
— Комфорт — все-таки приятная, хотя и незначительная деталь в жизни индивидуума. — Он улыбнулся сам себе.
В машине Джордж опять стал прохладным, как будто и не было у нас задушевной беседы. Что навело меня на мысль об изменчивости человеческой натуры.
В центре, у колонн, он меня высадил, отрешенно попрощавшись. Видимо, поняв, что очаровал еще одного — собой, манерами, разговором. И незачем было напрягаться. Дальше.
Я достал из кармана сушку, машинально положенную туда в кабинете, и откусил. При нем мне было неудобно жевать.
Идя по центру, я взвешивал «pro» и «contra» и думал. Анализируя его каждую реакцию. И пока склонялось к тому, что первый раунд я не проиграл. Оставался самый главный, второй — будет ли он действительно читать? А потом — третий…
Вечером, за ужином, я с вдохновением рассказывал Тае о своей встрече с Издателем. Ее интересовали малейшие детали нашего разговора.
— Я что-то слышала о нем, но не могу вспомнить от кого. Я очень надеюсь, что он сам все прочтет, как и обещал.
Я опять пил водку, Тая пила джин. Со льдом и тоником. Куря американские сигареты.
— Вам, наверно, надоели литературные разговоры.
— Что вы, напротив, мне весьма интересно. Тем более, вас это так волнует. Я бы очень хотела вам помочь, но, к сожалению, не знаю никого в этом мире.
Тогда я не обратил внимания на ее слова. Тогда.
— Ешьте, Алексей, успокойте мою душу. Целый день мальчик носится голодным. Ваши поклонницы мне этого не простят…
— Показали бы, как они выглядят, мои поклонницы.
Она быстро встала.
— Я сейчас, если позволите, схожу на площадь, созову их всех и приведу!
— Садитесь. — Я рассмеялся.
Сейчас она мне нравилась, стоящая передо мной. Описать ее все-таки трудно. Есть что-то неуловимое. Да я и не портретист. Высокая, статная, с гибкой спиной, огромными глазами, чуть навыкате, большой лоб — открыт, каштановые волосы — чуть назад. Кожа красивого цвета, натянутая. Зубы, как у всех в Империи, — лучше не описывать. Плечи ровные, пальцы красивые. Но все равно, что бы я ни писал, это очень приблизительный эскиз, неточный.