Долг

— Аааа, она в дом заскочила!!
Непоседа в комнату влетела: "Федя?!! Спасай!!!" Его нет и пахнет не тем домом.
Баба в дом, чудище за ней и оба за Непоседой. У той сердце в макушку переместилось, лапы сами работают, глаза от страха с блюдца. Скачет, уворачиваясь от орущих, и сама орет. Посуда на пол полетела. Кошка по печи и к дверям, сшибая их, головой протаранила, насилу вырвалась, прямо из рук «чудища» выскользнув. Рванула по улице, а на ней переполох — стар да млад повылазили на крики и гона добавил. Орут все, в ее сторону пальцем показывают.
Рысь влетела в какой-то двор, притаилась меж деревянным строением и сугробом, дух переводя: ох, и тяжкое это дело, сватовство. Выжить бы.
В просвете чья-то физиономия появилась в меховой, кроликом пахнущей штуке, один- в — один, как у Феди. И как заорет:
— Ма!! Рысь!!
— Тихо ты, кинется же! Перепугали ее, видишь, — еще одно лицо появилось. Глаза добрые, совсем не страшные. Но у Непоседы как от крика мальца шерсть дыбом встала, так и осталась. Вжалась в доски и приготовилась прыгнуть, если хоть шаг к ней сделают. Но нет, отошли чуток.
— Осторожно, Вася, маленькая она еще, перепуганная.
— Откуда взялась-то? А красивая, ма, да?
— Красивая. Котенок еще совсем.
— У тебя она?! — влетел во двор Михеич. — Говорил я Федору, будет от рысухи неладное! Всю деревню переполошила, Матрену чуть родимчик не хватил!
— Чего тут бояться? Детеныш еще совсем.
— Ай, много ты ведаешь, Варвара! Убить ее надо, пока не порвала кого.
— Окстись, дядька!
— Точно, точно! Эй, тут она, мужики!!
Непоседу от страха подкинуло. Ринулась прямо по людям без ума разума и в дверь приоткрытую. Пронеслась по комнате, забилась под кровать и не дышит. Нет ее, совсем нет.
Дверь схлопала. Варвара путь мужикам преградила:
— А ну вон отсюда! Хозяин придет, ему и отдам котенка! Ишь, удумали малявку рвать! То же мне, герои! Вон, сказала! Я вас не звала!
Паренек ее рядом встал, мать и двери в дом загораживая, и видно — кинется шагни только.
— Тьфу, язвить вас, — сплюнул Михеич. — Вот задерет вас, познаете!
— Как же! Перепугали кошку, гоняетесь за ней, как за матерой!
— Баба — дура, едино слово, — махнул рукой Савелий, потопал, валенками снег со двора загребая.
Улеглось.
Непоседа сердце унимала, Варвара — соседей.
Рысь внимательно следила за ногами. Ходят, бродят вокруг, чуть и найдут ведь. Опасностью вроде не пахнет, но кто ее знает, лучше поосторожней быть.
— Ма, она под кроватью сидит.
— Пусть. Не лезь пока к ней, пусть успокоится.
— Она, поди, голодная.
— Молока налей, мяска вон дай, со сковороды. Да осторожнее, дикая все-таки, не забывай.
— Ничё она не дикая, — шмыгнул носом мальчик.
Рысь мордочку из-под покрывала до пола, обзор закрывающего, высунула: запах вкусный сильно, манит. Не пойдешь — двуногие бродят. Один к ней, она опять под кровать. В угол. Он заглянул под покрывало — она зашипела.
— На, не шипи, я ж не со злом, — пробурчал. Голос молодой, не злой.
— Вась, ты с руки не давай, положи — сама возьмет.
Парнишка так и сделал.
Непоседа на него покосилась, на заманчивый кусочек, от запаха которого слюнки текли. Взять, не взять? Человек вроде без худа, да и авось не схватит?
Потянулась, сторожась, тяпнула зубами мясо и в угол опять. Съела и покосилась: "а еще?"
— Мам, она съела!
— Молока на, дай ей.
Появилась миска с молоком.
О, это хорошо, это по-нашему. Заурчала, лакая вкуснятину.
Дрогнувшая рука коснулась шерстки на голове. Кошка вздрогнула, зыркнула на мальчика, но противиться не стала. Пахло от него хорошо, молоком, значит не плохой, не злой. Не отнимется от нее, коль погладит.
— Мам, да она домашняя!
— Все равно осторожнее.
Непоседа молока напилась и осмелела — вылезла осторожно, прижимаясь к мальчику. Оглядела комнату, хозяйку оценила. Мужчиной в доме не пахло — знать одна проживает. Чем Федору не подруга? Надо бы ее ближе понять.
На стол вскочила и давай рассматривать, как женщина у печи хлопочет.
Парень рядом пристроился, гладит, надоел даже.
Рысь руку мальчика понюхала, фыркнула и к женщине. Под ноги прыгнула так, что та посудину уронила:
— Ой, батюшки! Фу ты, напугала.
Рысь ее обнюхивать принялась, женщина изучать.
— А ты смелая.
"А ты пока непонятная".
— Где ж Федор тебя взял?
Непоседа пустую посудину понюхала. Вздыбилась: фу! Чего пустое-то и пахнет железом! Непорядок! Посуда пищей должна пахнуть. Мяусооом, молокооом, — замурчала, о ноги отираясь.
— Да-аа, — протянула женщина.
— Мама, может оставим ее у себя, Мурлыкой назовем? Смотри, как звонко песни поет, артистка просто.
— Смотри, чтоб не поранила.
— Она добрая, мам.
— Ага, зверь он и есть зверь, поди, догадайся, что у его на уме.
— Некоторые вон, как дядька Михей, хуже зверя будут. Чего они на нее? Чего она им сделала?
— Испугались.
— Фу, ты, чего тут бояться-то?
Рысь на лавку у дверей прыгнула, разлеглась, сыто щурясь на хозяев. Нравились они ей. Мальчишка приставучий, конечно, но пережить можно. А женщина справная, готовит вкусно, голос уши не мучает, и пахнет от нее теплом, добром, молодостью, здоровьем, молоком да хлебом.
Чем Феде не пара?
Дверь бухнула, поднимая Федора.
— Спишь, да?! — влетел Михеич, внося в дом запах мороза и браги. Принял уже с утра.
Мужчина сел на постели, лицо потер:
— Чего шумишь?
— От ты! — ладонями по тулупу хлопнул. — Вся деревня переполошена, какой я один! Рысуха-то твоя на охоту вышла, чуть не задрала Семеныча, Матрена корвалолом отпаивается — внучек ейных до полусмерти спугала зверюга твоя. Сейчас вона к Варваре забилась, чего будет, не ведаю. Кабы не порвала их с мальчонкой-то! А ты дрыхнешь! Твоя животная, твоя ответка! Приволок, понимаишь, так следи!
Федор головой потряс — переливался ор старика в голове, с похмельем путался. Одно дошло — Непоседа охоту на людей устроила, проснулся звериный инстинкт. Неужели придется убить?
— Не дело, Федя! Она ж, дикошара, кидаитьси! А ну сгубит кого, кто в ответе будет? Аа! Ты! Убери ты ее от греха, покедова беды не сотворила! А вот не знаю, можа уже что сделала. Она ж мала-то мала, а все едино — зверь лесной, хисшник!
Мужчина тяжело поднялся, куртку на плечи накинул, винтарь взял и пошел.
— Вот, вот, Федя, — увязался за ним Михеич. — Правильно ты решил. Не дело рысухе средь людей. Подрастет, точно учудит.
— Отстань, а?! — рыкнул на него мужчина. Жалко кошку.
— И ты орать, ну давай, давай, — заворчал сосед. — О ем с заботой, понимашь, а он? Ай, делай, что хошь, — и в сторону пошел, к своему дому.
— Непоседа-то где?
— У Варвары! — отмахнулся, не глядя.
Федор вздохнул: только этого не хватало.
Варвара ему нравилась, красивая женщина, правильная, хозяйственная. Неприступная только. Не подойди. Робел он перед ней, хоть погодки были. В школе-то было, волочиться за ней пытался, а как схлопотал по щеке за попытку обнять да поцеловать, как обрезало. Страшно было, что опять что учудит и по самолюбию как косой пройдет. И дураком себя чувствовать не хотел. Вот и не подходил ни тогда, ни после, когда уж с приплодом из города домой явилась, от мужа сбежав. Баяли на селе — муж у нее богач был. Чего ушла от него? Пойди пойми баб? Одни в город норовят, до красивой жизни, другие бёгом домой, в худобу да скукоту.
А может не она мужа кинула, он ее? Бывает. Чего задиристой такой быть? Вот его за что тогда огрела? Ну, поцеловались бы, убыло что ли? А поди ты, закочевряжилась. Тут подумаешь сто раз, прежде чем еще раз подойти.
Вот и косил на нее Федор, все момента ждал хоть «здрасте» сказать. Но та — будто нет его вовсе. Обидно. И думается — кому он взаправду нужен?
До дому Варвары дошел, кулаком в дверь бухнул, лицо в камень превратив.