Истории странных (ЛП)

— Они же сожрали все наши посевы! — как-то раз кричал на него Эдвард. — Они разоряют нашу ферму!
— Они просто голодны, — возразил его сын. — Они же не нарочно вредят нам, так что будет нечестно нарочно причинять вред им.
— Честность здесь не при чем, — заявил Эдвард, изо всех сил стараясь держать себя в руках. — Порой в жизни, чтобы выжить, нужно убивать.
— Не в этот раз, — сказал Олли. — Их убийство не приносит никакой пользы.
При этих словах Эдвард побагровел.
— А ну раздави эту саранчу! — потребовал он, указав на насекомое на земле.
— Не буду! — воскликнул Олли.
Эдвард пришел в ярость. Он отвесил непослушному сыну оплеуху, но тот по-прежнему отказывался убивать ее, так что Эдвард выпорол мальчика ремнем и отправил спать без ужина. Слушая, как Олли плачет за стеной, он смотрел в окно на облако саранчи, поднимающееся с его загубленных полей, и чувствовал, как ожесточается его сердце по отношению к сыну.
Новость о том, что Олли отказывается убивать саранчу, распространилась среди поселенцев, и люди разозлились. Городские власти оштрафовали его отца. Одноклассники Олли издевались над ним и пытались заставить съесть одну из них. На улице, люди, которых Олли едва знал, бросали вслед ему оскорбления. Его отец чувствовал такой стыд и такую злость, что вообще перестал разговаривать с сыном. Внезапно Олли обнаружил, что у него нет ни одного друга, и совершенно не с кем поговорить, и ему стало так одиноко, что однажды он завел себе питомца. Это было единственное живое существо, которое терпело его присутствие — саранча. Он назвал его Тор, в честь древнего северного бога, и прятал у себя под кроватью в коробке из-под сигар. Он кормил его крошками, оставшимися после ужина, и подслащенной водой, а поздно ночью, когда ему полагалось спать, разговаривал с ним.
— Ты не виноват, что все тебя ненавидят, — шептал он Тору. — Ты просто делаешь то, для чего ты создан.
— Чир-чиррип! — отвечала саранча, потирая свои крылышки.
— Тсс! — шептал Олли, бросал в коробку пару зернышек риса и закрывал ее.
Олли стал носить Тора с собой повсюду. Он очень привязался к своему маленькому насекомому, которое забиралось ему на плечо и стрекотало там, когда на небе светило солнце, и которое весело подпрыгивало, когда Олли насвистывал песенку. Но однажды его отец нашел коробку с Тором. В ярости он вытащил оттуда саранчу, отнес ее к очагу и бросил в огонь. Раздался тонюсенький писк и тихий хлопок, и Тора не стало.
Когда Олли заплакал по своему мертвому другу, Эдвард вышвырнул его из дома.
— В моем доме никто не будет проливать слез по саранче! — проорал он и вытолкнул сына на улицу.
Олли провел ночь в поле, дрожа от холода. На следующее утро его отец, чувствуя себя виноватым оттого, что был так суров с сыном, вышел из дому, чтобы поискать мальчика, но вместо него наткнулся на гигантскую саранчу, спящую между рядами уничтоженной пшеницы. Эдвард отшатнулся в отвращении. Существо было большим как мастифф, с ногами, похожими на рождественские окорока, и усиками, длинными как хлысты для верховой езды. Эдвард побежал в дом, чтобы взять ружье, но когда он вернулся и уже собирался застрелить это существо, вокруг него поднялся рой саранчи. Насекомые влетели внутрь ствола ружья и закупорили его. Потом они закружили в воздухе перед ним, образовывая буквы, из которых сложилось слово:
«О-Л-Л-И».
Эдвард уронил ружье и ошеломленно уставился на гигантскую саранчу, которая теперь стояла на задних ногах, как стоял бы человек. Глаза у нее были не черные, как у саранчи, а голубые, как у Олли.
— Нет, — произнес Эдвард. — Это невозможно!
Но потом он заметил, что на шее этого существа болтается порванный воротник от рубашки его сына, а за ногу зацепился обрывок штанов Олли.
— Олли? — позвал он осторожно. — Это ты?
Жук пошевелил головой вверх-вниз, что было похоже на кивок.
У Эдварда странно закололо кожу. Ему показалось, что он как будто наблюдает всю эту сцену со стороны.
Его сын превратился в саранчу.
— Ты можешь говорить? — спросил Эдвард.
Олли потер одной задней ногой о другую и издал высокий стрекот, но это, похоже, было лучшее, на что он был способен.
Эдвард не знал, как ему поступить. Ему был отвратителен сам вид Олли, но все же с мальчиком нужно было что-то делать. Однако он не хотел, чтобы все об этом узнали, и вместо того, чтобы позвать городского доктора, который был страшным болтуном, он послал за мудрым Эриком.
Эрик приковылял на поле. Оправившись от первоначального потрясения, он промолвил:
— Все, как я и предсказывал. Потребовались годы, но его странность в конце концов проявила себя.
— Да, явно так и есть, — сказал Эдвард, — но почему? И как это обратить вспять?
Эрик проконсультировался со старой потрепанной книгой, которую он принес с собой — народным справочником странных состояний, который передавался в его семье из поколения в поколение, начиная еще с его прабабки, которая сама была странной {28}. 
— А, вот оно, — произнес он, помусолив палец и перевернув страницу. — Здесь говорится, что человек с определенным странным характером и большим и отзывчивым сердцем, который чувствует, что больше не любим своими сородичами, принимает форму того существа, с которым чувствует наибольшую связь. 
Эрик бросил на Эдварда странный взгляд, от которого тому стало стыдно.
— У мальчика был друг-саранча?
— Да, питомец, — ответил Эдвард. — Я кинул его в огонь.
Эрик поцокал языком и покачал головой:
— Возможно, ты обошелся с ним слишком сурово.
— Он слишком мягок для этого мира, — проворчал Эдвард, — но не важно. Как его вылечить?
— Для этого мне не нужна книга, — сказал Эрик, закрывая свой потрепанный том. — Ты должен любить его, Эдвард.
Эрик пожелал ему удачи и оставил Эдварда наедине с существом, которое когда-то было его сыном. Он посмотрел на его длинные чешуйчатые крылья, на его ужасные жвала и содрогнулся. Как он вообще сможет полюбить такое существо? Все же он попробовал, но его так переполняла неприязнь, что его попытки были неискренними. Вместо того чтобы проявить по отношению к мальчику доброту, Эдвард целый день читал ему нотации.
— Это я-то не люблю тебя, парень? Разве не я кормлю тебя и обеспечиваю крышей над головой? Мне пришлось бросить школу и пойти работать, когда мне исполнилось восемь, но разве не я позволяю тебе зарываться с головой в книги и школьные занятия, сколько твоей душе угодно? Как еще это называть, если не любовью? Что еще тебе надо, ты, американское отродье?
И так далее, и так далее. Когда наступила ночь, Эдвард не смог заставить себя впустить Олли в дом, так что он устроил его на ночлег в сарае и вынес ему в ведре немного объедков, чтобы тот мог поесть. Твердость делает мужчину мужчиной, считал Эдвард, а если он будет сейчас обращаться с Олли мягко, то только поспособствует этому мягкосердечию, которое изначально и превратило его сына в саранчу.
Наутро его сын пропал. Эдвард обыскал каждый угол в сарае и каждую борозду в своем поле, но мальчика нигде не было. Когда и через три дня он не вернулся, Эдвард задумался, не выбрали ли он к Олли неправильный подход. Он придерживался своих принципов, но для чего? Он прогнал своего единственного сына. Теперь, когда Олли пропал, Эдвард понял, как мало по сравнению с ним значит для него его ферма. Но этот урок он выучил слишком поздно.
Эдвард почувствовал такую печаль и сожаление, что отправился в город и рассказал всем о том, что случилось.
— Я превратил своего сына в саранчу, — сказал он, — и теперь я лишился всего.
Поначалу ему никто не поверил, так что он попросил старого Эрика подтвердить его рассказ.
— Это правда, — говорил Эрик каждому, кто спрашивал. — Его сын — огромная саранча. Он размером с собаку.
Эдвард сделал жителям города предложение.
— Мое сердце похоже на старое сморщенное яблоко, — сказал он. — Я не могу помочь своему сыну, но тому, кто сможет полюбить его настолько, что он снова превратится в человека, я подарю свою ферму.