Там, где сердце (ЛП)

Конечно, мне одиноко. Я никогда раньше не был один, не знаю, каково это. Но вот я один, весь день, каждый день.
Я много бегаю. Несколько километров по пляжу и обратно. Купаюсь в холодной воде. Прочитал за это время много книг — в основном классиков. Пока учился в колледже, толком и не читал.
У меня нет таланта.
Нет бизнеса.
Навыков.
У меня нет... ничего стоящего.
Я — никто.
Сука ты, Астрид, вложила мне в голову эту гребаную мысль. «Ты ошибаешься в одном, Лок: единственная настоящая мера человека — это то, как он поступает со своей жизнью».
Теперь я не могу забыть эту херню, не могу перестать осознавать— снова и снова, снова и снова — что это правда. И она гложет меня изнутри.
Что я делал со своей жизнью? Да ни хера…
Чего я стою? Да ни хера.
В смысле, финансово я много чего стою. Мама вернула акции, которые я продал несколько лет назад, и недавно передарила их мне. Так что теперь я снова стою кучу денег.
Супер круто.
Но... что мне с этим делать?
Забавно, как устроена жизнь. Живешь так, словно умираешь — я и умирал — и наслаждаешься каждым моментом, зная, что все закончится слишком рано. Но теперь, когда у меня есть будущее, я ненавижу себя, ненавижу каждый момент своей жизни. Вот так-то, у меня нулевая самооценка.
Нет цели.
Нет плана.
Нет причин, чтобы жить.
Раньше у меня была причина: жить так, словно я умираю, как поется в той старой песне Тима МакГроу.
Сейчас я живой и здоровый, но у меня нет причин жить.
***
— Лахлан, это Ларри, — на другом конце линии шелестит бумага. — У меня есть информация.
— Офигенно. Говори.
— Донор — человек по имени Оливер Джеймс. Врач, хирург, работавший в составе «Врачей без границ». Погиб в автокатастрофе. Ему было тридцать шесть. Женат, детей нет. В списке ближайших родственников есть родители, они живут недалеко от тебя. В Книленде или рядом.
Он дает мне адрес и просит позвонить, если еще что-нибудь понадобится.
Не знаю, что я там увижу. Я даже не знаю, чего ищу. Просто знаю, что больше не могу здесь оставаться. Мне нужно... даже не знаю. Но если смогу узнать что-то об этом Оливере Джеймсе, чье сердце бьется в моей груди, то, может быть, я…
Может, я что? Я не знаю.
Но я не сомневаюсь в необходимости поездки. Бросаю рюкзак и кое-какие вещи в кузов моего грузовика и направляюсь в Книленд.
***
Черт... вот это глушь. Настоящая глухомань. Какие-то редкие ранчо, фермы, и старые дома на холмах, за которыми шелестит старый лес.
Даже после того, как нахожу правильную дорогу, мне требуется еще тридцать минут, и наконец я вижу почтовый ящик с нужным номером дома. Выезжаю на длинную, извилистую, пыльную дорогу, которая, в свою очередь, ведет меня обратно в лесистые холмы. За спиной убегают поля, впереди возвышаются деревья высотой метров тридцать, раскачивающиеся под мягким ветерком. У меня в машине открыты окна, и я слышу запах воздуха, хруст гравия на грунтовой дороге и шорох шин.
Сам дом — крошечная развалюха, которой, наверное, лет сто, а может и больше. Дым вьется из трубы, несмотря на лето. Маленькое обшитое сайдингом крыльцо, старый белый «Сильверадо» с ржавым задним бампером припаркован на углу газона возле входной двери. Ледник справа и конюшня с загоном слева. Пара пятнистых лошадей спокойно пасется за углом. Лошади покрыты большими коричневыми и рыжими пятнами. Краска, может быть? Я мало что знаю о лошадях.
Я паркуюсь за «Сильверадо» и выскакиваю наружу. Конечно, в этих краях чужаков слышно за версту, так что, когда кто-то подъезжает, его уже ждут у двери.
Он старый. Семьдесят, может быть, восемьдесят лет. Высокий, прямой, крепкий мужчина, который когда-то был важной шишкой, и даже сейчас производит такое впечатление. Седые волосы зачесаны назад, пронзительные, глубоко посаженные карие глаза. Рука на сучковатой трости.
Я медленно делаю шаг вперед.
— Здравствуйте.
— Чем могу помочь, сынок? Вряд ли ты заблудился здесь.
— Нет, сэр. Я не заблудился.
— Тогда чего ты хочешь? Я ничего не покупаю, и с Богом в ладу.
Провожу рукой по волосам. Я оброс, даже усы появились. Нет смысла хорошо выглядеть, когда никто не смотрит на меня, кроме меня самого. В общем, в последнее время мне стало наплевать.
— Не знаю, как начать, сэр, так что просто скажу прямо...
— Всегда лучше говорить прямо. Ходя вокруг да около, точно ничего не добьешься.
— Меня зовут Лахлан Монтгомери.
— Причудливое имя.
— Да, наверное. Я родился с врожденным пороком сердца, и мне сказали, что, скорее всего, не доживу до тридцати.
— Жаль, что так вышло. Какое отношение это имеет ко мне?
Я вздыхаю. Противный старый пердун.
— Так и получилось около полугода назад. Я умер, но врачи вернули меня к жизни. Я наверняка бы не оклемался. У меня редкий тип крови, мне было очень тяжело найти подходящий донорский орган.
Старик прищуривается. Он начинает подозревать, куда я веду.
— Сынок, просто скажи.
— Ваш сын, Оливер...
Я не успеваю закончить. Старик толкает меня назад, прижимает толстую палку к горлу и притискивает меня к капоту грузовика.
— Нет, сынок. Ты не мог прийти в мой дом только для того, чтобы говорить о моем сыне. Ты хочешь чего-то другого.
— Сэр, я просто...
Он отпускает меня, хватает за рукав и толкает к машине.
— Нет. Я знаю, к чему ты ведешь, и не хочу этого слышать. Он умер, вот и все. Лучше убирайся отсюда, пока не вышла моя жена. Ты доведешь ее до истерики. Слышал меня? Уходи.
— Я просто хотел узнать, каким он был.
— Он был чертовым героем, вот каким он был. Был лучшим человеком на Земле. Спасал жизни каждый чертов день. Вот каким был мой Оливер. Теперь иди.
Я сажусь в свой грузовик. Запустив двигатель, слушаю, как урчит мотор.
Дыши, держись, Лок.
В окно стучат костяшками пальцев. Это старик. Он стоит, потирая кулаком лоб.
— Возможно, я немного вспылил, поэтому извиняюсь.
Я качаю головой.
— Нет, сэр. Мое появление было неожиданным и неприятным. Это я должен извиниться. Просто... с момента трансплантации я... — я замолкаю и снова качаю головой. — Прошу прощения, сэр. Я поеду.
Он смотрит на меня исподлобья, почесывая обветренную морщинистую щеку.
— Ты в поисках чего-то.
— Да.
— Здесь не найдешь. Он никогда не жил здесь, — он делает паузу и задумчиво смотрит на меня. — Продолжай искать, сынок. Никогда не знаешь, что там можно найти, но ты выглядишь достаточно сильным.
Я не понимаю, что это значит.
— Спасибо, мистер Джеймс, — говорю я. — Удачного дня.
— И тебе, сынок.
Я машу рукой, разворачиваюсь и уезжаю из Книленда.
Понятия не имею, куда ехать дальше, но точно не на север, не обратно в Тринидад.
Как только мобильный ловит связь, я звоню Грегору. Он отвечает на третьем гудке.
— Лок, чем я могу помочь сегодня?
— Я уезжаю, Грегор. Пожалуйста, закрой дом.
Он долго молчит.
— Жаль, что ты уезжаешь, но я понимаю. Я позабочусь обо всем.
— Спасибо, Грегор.
— Не проблема.
Я еду несколько часов, направляясь на юг.
Вдруг меня осеняет догадка, и я набираю номер Ларри.
— Лахлан.
— Привет, Ларри. Родители Оливера Джеймса не захотели говорить. Так что мне нужно еще кое-что. Ты сказал, что он был женат?
— Да. На... — я слышу шорох бумаги. — Найл Джеймс. Тридцать три года. Работала с Оливером в ВБГ.
— ВБГ?
— Да, «Врачи без границ». Это французская организация.
— Где она сейчас?
— Вроде как... — снова слышен шорох. — Ардмор, Оклахома.
— Оклахома. Ясно. Спасибо, Ларри.
— Что ты хочешь делать?
— Черт меня дери, если я знаю, Ларри, — говорю я и вешаю трубку.