Только для него

Она посмотрела на него поверх чашки, затем опустила ее.
— Хорошо. Итак, каждый год я отдыхала с родными на побережье в Корнуолле, мы снимали один и тот же домик. А я мечтала летать на воздушном шаре над национальным парком Серенгети, о прыжках с «тарзанки» в Новой Зеландии, о рафтинге в Колорадо — словом, обо всем, чем занимались мои братья.
— Почему?
— Если бы тебе предложили выбирать, ты бы не отдал предпочтение полетам на воздушном шаре?
Дарий немного подумал и ответил:
— Вообще-то оба варианта неплохи, к тому же в Корнуолле можно заниматься серфингом.
— Ты занимаешься серфингом? В таком облегающем гидрокостюме? — Она помахала рукой перед лицом, потому что ей вдруг стало жарко. «Успокойся, взволнованное сердце!»
— А ты нет? — спросил он, не желая отвлекаться.
— Какой там серфинг! Я даже плавать не умею. Захожу в воду только по щиколотку, плескаюсь в «лягушатнике» с племянниками и племянницами. Строю песочные замки… Играла в «монетку» в пабе.
— Но почему? Ты говоришь, что болела в детстве, но сейчас выглядишь вполне крепкой.
— Крепкой? Спасибо на добром слове. Мне стало намного лучше.
— Не надо лицемерить. У тебя великолепная фигура — вне всяких сомнений, в гидрокостюме ты будешь выглядеть потрясающе, но я спрашивал не об этом. Меня интересует: почему родители так опекали тебя?
Вот оно, настал момент истины. В ее окружении все знали, что с ней случилось, и она уже привыкла к тому, что на нее смотрели с легким налетом неуверенности, жалости.
Все это она оставила в прошлом, когда покинула родительский дом. Никому в Лондоне, включая Тоби, она ничего не рассказывала. Но когда Майлз в прошлом году предложил всем персональную медицинскую страховку от фирмы, страховая компания наложила на нее столько ограничений, что он вызвал ее в свой кабинет с целью выяснить, в чем дело. Майлзу пришлось все рассказать, и он, подлец, сейчас воспользовался тем, что знал, против нее. Рассказать обо всем Дарию оказалось сложнее, чем она представляла себе.
Их связывают сугубо плотские отношения… Ничего другого не будет. У него на лбу написано «одиночка», и Наташе не хотелось менять его представление о ней. Зачем портить ее «очень красивую упаковку», он ведь собирается изваять ее в бронзе. И все же… он поверил в нее, хотя многие на его месте не стали бы даже разговаривать с ней. Если она хочет откровенности с его стороны, ей придется отплатить ему тем же, не важно, продаст она Хедли-Чейз или нет.
— У меня был рак… — Она с трудом выговорила последнее, отвратительное слово на букву «Р». — Лейкемия…
— Лейкемия? — По крайней мере, он перестал улыбаться. — Прости, пожалуйста. Я думал…
— Что?
— В газете намекали на какие-то психологические проблемы… — Ему явно стало не по себе. — Пэтси считает, что у тебя была анорексия.
— Да ты что! — Напряжение разрядилось взрывом смеха. — Посмотри на меня!
Дарий посмотрел, и ему тоже захотелось смеяться.
— Я так и сказал ей: не может быть. — Он медленно провел пальцами по ее лицу, от виска до подбородка. — У тебя очень здоровый румянец.
— А мне кажется, ты хотел назвать меня «румяной миловидной толстушкой», — поддразнила она, — что на самом деле очень смешно.
Он подумал, что «миловидная» — слишком безвкусное определение Наташиной внешности.
— Почему смешно?
— Мне говорили, что люди, страдающие анорексией, смотрят на себя в зеркало, и им кажется, что они толстые, даже если на самом деле они — кожа да кости. Ну, моим родителям, когда они на меня смотрят, тоже кажется, что я — кожа да кости, несмотря на то что я…
— Соблазнительная.
— Спасибо за комплимент. — Она отвернулась.
Дарий взял ее пальцами за подбородок и снова развернул к себе, заглянул в глаза.
— Я знаю, о чем говорю, Наташа.
— Правда?
— Поверь. Ты страстная, нежная, теплая и невероятно сексуальная…
Какое-то мгновение они просто смотрели друг на друга, но потом она отвернулась, чтобы ослабить напряжение.
— Вообще-то мне нравится слово «крепкая». Мои родные до сих пор в это не верят.
— Никакого плавания, потому что «в бассейне полно микробов и кто знает, что скрывается в море»? — предположил он.
— Вот примерно так.
— Должно быть, твоим родителям очень трудно поверить, что ты действительно полностью выздоровела, — сказал он.
— Дело не только в моих родителях. У меня три старших брата, которые тоже очень переживали за меня. Старший, Том, стал врачом из-за того, что со мной случилось.
— А другие два?
— Джеймс — ветеринар, Гарри — учитель физкультуры. Он мне ближе всех по возрасту, и, когда я пошла в школу, он вызвался играть роль моего личного телохранителя. Следил за тем, чтобы меня никто не обижал.
— Как же ты со всем справлялась?
— К сожалению, должна признаться, что мне все это очень нравилось. Я росла настоящей маленькой принцессой. — Наташа вздохнула. — К тому же у меня три старших брата-красавца… Все хотели со мной дружить. Только когда мне было пятнадцать и Гарри обнаружил, что я влюбилась в парня из выпускного класса, все вышло из-под контроля.
Он ухмыльнулся:
— Наверное, он предупредил твоего кавалера, чтобы тот держался подальше от его маленькой сестренки?
— Ох, все было хуже, гораздо хуже, чем ты думаешь. Несчастный вряд ли предполагал, что являлся для меня предметом обожания. Он всегда улыбался мне в школьных коридорах — возможно, потому, что я была сестрой Гарри, — и я вообразила, что влюблена в него. Как многие… — Заметив его удивленный взгляд, она пояснила: — Девочки-подростки. И мой дорогой братец попросил его в виде личного одолжения пригласить меня на школьную вечеринку.
— Ты шутишь?
— К сожалению, нет, — ответила Наташа. — Гарри был первоклассным спортсменом и играл за молодежную сборную страны. Его просьбы расценивались как приказы с горы Олимп.
— Значит, у тебя было свидание твоей мечты?
— Ну да, но…
— Что «но»?
Она вздохнула:
— Ты, наверное, и сам догадываешься… Я узнала, что за всем стоит Гарри, это открытие стало для меня настоящим кошмаром. Еще хуже… оказалось, что все остальные тоже в курсе.
— До? После? Во время?
— Во время. Классические сплетни в женском туалете… Девочка, которую он бы пригласил, если бы Гарри не вмешался, дала выход своим чувствам, ругая на чем свет стоит избалованную толстушку, которая упросила своего братца выкрутить руки ее дружку!
— Ого, — сказал Дарий достаточно небрежно, но в глубине души представлял себе, что испытала в тот миг пятнадцатилетняя девочка. — А ты что?
— Подождала в кабинке, пока девчонки не разошлись, потом незаметно ускользнула из школы и пошла домой пешком.
— Ясно. А идти было далеко?
— Несколько миль. Не такое уж большое расстояние, но я оставила в школе свое пальто, не хотела, чтобы кто-нибудь видел, как я ухожу.
— Пальто? В какое время года это случилось?
— На Рождество, — ответила Наташа, и у него с языка сорвалось слово, за которое ему тут же пришлось извиниться.
— Да нет, ничего страшного. Я была глупой девчонкой без пальто и, с любой точки зрения, повела себя как полная дура. На мне были новенькие туфли, не рассчитанные на долгие пешие прогулки. Они развалились где-то через полмили. А потом начался дождь.
— Твой друг не забеспокоился, что тебя нет?
— Ни на минуту. Когда девушка исчезает в туалете, кто знает, как долго она там пробудет, и я не думаю, что он очень спешил… — Она пожала плечами. — Как бы там ни было, у меня болели ноги, платье было испорчено, и я считала, что моя жизнь кончена. Хуже того, я знала, что мои родители ждут меня, ждут, что я расскажу о своем свидании. Мне не хотелось видеть их расстроенные лица, слышать сочувственные слова, так что я спряталась в сарае во дворе.
— О, я представляю себе, что было дальше. Никто не знал, где ты. Они организовали поиски, позвонили в полицию, начали обследовать реку?
— Вот именно.