Созидая на краю рая (СИ)

Опускаю глаза вниз, в который раз осматривая наряд: шёлк изящными волнами ниспадает на стройные бёдра и икры, задерживаясь там, в виде небольших складок. Платье однотонное, чёрное. Лишь вкрапления золотой вышивки освещают его дизайн, заставляя наряд загадочно блестеть. Чёрная органза укрывает мои бледные руки, каштановые локоны собраны в необычную прическу, состоящую из нескольких видов переплетений, известных только мастерам того безумно дорогого косметического салона, где я была сегодня с Эдвардом.
Мне показалось, что они содрали всю мою кожу, надевая на кости и плоть новую, красивую, здоровую и без капли изъяна.
Меня мыли, сушили, скребли, пытаясь отобрать у меня мою сущность и превратить в женщину, достойную Каллена.
Над моим макияжем одновременно трудились трое, пока ещё пятеро хлопотали над волосами. Стилисты подбирали мне платья и обувь, ювелиры искали украшения, а парфюмерная компания испробовала на мне все свои духи, желая угодить лишь одному человеку, ради которого всё это затевалось и который ведет меня на этот приём.
Я ведь до сих пор не знаю, что там будет. Кто там будет.
– Готова, – эхом отзываюсь я, делая шаг в его сторону. В ногах проявляется тяжесть – оно и понятно. Я никогда не носила каблуки. Не носила и не собиралась. Я постоянно бегу, спешу, опаздываю. Для меня удобная обувь – одна из главных жизненных составляющих, а сегодня на мне элегантные, кожаные, цвета воронова крыла туфли. Не знаю, какой высоты та шпилька, на которой я сейчас пробую идти, но явно не меньше десяти. Один из стилистов попробовал этим скрасить довольно ощутимую разницу в росте между мной и Эдвардом. Напрасно! Он всё равно выше меня на целую голову.
– Пошли, – Каллен указывает на дверь, не удосуживаясь придержать её для меня, выходит на улицу. Ночной ветер кажется необычайно тёплым, что немного расслабляет меня – чересчур взволнованную.
Дверцу машины мне тоже приходится открывать самой. Сажусь в салон, захлопывая её за собой, и тянусь к ремню безопасности, пристегивая его в нужном месте.
– Расскажешь мне о приёме? – вопрос безобидный, но думаю не вовремя. Эдвард все ещё взволнован, потому что это проскальзывает в его мимике и жестах. Он не уверен в себе? Разве такое бывает?
Впрочем, на мой вопрос он реагирует довольно дружелюбно. Конечно, в пределах его чувственных возможностей.
– Уверена, что хочешь знать? – глаза поблескивают загадочным сиянием, пока рука, повинуясь действиям мозга, заводит машину и выжимает газ. «Мазда» резко и быстро продвигается вперёд между горящими огнями трассы. Фонари светят так ярко, что невольно прикрываю глаза рукой, пытаясь увернуться от этого света. Возможно, мне только кажется, что они яркие? Очередная галлюцинация на фоне нервного стресса – такое со мной тоже может произойти.
– Да, – вспоминаю, что ему нравятся чёткие односложные ответы, поэтому выражаю своё согласие именно так, более ничего не добавляя.
– Приём – ежегодный вечер, где собираются серьёзные люди, для обсуждения серьёзных дел, – ответ, словно для пятилетней девочки. И всё же любопытство побеждает здравый ум и, не удержавшись от ещё одного вопроса, задаю его:
– Какие серьёзные дела?
– В которые нет доступа посторонним, – Каллен хмыкает и его руки немного расслабляются, пока глаза изучают удивлённое выражение моего лица.
– Если вы обсуждаете…что-либо, то зачем тебе я?
– Хочешь сбежать? – он открыто смеётся, побуждая меня открыть дверь. - Попробуй, посмотрим, что получится.
– Не хочу. Просто интересно… – пожимаю плечами, чтобы он убедился в том, что я говорю правду.
Ален не сможет сопроводить меня. В прошлый раз на приёме была она, – Каллен продолжает улыбаться, а вот с моего лица улыбка мигом спадает. Мне становится страшно, потому что перед глазами возникает лицо Ален. Той самой убитой женщины, которая была в ресторане с Эдвардом в день нашей первой встречи. Её застывшие серые глаза оставили отпечаток в моей душе.
– Что она сделала? – спрашиваю опять же невольно, я даже не уверена, что хочу услышать ответ. Эдвард говорил в тот вечер, что она нарушила правила… Это какие же?
– Думаешь, твоё поведение заслуживает того, чтобы узнать это? – бронзовая бровь изгибается, отчего я теряюсь с ответом.
– Ясно, – вырывается из груди, после чего я быстро выдыхаю и перевожу взгляд в окно. Скорость, с которой мы едем, опять зашкаливает за сто восемьдесят, но мне до этого сейчас нет дела. Взгляд скользит по тонированному стеклу и деревьям, прятавшим свою шумную листву в ночной тишине. Всё засыпает ночью. Не слышно ни крика птицы, ни голоса зверя, ни даже ветра – мёртвая тишина. В этой давящей тишине и проходит наша поездка. Не знаю, куда смотреть – взгляд начинает расплываться от беспрерывной попытки уследить за ускользающими стволами и причудливой формы тёмными облаками.
Обвожу взглядом приборную панель, и голове рождается вопрос, на который очень хотелось бы получить ответ. Пытаюсь переосмыслить его, прежде чем задать, но у меня это плохо выходит. Решаю сначала спросить, а потом, если Эдвард ответит, обдумать.
– Почему ты выбрал меня? – наверное, не самое лучшее время, чтобы о подобном спрашивать. Неделя, две, три – вот тогда нужно. Когда я не буду привязана денежными счетами к клиникам, когда Тони будет здоров и когда моя жизнь наладится.
Отвлекаю Каллена от дороги. Глаза мужчины переводятся на меня, изучают каждый миллиметр моего лица в поисках того, о чём знает только он.
– Почему тебя это интересует?
– Я довольно критична к себе, – лепечу я, опуская взгляд. Насмешка срывается с губ Эдварда, заставляя меня поёжиться.
– Критика должна быть объективной! – произносит он, поворачивает влево и съезжает на противоположную часть трассы. Не могу понять, что может там быть – дорога начинает снова уходить в лес.
– Для меня слово «критика» подходит во всех смыслах! – упрямо продолжаю я, теребя пальцы друг о друга, в попытке осознать тему и смысл нашего разговора. А ещё успокоиться. Мне сейчас нужно всё моё спокойствие, собранное в теле. Чувствую, ночка предстоит та ещё.
– Я отвечаю на твой вопрос, а ты на мой, – предлагает Каллен и снова смеётся. Киваю головой в знак согласия. Что страшного он может у меня спросить? Сколько у меня было любовников?
– Ты необычная, – изрекает он, отвечая мне. – Довольно странная, но притягательная. В тебе есть то, чего я никак не могу разглядеть, хотя прекрасно знаю, что оно внутри тебя.
Качнув головой, осмысливаю его слова. Он даёт мне немного времени подумать, прежде чем задать свой вопрос, и я думаю. Думаю над его словами.
Необычная? – весьма странно. Что во мне необычного?
Странная? – возможно, даже скорее, точно, но в каком смысле он это имел ввиду?
Притягательная? – чем? Явно не красотой. Телом? Умением ублажать плотской любовью?
«В тебе есть то, что я никак не могу разглядеть…» - любопытно, потому что даже я не могу это увидеть. Что можно во мне найти подобного, кроме парадоксальной невезучести?
«…Прекрасно знаю, что внутри тебе что-то есть!» - что во мне есть? Почему я об этом не знаю?
Сколько же вопросов! Где же искать все эти ответы? К кому идти за ними, кого просить о них?
– Теперь я, – он выдёргивает меня из мыслей, и я скрываю недовольство за едва видным кивком головы. Он переводит взгляд на дорогу, делая вдох и петляя между вековыми соснами. Когда мы снова выезжаем на более менее укатанную дорогу, он задаёт тот вопрос, который собирался: – Зачем тебе деньги?
– Ты уже спрашивал, – пытаясь понять, зачем ему снова слышать ответ, произношу я. Голос предательски дрожит, что не укрывается от Эдварда – его боковое зрение подмечает каждую эмоцию, исходящую от меня.
– Меня не устроил ответ.
– А что ты хочешь услышать? – теперь говорю с долей яда. Силюсь придержать себя, чтобы ни наделать глупостей.
– Правду. Ложь мне не нужна.
– О какой правде идёт речь? Я же сказала: выкупаю дом отца!
– Я проверю кредитку, Белла, если тот час же ты не ответишь мне! – теряя терпение, рычит он. Сжимаюсь, вспоминая о немецкой клинике. У них есть все документы на Тони, договор со мной…Я действительно в безвыходной ситуации. Только вот правду я ему всё равно не скажу. Что придумать бы такого, чтобы он поверил?