Созидая на краю рая (СИ)

– А, официантка, – вспоминая, говорит он. – Могу предположить, что ты обдумала всё насчёт работы у меня?
Почему мне так не нравится тот тон, которым он произнёс слово «работа»? Может, мои опасения не напрасны? Может, ему нужен личный киллер? Что ж, тогда меня застрелят первой. Я совершенно не умею обращаться с оружием. Никогда не брала его в руки, да и, в общем-то, не собиралась. Видимо, у судьбы на меня свои планы. Вопрос только в том, на кого я оставлю сына?
Ответ приходит также быстро, как и данные мысли: я всё выдержу, я продержусь. Продержусь и буду рядом до тех пор, пока он не научиться жить без меня. Мне хватит сил, я уверена.
– Где я могу тебя найти?
– Я сам тебя найду, – в его голосе слышна насмешка. – Но только завтра. Сегодня я занят, – он произносит последнее словно с явным намерением поиздеваться надо мной. Его тон пародирует мой вчерашний отказ.
– Завтра уже поздно, – глядя на номер счёта, сообщаю я. – Только сегодня. Иначе нельзя.
– Ты будешь ставить мне условия? Я же сказал, я занят! – гневно произносит он, и я, находясь в стольких километрах от него, чувствую на себе злобный зелёный взгляд.
– Где мы встретимся СЕГОДНЯ? – делаю ударение на последнем слове. Пытаюсь расставить все точки над «i». В конце концов, это я мучаюсь от неизвестности.
– Упрямая, значит? – усмехается он, и гнев пропадает из его голоса. – Мне это нравится. Хорошо. Будь по-твоему. Сегодня в десять я буду ждать тебя у чёрного входа в бар. Там же, где и вчера.
– Я буду, – обещаю с таким рвением и волнением, что, наверное, слегка шокирую его.
– И ещё кое-что, – бросает Каллен, прежде чем я нажимаю «отбой» собственного звонка.
– Что? – чего ещё он может от меня хотеть?
– Не смей опаздывать, Белла! – после этой фразы звонок обрывается, и я посреди больничного коридора слышу в мобильном утихающие телефонные гудки.
========== Глава 4 - Долгая поездка ==========
Женская догадка обладает большей точностью,чем мужская уверенность ©
Смотрю в небо и вижу, как над головой проплывают тёмные облака. Дождь льёт, словно заведённый, подтверждая всю безысходность моего положения. Наверное, я уже вчера вечером, как только увидела Каллена, знала, что буду с ним. Что сделаю то, что он запросит. Могу или не могу – таких слов для него не существует. Его лексикон полон эгоизма и холода. Острый, будто бритва. Холодный, будто лёд. Он сам, словно айсберг. Манящий, прекрасный и убийственный…
Для меня придумано лишь одно слово, впитывающее всю мою жизнь и судьбу – надо.
На сегодняшний момент мне надо спасти сына. Единственного родного человека, единственного, с кем я могу быть собой.
Единственное существо, рядом с которым я живу и чувствую себя человеком. Рядом с которым я счастлива, которого я люблю.
Ночная темнота улицы не блещет ничем хорошим. Зубы уже стучат от холода, а замерзшее тело сводит дрожь.
Стою, будто бы неудачная «ночная бабочка», ищущая клиентов, чёрт знает, на какой помойке. Оглядываюсь, пытаюсь как-то размять затёкшие и обледеневшие руки и ноги, но ничего не помогает. Ещё пару минут, и я действительно стану настоящей льдиной. Почему в конце апреля такой дикий холод? Почему у меня ощущение, что сейчас начало декабря?
Пытаясь отвлечься, вспоминаю день в больнице, проведенный с Энтони. Десятки сказок, сотни картинок, миллионы нежных слов «я люблю тебя».
Конечно, сначала пришлось нелегко. Я пыталась отойти от разговора с доктором Маслоу около десяти минут. Я очень сильно расстроила сына тем, что так неожиданно ушла. Он плакал, когда я вернулась. Последующие полчаса он ни за что не хотел отпускать меня из объятий, и мы просидели с ним завернувшись в белую простынь, обнимая друг друга на больничной койке.
Его ежедневные процедуры – это череда уколов и капельниц. Сегодня я была с ним. Он такой храбрый, такой сильный, такой мужественный! Из голубых глаз не скатилось ни одной слезы – именно этого я больше всего боялась.
Мне кажется, я готова, в буквальном смысле, убить каждого, кто заставит моего ангела плакать. Он понимает это – я когда-то ему говорила. Сейчас он терпит. Терпит, когда рядом я. Мне кажется, что я скорее заплачу, глядя на его нахмуренное от боли личико, чем он сам. Самоконтроль – это то, чем он обладает в совершенстве. Но всё же срывы случаются. Как сегодня.
Я не виню его: он всего лишь маленький мальчик. Ему ещё нет и пяти лет! Он просто ребёнок. Ребёнок, который испытывает все горести и тяготы взрослой жизни.
Иногда я проклинаю себя за то, что не могу дать ему возможность жить нормальной жизнью – он не играет с мальчишками во дворе, он не ходит в сад, он не лепит из пластилина супергероев и не читает комиксы. На вид он малыш, настоящий и естественный. Но в душе он уже взрослый. Взрослый… в четыре года…
Я ужасная мать.
Я довела собственного ребёнка до такого состояния.
Мысли об Энтони постепенно приводят меня к логическому завершению ситуации: я здесь, под дождём, жду чёрную машину и её владельца. Того, кто способен спасти ему жизнь. И выбора у меня нет. Никогда не было.
Скупая слеза скатывается вниз по щеке, исчезая в дождевых каплях. Я вымокла до нитки. Уже не чувствую ни единого сухого места на своём теле. Мой зонт благополучно остался в клинике, а куртку я взять не догадалась – слишком тяжёлым выдалось утро. Поспать мне удалось в общей сложности пять часов. Три – ночью, и два – в больнице у Тони. От недосыпа слипаются глаза, и я всеми силами борюсь с сонливостью.
Внезапный яркий свет врезается мне в глаза и, освещая дождь насквозь, знакомый автомобиль направляется в мою сторону. Не зная, что делать, говорить и думать, безмолвно замираю на месте.
Машина останавливается и замирает в точности как я, а через секунду тонированное стекло опускается вниз.
– Садись, – доносится тот самый баритон из недр «Мазды», и я, вздыхая то ли от облегчения, то ли от обречённости, тяну на себя холодную металлическую дверную ручку. Она поддается. Через долю секунды я уже в кожаном салоне чёрного цвета, освещённого неярким светом приборной панели.
Не сразу решаюсь перевести взгляд на Каллена. Он и вовсе не замечает меня, на полной скорости выезжая на оживлённую трассу. Едва машина оказывается среди других автомобилей, замки блокировки дверей громко щёлкают в темноте.
– Зачем это? – не понимая, спрашиваю я. Теперь уже смотрю на него. На лице – безразличие, но на губах – лёгкая усмешка. Взгляд живой, устремлённый на асфальт под колёсами. Мы едем слишком быстро, но на это и мне, и ему плевать. Сейчас ситуация слишком напряжена, чтобы беспокоиться о скорости.
– Чтобы ты не сбежала, – ухмыляясь, говорит он, и я вздрагиваю. Скорее от насмешки, чем от смысла данных слов. Необходимо было задуматься над вопросом: «А стоит ли бежать?» или «Правильно ли я делаю?» Но вместо этого я лишь качаю головой: какой смысл рассуждать о том, что было бы, если теперь я в салоне машины. Мне некуда деться.
И всё-таки непослушные губы выдают занимательный вопрос, быстро возникающий в голове:
– Кто-то пробовал? – если ответ утвердительный, людей глупее мне не найти.
– Думаешь, ты первая, кто едет со мной? – зоркий изумрудный взгляд на миг впивается в меня, и я чувствую, как сбивается дыхание. Впрочем, это длится всего пару секунд, а затем Каллен снова обращает взгляд на ночную дорогу.
– Вряд ли. Скорее уж самая парадоксальная. – Хмыкаю себе под нос достаточно тихо, но чуткий слух Эдварда улавливает мой даже самый прозрачный и невесомый шёпот.
– Предупреждаю сразу: от меня не убежишь. Я найду тебя где угодно и даже достану из-под земли, если понадобится.
– Я не собираюсь бежать, – хмуро улыбаюсь, пряча за натянутой улыбкой робость. Я храбрилась целый день, оставаясь наедине с сыном, но теперь всё сложнее держать себя в руках. Приходится лишний раз вспомнить, для чего я вообще здесь оказалась.
– Какое предложение? – следующий вопрос, который я задаю, звучит уверенно, хотя и слегка надменно.