Пиковая дама (СИ)

-    Брось повод! - крикнул он. - Держись за гриву, Эмма. Да бросай же!
С трудом разжав скрюченные пальцы, удалось выпустить врезавшийся в кожу повод.
Винтер обогнал нас с Ромашкой на полкорпуса, протянул руку, схватил брошенный мною повод и в следующее мгновение лошадь послушно встала как вкопанная.
Не сразу поняв, что муки закончились, я продолжала лежать на лошадином крупе, крепко обхватив Ромашку за шею. Мокрая как мышь и дрожащая от пережитого напряжения и ужаса.
-    Эмма? Эмма, ты в порядке?
Вместо ответа я уцепилась в него той же мертвой хваткой, что держалась за лошадь и кузен стащил меня с задыхающейся взмыленной лошади, точно куль с мукой.
Я ощутила верёвки мышц под гладкой, горячей кожей. В другой момент меня это могло смутить или привлечь, но не сейчас. Сейчас я точно знала, как чувствует себя выжитый лимон - плохо.
Ноги пока ещё не болели, но, судя по тому, как задеревенели мышцы, завтра заболят как следует.
Хотя может быть и не завтра. Может быть к вечеру. Или даже через пару часов.
-    Что с тобой случилось? - Винтер внимательно всматривался в моё лицо. - Поверить не могу, что тебя, лучшую наездницу во всей округе, чуть не изувечила старая кляча!
Вместо ответа махнув рукой, я отправилась на трясущихся ногах назад.
В дом Эммы Дарк.
  
Глава 4. Магический тест 
 
– Как ты могла? – поджав губы, встретила меня упреками мать Эммы. – Как посмела?
Могла – что? Посмела – что? Сесть на лошадь? Чуть не свалиться с неё? Не удержаться в седле? Хотелось бы уточнений. Но их не последовало.
Горничная присела в реверансе. В руках она держала поднос с серебряным кубком.
– Выпей настойку, – всё так же сквозь зубы процедила хозяйка дома. – После этой нелепой скачки наверняка мышцы сводит судорогой? Это поможет.
Я со вздохом протянула руку к кубку.
Выглядел эликсир так, будто в воде синьку растворили. Да ещё слабо мерцал в темноте, издавая лёгкое сияние.
– Пей! – приказала госпожа Диана.
Зажмурившись, я выпила. На вкус как мел, но в желудке жгло, будто коньяк проглотила.
В следующую минуту тепло разлилось по телу, мышцы расслабились. Ощущения как после массажа или хорошей сауны. Чувство дискомфорта пропало.
– Замечательное средство! – не удержалась я от радостного возгласа. – Что это такое?
– Эликсир. И ты знаешь его состав с раннего детства, Эмма, – многозначительным тоном проговорила госпожа Диана, косясь в сторону прислуги.
Я сникла.
Эмма много вещей знала с самого детства и делала их блистательно. А я, неуклюжая корова, даже на Ромашке с трудом удержалась.
Но, кстати, удержалась же!
– Ступай и приведи себя в порядок, – распорядилась мать Эммы. – От тебя пахнет псарней.
На самом деле пахло от меня потом. Лошадиным. Да и не пахло – разило. Въедливый он.
Душ я приняла с радостью.
Вода весело билась о края белоснежной ванны, разбрасывая радужные зайчики по кафелю, а меня охватила хандра.
Я даже всплакнула. Хотелось домой. Сегодня тоска была сильнее, чем накануне. Я соскучилась по маме.
По моей родной дорогой маме, у которой кроме меня никого и на свете-то не было.
Когда я глянула на отражение в зеркале, увидела, что от слёз покраснели глаза и кончик носа.
Чтобы как-то успокоиться, села за рисование. И снова карандаш принялся набрасывать профиль кузена Винтера. С полчаса ничто от процесса творчества меня не отвлекало. А потом за спиной щёлкнуло.
Повернувшись, я с ужасом увидела, что рама у окна поднимается. Через мгновение предмет моих девичьих грёз перекинул ногу, в безусловно безупречно начищенным ботинке, через подоконник, и проник в комнату.
– Кузен! – возмутилась я. – Что вы здесь делаете?
– Очень мило! – рассмеялся он. – И натурально. Знай я тебя меньше, решил бы, что ты возмущаешься искренне.
– Так и есть!
Я поднялась из-за стола, прикрывая рукой незаконченный набросок, но в нём, однако, уже угадывались черты того, кто явился вдохновителем сей живописи.
– Дорогая Эмма, что за ворожба тут творится? Ты разучилась ездить верхом – я застаю тебя за мольбертом. Что дальше? Рукоделие и книги по домоводству? И что ты там пытаешься ваять? Весну, переходящую в лето? Свет девичества на пороге женственности в мечте о возлюбленном? Красавицу, представляющую, какой верной и нежной она будет будущему мужу?
С издёвкой тянул Винтер, прохаживаясь по комнате, вертя в руках то один предмет, то другой, потом возвращая их на место. В движениях его была нервозность, тщательно замаскированная под бесшабашную весёлость.
– Юность полна надежд, – парировала я.
– Эмма? Ты девушка, которую я люблю. Я готов всегда хранить тебе верность – и в юности, и в зрелости. У нас с тобой у обоих в будущем будет полно денег. Так о чём нам беспокоиться? Давай сбежим и поженимся втайне ото всех? Рано или поздно родные смирятся с этим фактом. Куда они денутся? Только скажи «да»!
Я бы с радостью согласилась на это предложение, так как от одного взгляда на солнечного мальчика у меня в груди теплело. Но я понятия не имела о намерениях и чувствах настоящей Эммы.
Паузу держать становилось всё труднее.
Винтер фыркнул, саркастично и горько.
Обойдя стол, разделяющий нас, потянулся к моему рисунку:
– Так что ты там всё-таки рисуешь, кузина? – потянул он к себе мой рисунок.
Я ухватилась за ватман обеими руками, не давая его перевернуть.
– Ничего! Это просто наброски.
– Ну так мне нравятся наброски. Дай взглянуть?
Я вцепилась в рисунок, как клещ в собачий хвост.
Не помогло. Винтер оказался проворнее и сильнее.
Перевернув листок, он с радостной улыбкой мог созерцать свой светлый лик в моём дремучем исполнении.
– Ну надо же! А у тебя прорезался внезапный талант? Я вышел весьма удачно.
- Отдай немедленно! - притопнула я ногой, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
Они наверняка теперь пылают, как маков цвет.
-    Я настаиваю! Он мой! Какое у тебя право брать его?!
-    Раз он тебе так дорог - возвращаю. Не горячись.
Но я горячилась. Ещё как. В сердцах разорвала рисунок пополам, отчего в янтарных глазах Винтера вспыхнули опасные золотые огни как у тигра, заметившего добычу.
Какое-то время мы гневно пялились друг на друга. Потом меня схватили, с силой дёрнули и пихнули на огромную кровать, игнорируя протестующие возгласы.
-    Что ты творишь?! - кричала я. - Что себе позволяешь?!
-    Ничего такого, чего бы не позволял себе раньше. Ничего такого, что ты сама не позволяла бы мне!
Я замотала головой, выражая протест подобным произволом.
Винтер щурился, глядя мне в глаза. И я, теряясь под этим взглядом, тщетно пыталась разобраться в эмоциях, что он во мне вызывал.
Кузен Эммы пах разогретой солнцем полевой травой и ещё, совсем чуть-чуть, табачным дымом.
-    Зачем ты порвала мой портрет?
-    Потому что ты меня разозлил.
-    Ты меня сейчас тоже злишь.
-    Но ты меня - больше.
Мне было жарко под весом его горячего тела. Почти нечем дышать. А когда он меня поцеловал я и вовсе задохнулась.
А ведь ничего особенного и не происходило. Винтер просто склонился и коснулся своими губами моих губ, но в глазах поплыл туман. Он словно стал порывом коварного ветра, обещавшего раздуть огонь, о наличии которого в себе я даже не подозревала.
Меня сводили с ума широкие плечи, невыносимые ухмылки, растрепанные волосы цвета янтаря.
Но слава богу разойтись со своими поцелуями мы не успели. В дверь постучали:
-    Эмма?
Дверная ручка заплясала вверх-вниз.
-    Эмма, дорогая? Открой.
-    Вот чёрт! - прорычал кузен, порывисто вскакивая. - Принесло же!
Я последовала его примеру, на ходу поправляя пеньюар, приводя себя в приличный вид.
Винтер метнулся к окну, послал мне оттуда воздушный поцелуй и растворился в ночи. Не забыв опустить за собой раму.