Отчуждение. Резервация разума
Полковник Сорабакин стрельнул в меня взглядом, и упрямо поджал губы.
– Я не желаю принимать участия в вашей клоунаде. После нее одна дорога – в психушку. Семимильными шагами.
– Это ваше право, товарищ полковник, – ответил я как можно смиреннее, и мысленно дал шлему задание. И даже слышал при этом разговор «полковника Сорабакина» с капитаном Светлаковым. Некоторые слова из устрой разговорной речи шлему наверняка не были понятны, но он их произнес с соответствующим колоритом. Я сам не любитель матерщины, но не смог не признать, что матерится полковник на подчиненных со смаком. И это на офицеров. Как же он тогда разговаривает с солдатами? Кулаками?
– Бывает и такое, – ответил мне шлем.
Я не знаю, откуда у шлема появилась эта информация. может быть, из головы Сорабакина, может, еще из чьей-то знающей ситуацию головы. Но я шлему верил, и после этого сообщения перестал жалеть полковника, и дал шлему соответствующее задание.
Выходя из кабинета, я обернулся. Паутина на полковнике была, но видно ее не было. Сам он спал, положив голову на стол, и из носа у него на тот же стол вывалилась и размазалась по щеке громадная зеленая сопля. Я уже закрывал за собой дверь, когда услышал в кабинете заливистый храп. Спать полковник Сорабакин будет до тех пор, пока шлем его не разбудит.
Как бы мне не забыть дать шлему соответствующую инструкцию, когда надобность в спящем полковнике отпадет, как уже отпала надобность в бодрствующем. Хотя память меня обычно не подводит.
* * *На первом этаже, увидев меня из-за своего «фонаря», выскочил мне навстречу колобкообразный майор с повязкой дежурного. Сразу, не успев подойти, вопросительно поднял брови, словно спрашивал, как прошел разговор. Но я дал майору возможность вопрос задать:
– Как полковник? Суров, как всегда?
– Я не могу знать, товарищ майор, каков он всегда, но мне он показался предельно корректным и сдержанным человеком. Только, мне кажется, он сильно болен.
– Болен? Что с ним опять?
– Позвонил на заставу капитану Светлакову, чтобы тот принял меня, и все рассказал-показал. Говорил ваш полковник, как пьяный, сильно матерился в разговоре. Только трубку положил, упал головой на стол, и сразу захрапел. Слышите? – я пальцем показал на лестницу, ведущую на второй этаж. Храпа, естественно, слышно не было, но майор, видимо, очень хотел услышать. И потому услышал. И широко улыбнулся. Привычно.
– Наш начальник разведки, старлей, хотел в вами побеседовать.
Он разговаривал со мной уважительно на «вы», видимо, из-за седины в моей голове и из-за морщинистого немолодого лица. Выглядел я, как мне самому казалось, пожалуй, возрастом постарше этого майора. Выходит, признаки возраста делают меня солиднее и поднимают мой авторитет. Но я не стал сообщать дежурному майору свои возрастные данные, чтобы не разочаровывать человека. Да он, признаться, и не спрашивал.
– Я слетаю на заставу. Капитан Светлаков ждет меня. Когда вернусь, с начальником разведки поговорю. Просто времени сейчас в обрез. Скоро сюда должен в мой адрес прилететь грузовой «беспилотник». К его прилету следует вернуться.
– Может, и полковник Сорабакин к тому времени выспится. – недобро отозвался о своем командире дежурный. – С ним бывает. Если снова приступ не случится, все обойдется.
Я демонстративно взглянул на часы, якобы, не желая уточнять, что бывает с полковником. Майор, понимая мою торопливость, не стал настаивать на немедленной встреча с начальником разведки.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Спрашивать дежурного майора, где расположена пятая застава, я, естественно, не стал. Любому показалось бы странным, что полковник, отправляя меня на заставу, не показал на карте где она находится. Но я мысленно поинтересовался у квантового киберкомпьютера, сможет ли он найти мне заставу, и шлем ответил, что считал всю необходимую информацию из головы полковника Сорабакина. На это я и понадеялся. В противном случае пришлось бы пригласить с собой в полет начальника разведки. Была надежда, что начальник разведки характером слегка отличается от начальника погранотряда. Но теперь и такой необходимости не было.
Видимо, весть о том, как я покидал скутер, уже успела облететь военный городок погранотряда. И к штабу стекалась целая рука желающих посмотреть, как я буду улетать. Полковник Сорабакин, похоже, знал, что так произойдет, и опасался неудачи с моей и со своей стороны, и потому от полета отказался. Я же знал уже, что неудачи быть не может. Мысль моя работала четко, шлем работал в унисон с мыслью. И уже на подходе к скутеру я поднял фонарь кабины, сам слегка взлетел, развернулся в воздухе, и сел в свое кресло. Одновременно с этим вдруг распахнулось окно над входной дверью штаба, расположенное прямо под российским флагом, и из-за окна раздался заливистый львиный рык. Но это был не звук из зоопарка, а всего лишь храп полковника Сорабакина.
Шлем при этом, почти извиняясь, стал объяснять мне, что это не он прислал на храп несколько офицеров – они сами пришли по звуку, открыли дверь, отчего создался сквозняк, который и распахнул окно. А сейчас офицеры снимают на видео своего полковника, храпящего в собственных соплях. Еще шлем поставил меня в известность, что все офицеры, вошедшие в кабинет Сорабакина, намереваются или, по крайней мере, думают о том, что выставят этот видеосюжет в Интернет. Так они надеются от Сорабакина избавиться.
– Мудрое решение, – согласился я, опуская фонарь кабины.
И тут же взлетел, совершив крутой, чуть не вертикальный подъем. При этом мой организм без проблем выдержал необходимую физическую перегрузку – здоровья на такие полеты мне пока еще хватало, несмотря на обильную седину в волосах и морщины на лице. Самому мне казалось, что вираж, который я мысленно «заломил», выглядел очень изящным. Самолеты так взлетать не умеют. Наверное, он и в самом деле выглядел эффектно. Собравшиеся смотрели на начало полета, раскрыв рты. Но зрелищного продолжения я им не показал, стремительно улетев туда, куда мне было необходимо лететь, не теряя времени. У меня было его катастрофически мало, а зрители могли обойтись и без наблюдения фигур высшего пилотажа. Тем более, я точно даже не знал, какие фигуры можно выполнять, не вываливаясь из кресла, хотя я ни разу еще не вываливался, и даже знал, что какая-то неведомая мне сила держит пилота в кресле всегда. Но, думаю, зрителям достаточно было моего крутого виража и стремительного удаления в сторону ближайшей горы, той самой, как я понял, которую показывал мне на карте майор Медведь.
– Когда мы вернемся, как будем налаживать отношения с полковником Сорабакиным? – спросил я вслух, подразумевая, что шлем понимает не только мысленные посылы. Мне просто удобнее было общаться вербально. Без посторонних это было нормальной вещью, и никто не мог посмотреть на меня косо.
– Я хотел оставить его спящим. Но могу разбудить, и стереть в его памяти все моменты непонимания, заложив в нее другие моменты, более дружелюбные, – шлем по-прежнему отвечал, вкладывая мне мысль в голову, но я не просил его произносить слова. Если ему так удобнее, пусть так общается. Главное, что я его понимаю.
– А есть гарантия, что полковник снова не взбрыкнет по какому-нибудь поводу или даже без повода. Просто захочет почувствовать себя хозяином…
– У меня такой гарантии нет, – ответил шлем. – Я не могу переделать его характер. Он давно уже устоялся, и мало поддается воспитанию.
– Тогда пусть лучше продолжает спать. Я бы еще поставил под стол пустую бутылку из-под водки, а содержимое бутылки влил как-то ему в рот. Чтобы и запах был, и состояние соответствующее, – это я вспомнил слово «бывает», произнесенное дежурным майором, и еще какие-то его намеки.
– Это легко сделать. Могу даже надоумить офицеров, что пока еще в его кабинете, чтобы они сняли на камеры своих смартфонов пустую бутылку.
– Сделай, – предложил я шлему добить карьеру полковника. – И пусть каждый из них выставит свои записи в Интернете. С разных адресов, в разных социальных сетях.