Дуэль. Победа. На отмелях. (Сочинения в 3 томах. Том 3)
— Что нам делать с этим парнем? — спросил Шомберга предводитель этой группы. — Где-нибудь поблизости порта, должно быть, имеется какой-либо кабак, где он найдет себе циновку для ночлега?
Шомберг действительно знал подходящее заведение, содержавшееся неким португальским метисом.
— Один из ваших слуг? — спросил он.
— О! Он пристал ко мне. Это охотник на крокодилов. Я подобрал его в Колумбии; вы бывали в Колумбии?
— Нет, — ответил чрезвычайно удивленный Шомберг. — На крокодилов? Странное ремесло! Так вы прибыли из Колумбии?
— Да, но я уехал оттуда давно. Я побывал во многих местах. Видите ли, я объезжаю Запад.
— Спорт? — предположил Шомберг.
— Да, пожалуй, спорт. Что вы думаете об охоте за солнцем?
— Понимаю… свободный джентльмен, — сказал Шомберг, наблюдая за парусной лодкой, которая должна была пройти у носа катера, и готовясь к тому, чтобы поворотом румпеля обойти ее.
Второй пассажир неожиданно возвысил голос.
— Черт бы побрал эти туземные суда! Они вечно становятся поперек дороги!
Это был низкорослый, мускулистый человек с блестящими, мигающими глазами и глухим голосом; на его круглом, изрытом оспой лице без румянца виднелись тощие, щетинистые усы, забавно торчавшие вверх к словно выточенному из дерева носу.
Шомберг сказал себе, что он совершенно не имеет вида секретаря. Как и на его длинном, тощем патроне, на нем был обычный и очень корректный белый костюм тропиков, пробковый шлем и белая обувь. Восседавшее на вещах мохнатое и неописуемое существо было облечено в клетчатую ситцевую рубашку и синие панталоны… Оно смотрело на них внимательным и покорным взглядом ученого животного.
— Вы первый заговорили со мной, — сказал Шомберг самым благородным тоном, какой только был ему доступен. — Вам известно было мое имя. Могу я спросить, где вы обо мне слышали, господа?
— В Маниле, — тотчас ответил первый джентльмен. — От одного человека, с которым я однажды вечером играл в карты в гостинице «Кастилия».
I — Кто такой? Я не имею друзей в Маниле, — удивился Шомберг, нахмурив брови.
— Не сумею сказать вам, как его зовут. Я совсем забыл его имя. Но не беспокойтесь. Это вовсе не был ваш друг. Он поносил вас всевозможными бранными словами. Он говорил, что как-то раз вы подняли против него огромный скандал. Кажется, в Бангкоке. Вы держали когда-то табльдот в Бангкоке? Не так ли?
Ошеломленный тоном этого сообщения, Шомберг сумел только сильнее выпятить грудь и подчеркнуть свою важность лейтенанта запаса, в то же время сжимая влажною рукою мед ную перекладину.
— Табльдот? Да, конечно, разумеется. Всегда ради европей цев. И здесь также, в этом городе… Да, в этом городе тоже.
— Значит, все в порядке.
Незнакомец отвел от Шомберга свой мрачный, замогильный магнетический взгляд.
— Много народу у вас бывает по вечерам?
Шомберг обрел свое хладнокровие.
— Около двадцати приборов в среднем, — ответил он с жа ром, как и следовало для близкой его сердцу темы, — Их должно было бы быть больше, если бы люди хотели понимать, что это для их пользы. Выгода, которую я из этого извлекаю, невелика Вы сторонники табльдота, господа?
Новый постоялец заметил, что он любит гостиницы, в кото рых после обеда встречаешься с местными жителями. Иначе это чертовски скучно. Секретарь в виде одобрения издал удивитель но свирепое рычание, как будто «местные жители» предназначались на съедение. Все это заставляло предполагать, что они собираются прожить здесь довольно продолжительное время, как с удовлетворением подумал про себя Шомберг, не теряя своего важного вида; потом, вспомнив о женщине, которую у него вырвал последний серьезный постоялец его гостиницы, он так громко скрипнул зубами, что спутники взглянули на него с изумлением. Казалось, что мимолетная судорога его цветущего лица поразила их до потери слова. Они обменялись взглядом. Вскоре бритый человек снова спросил своим резким и грубым тоном:
— У вас в гостинице нет женщин?
— Женщин! — вскричал Шомберг с негодованием, но и с некоторым подобием испуга, — Что вы хотите сказать, черт возьми! Каких женщин? Там есть госпожа Шомберг, разумеется, — добавил он, внезапно успокаиваясь, с высокомерным равнодушием.
— Если она помнит свое место, то это ничего. Я не выношу подле себя женщин. У меня делаются припадки. Это мерзкая порода!
При этом взрыве секретарь состроил дикую гримасу. Главный постоялец закрыл свои впалые глаза, как совершенно обессиленный человек, и прислонился головой к стойке тента. Эта поза обнаружила его длинные, как у женщины, ресницы и выдвигала его правильные черты, резкий рисунок челюсти, крепкий подбородок, которые придавали ему вид какого-то усталого, изношенного, развращенного изящества. Он не открывал больше глаз, пока катер не остановился у пристани. Тогда он живо высадился вместе со своим секретарем, затем оба они сели в #9632; кипаж и велели везти себя в гостиницу, предоставив Шомбергу мботу об их багаже и об устройстве их странного спутника. Тот, напоминая, скорее, покинутого вожаками ученого медведя, исжели человеческое существо, шаг за шагом повторял каждое движение Шомберга, бормоча что-то про себя за его спиной на тыке, похожем на испорченный испанский. Трактирщик почувствовал себя в своей тарелке, только когда избавился от него и чем-то вроде темного логовища; на пороге его со спокойной уверенностью стоял в высшей степени чистоплотный, толстый метис, который, казалось, отлично знал, как взяться за любого постояльца. Он схватил стянутый ремнем сверток, который странный пассажир тесно прижимал к себе во все время странствования по незнакомому городу, потом прервал попытки Шомберга что-то объяснить, заявив с полной уверенностью:
— Понял, сударь!
«Понимает больше моего», — подумал, уходя, Шомберг, домольный избавлением от общества охотника на крокодилов. «Что это за люди?» — спрашивал он себя, но не находил никаких правдоподобных предположений. Он спросил их имена в гот же день.
— Чтобы записать в книгу, — пояснил он, спрашивая, со своей военно-церемонной манерой, вытягивая грудь и голову вперед.
Бритый человек, распростертый на кушетке с видом увядшего юноши, поднял на него ленивый взгляд:
— Мое имя? Мистер Джонс. Просто Джонс — так и запишите: свободный джентльмен. А это — Рикардо.
Изрытый оспой человек, валявшийся на другой кушетке, сделал гримасу, точно что-то пощекотало ему кончик носа, но не вышел из своей неподвижности.
— Мартин Рикардо, секретарь. Вам больше ничего не нужно знать о нас, не правда ли? А? Что? Профессия? Напишите… Ну да, напишите — туристы. Нас и похуже называли, нас это не обидит. А куда вы девали моего парня? Ах, так хорошо. Когда ему что-нибудь нужно, он сам берет. Это Питер, гражданин Колумбии, Питер, Педро, я не знаю, было ли у него когда-либо другое имя. Педро, охотник на крокодилов. Да, да, я заплачу по его счету у метиса. Приходится. Он мне так свирепо предан, что, если бы я сделал вид, что колеблюсь, он схватил бы меня за горло. Рассказать вам, как я убил его брата в лесах Колумбии? В другой раз: это довольно длинная история. О чем я всегда буду жалеть — это, что я не убил также и его. Тогда я мог это сделать без малейших хлопот. Теперь уже слишком поздно. Изрядный мерзавец, но иногда бывает очень полезен. Надеюсь, вы не будете все это записывать?
Шомберг совершенно растерялся от грубой беззастенчивости и презрительного тона «просто Джонса». С ним никогда еще так не говорили. Он молча покачал головой и удалился если не в полном смысле слова напуганный — хотя в действительности под его внушительной наружностью скрывалась трусливая натура-но, видимо, пораженный и недоумевающий.
IV
Три недели спустя, спрятав выручку в несгораемый шкаф, украшавший своей стальной массой один из углов их спальни, Шомберг повернулся к жене и сказал, не глядя на нее:
— Я должен избавиться от этих двух господ! Так не может больше продолжаться.