Франц, дружочек…

Теперь о других делах. Гарсон не хочет передавать мне «Чудо о розе» из-за содержания. Боится, как бы у судьи, который разрешил мне держать рукопись в камере, не было неприятностей. Словом, очередная подлость: препятствовать созданию произведения искусства для того, чтобы уберечь от неприятностей чиновника, судью или не знаю кого! Если он обнаружил, что в рукописи есть скабрезности, значит, он ее смотрел. А заодно и его секретарь, и еще не знаю кто. Если всякий идиот будет смотреть книгу, она испортится, как портится майонез от дыхания беременной женщины. В Морване говорят, что крольчиха сжирает собственный помет, если кто-нибудь на него посмотрит, пока детеныши не подросли. В конце концов и я сожру книгу, а потом выплюну ее им в рожу.
Прости мне мое раздражение, малыш, но поверь, мне сейчас очень худо. И еще постоянный страх, что меня вышлют! В камере осточертело, тут одни кретины и хуже. У меня было уже 6 или 7 стычек. Счастье, что я встретил Ги. Ему двадцать два. Красив невообразимо. Дерзок и великодушен. Пять лет провел в Меттре, попал туда через год после того, как вышел я. Увы, я вижусь с ним очень редко, но мысли о нем скрашивают мое существование. Очень боюсь, что он тоже надолго останется в централе. Расскажу тебе потом подробно, как он мил и любезен. А пока оставим его.
Я прекрасно понимаю, что мои письма отвратительны, поскольку говорю в них только о своих мелких неприятностях. Но иначе зачем нужны друзья?
Получил письмо от Деноэля, он хочет напечатать поэму вместе с чем-нибудь еще. Попробую переделать «Галеру» и отправить ему. Принесет ли мне это денег? Заплатил ли он тебе за сверку корректуры? Сомневаюсь. Тоже трус еще тот. Забыл сказать Ж. Декарнену, чтобы он в четверг положил хлеб в передачу с бельем. Скажи ему.
Франц, мой мальчик, никогда не делай жестов, лишенных красоты. Очень тяжело жить среди уродливых куцых жестов. Я все думаю, как удается людям посредственным смотреть на себя без отвращения.
Ты придешь в понедельник? Декарнена не нужно. Я хочу, чтоб на суде присутствовал только ты, если ты свободен. На остальных я плевать хотел. Приходи один.
Обнимаю тебя нежно.
Жан.
Декарнен, конечно же, очень мил. Он мне это демонстрирует, так ли это на самом деле? Но все равно, пусть лучше не приходит. Приходи один.
После вынесения приговора передачи можно будет делать поскромней. Я рассчитываю на три месяца, если не вышлют.
Скажи Жану, пусть положит ластик и блокнот для рисования или несколько листов бумаги «Кансон».
Скажи Жану, что у меня кончились конверты.
22
21 июля 1943, 10.40 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте в конверте, idem. Тюремный штемпель: «Не более 4-х страниц и т. д.».
По возвращении из зала суда [48]
Франц, малыш,
Передай Жану Декарнену привет и скажи, что я счастлив. Позволь обнять тебя от всего сердца. Как ты прекрасно выглядел! Это любовь тебя красит.
Спасибо, старичок.
До скорого.
Жан.
23
21 июля 1943, 18.30 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте в конверте, idem. Жан Жене, 5/32 четн. (sic).
Франц, малыш,
Посылаю тебе две вещицы, которые написал наскоро. Не бог весть что, но свидетельствует о моих добрых намерениях. Я совсем потерял голову от Ги, влюблен в него все больше, и мне все чаще не хватает для него табака. Поговори с людьми, которые могли бы мне его прислать. А в обмен, только для них — стихотворение. Скажи Жану Декарнену, пусть на следующей неделе положит
4 (пачки сигарет). Ги, уверяю тебя, неповторим. Ты узнаешь его получше. Я работаю только из-за него. Я его воспеваю. Передай Ребенку-Блондену стихотворение про Вийона. Я ему его дарю. Он мил. А второе дарю тебе. Ни то, ни другое опубликованы не будут. Это для вас. Поблагодари Ролана и Тюрле. Обнимаю тебя сердечно.
Скажи Декарнену, пусть продаст что угодно, чтобы к следующей неделе получить 500 фр. Они мне понадобятся. Пусть сообщит, как только раздобудет. Остались ли еще деньги на передачи?
Vale.
Жан.
На обороте стихотворение:
 
 
      НА СМЕРТЬ ДЮБУА,
 
       УБИВШЕГО КЮРЕ [49]
 
 
 
Сегодня бденья ночь, братва,
 
Потише, все, не смейте, черти,
 
Лежать иль говорить слова,
 
Но траурной кокардой смерти
 
 
 
Свои пронзите вы сердца!
 
Раскройте грудь лучам авроры,
 
Чтоб в сон врастали деревца,
 
И к небу обратите взоры.
 
 
 
Стрелок, и бледен, и угрюм,
 
Идет на башню, но уж скоро
 
Его украсится костюм
 
Цветами красными позора.
 
 
 
Вот воем огласился двор,
 
И тишина всех пробуждает,
 
Пред тайной смерти каждый вор —
 
Беспомощный м… и фраер.
 
 
 
Палач не знает красоты,
 
Ему неведом этот праздник:
 
Смурное небо за вихры
 
Твою главу возьмет, проказник.
 
 
 
Потише, вы, здесь торжество,
 
Молчите, не спугните чары,
 
Кто разрушает волшебство,
 
Заслуживает грозной кары.
 
 
24
27 июля 1943. Письмо по пневматической почте в конверте, idem. Тюремный штемпель: «Не более 4-х страниц и т. д.».
Дружочек,
Пишу тебе коротенькую записку. Весьма вероятно, меня отправят в тюрьму Турель [50], и я не знаю, смогу ли я тебе оттуда писать. Итак, самое основное. Время от времени пиши, пожалуйста, Ги и сообщай ему обо мне. Вот адрес: Ги-Люсьен Ноппе, 5/50, 42 и т. д. Он не получает писем ни от кого. Ему будет приятно, если ты ему напишешь. Я люблю его все сильней и сильней, и есть за что. Он достоин самой пылкой любви. Мне кажется, он честный, прямой, к тому же он жил и живет той же жизнью, что и я.
Мне плевать на то, что пишут в газетах, которые мы с Ги тут просмотрели. Ему, разумеется, тоже. Мы только посмеялись. Завтра отправлю «Галеру» Деноэлю. Не знаю, что он с ней сделает.
Как ты управляешься со студентами? [51] Теперь, когда я считаю оставшиеся дни, мне кажется, что время течет слишком медленно. И я не могу видеться с Ги так часто, как хотелось бы. Если он выйдет в октябре, мы вместе куда-нибудь уедем. Жан Декарнен говорит, что у него не осталось денег. Удивительно. Пусть распродает акварели. Сколько они стоят? [52]
И все-таки Кокто был великолепен. Подумать только, чтобы меня спасти, он решился сказать: «Жене — это самый…» и т. д. Особенно если он так не считает. Он не побоялся показаться смешным, чтобы вытащить меня из беды. Я ему премного благодарен, и я этого не забуду. Нет, он был поистине великолепен. Особенно если принять во внимание положение в литературе человека, который это произнес.
Что новенького на горизонте? Муссолини? Бедняга!
Скажи Кокто, пусть отдает в набор «Богоматерь цветов», вложить жизнь между строк, как он того хочет, я все равно не смогу. «Богоматерь» поганая книжонка, она мне опротивела. Больше к ней не прикоснусь. У меня другие дела.