Франц, дружочек…

«Спящий боксер» войдет (с незначительными изменениями) в сборник «Стихотворения», подготовленный Жене в 1948 году, и станет последней частью цикла «Парад», начинающегося пятью строфами из того самого стихотворения, которое Жене пошлет Францу 21 июля 1943 года (см. письмо 23). К «Боксеру» там добавлено две строфы:
 
 
Синеют две ступни в сплетенье звезд и веток,
 
Вор, словно на ладонь, бежит на берег мой,
 
Твой смех любовью мне пронзает сердце метко,
 
Посмей ее попрать жестокою ногой!
 
 
 
Очнешься от меня и убежишь поспешно.
 
Ступеньки лестницы, что клавиши зубов.
 
Ах, Ги, чтоб пустоту заполнить жизни грешной,
 
Помножь собой любовь на бесконечность снов.
 
 
 
И, если топчешь ты меня, сними сапог.
 
 
Мы видим, что в стихотворение прокрался «вор», подобно тому, как грабитель Ги по каменной тюремной лестнице (см. письмо от 19 июня 1943 [8]) прокрался в жизнь Жене и занял в ней место «боксера», который исчез даже из названия стихотворения, для него, впрочем, незавидного, поскольку «спящий боксер» — это боксер в нокауте.
Что касается Жо-Златогласого, упомянутого в письме и в стихотворении, Жене нарекает таким прозвищем и обитателя централа Фонтевро в «Чуде о розе». Это один из геральдических символов в мифологии Жене. В Меттре «на руке у каждого из нас красовался цветочек — анютины глазки, но если блатные из Фонтевро посвящали его матери, то мы обвивали его лентой с надписью „Златоглас“. То было знаком посвящения в этот бесцельный орден». (Мы позволим себе несколько сократить фразу Жене.) «Чтобы цветок и лента покоились в достойном орнаментальном обрамлении, мы покрывали татуировками все тело». — «Я видел на татуировках Орла, Фрегат, Якорь, Змею, Цветок, Звезды, Луну и Солнце. Некоторые были разрисованы по шею и выше. Эти изображения украшали торсы нового рыцарства» («Чудо о розе»).
  
Письма Францу
 
1
23 февраля 1943 (почтовый штемпель). Открытка от Жана Жене, отель «Биссон», набережная Гранз-Огюстен, Париж, Ф. Сантену, площадь Комедии, 1, Монпелье, Од (sic).
Прими, дружок, самый что ни на есть дружеский привет от всех коктовцев. Поклонись от меня ребеночку Рейнолдса [9], а я от твоего имени поцелую А [10] в оба глаза, Жан Жене.
2
11 мая 1943. Первая открытка из Вильфранша-сюр-Мер. На открытке изображена площадь Амели-Полоне и отель «Белкам», где Жене отметил свою комнату крестиком.
(Крестиком отмечено мое окно и мой балкон.)
Старик, дорогой. Пришлось уехать по-скорому, не повидавшись с тобой.
У моей консьержки в «Отель де Сюэд» ты найдешь книги. Сделай с ними, что следует. 1000 франков возьми себе, остальные сохрани, я их у тебя потом попрошу. (Продолжение на второй открытке.)
3
Вторая открытка, отправленная вместе с первой: «Лодки, украшенные цветами на фоне Цитадели»; адресована также Франсуа Сантену, улица Сент-Андре-дез-Ар, 49, Париж, 6.
Видел Кокто и всю компанию. Когда я заговорил с ним о моем фильме, Жан, как ты и предполагал, сделал кислую мину. Расскажи, как поживаешь. Напиши мне скорей. Со мной три дня был парень, в пух и прах проигравшийся в М<онте>-К<арло>. Познакомился с ним в поезде. Он прелесть.
Приветствую.
Жан.
4
15 мая 1943 (почтовый штемпель). Письмо в конверте с адресом: улица Сент-Андре-дез-Ар, 49, Париж, 6.
Вильфранш-сюр-Мер.
Франц, малыш,
Шлю тебе коротенькое письмо и прошу тебя написать мне, рассказать о себе, о своей работе. Если что-нибудь опубликуешь, скажи. Я всегда узнаю последним. Разумеется, я так невежествен, что можно не обращать на меня внимания.
Должен сообщить тебе важную новость: у меня туберкулез. Туберкулез почки. Мучаюсь страшно. Не теряю надежды, что меня унесет — галопом — скоротечная чахотка! Доктор Иезекииль (по имени пророка) требует, чтобы я ничего не делал, не работал даже головой! А мне сейчас хочется работать как никогда, я увяз в сюжете, который мне очень нравится. Собираюсь состряпать роман из моего сценария [11]. Как ты и предполагал, Кокто сделал кислую мину. Сказал, что такое уже было, что это восхитительно, превосходно, но не ново, было тысячу раз и что я не найду денег… Мы с Жанно [12] только рты поразевали. Я крепко разозлился. Они оба собираются ко мне в воскресенье. Но я болен и ни с кем видеться не стану.
В поезде я познакомился с очаровательным парнишкой и привел его к Кокто. Юноша ехал играть в Монте-Карло с десятью тысячами сбережений. Ему двадцать лет. Он из богатых, у родителей целый замок, на мои уговоры не поддавался, потому что клятву дал Богоматери не совершать этого греха, в общем, я чуть с ума не сошел. А кончилось все тем, что он вернулся из М.-К. без гроша, пустился во все тяжкие, оказался весьма искусным в любовных делах… а теперь прислал мне из дома премилое письмецо (я его только что получил), в котором обещает приехать еще.
 
 
Опьянившись только раз
 
Ласками моими,
 
Поиграв со мною час…
 
 
И это несмотря на блуждающую почку! А если бы…
Ты продал книги?
Лекарь советует мне есть побольше! Смешно. Скажи, разве у меня вид или, может, нравы голодающего?
Я пока еще не могу тебе объяснить, почему бежал из Парижа. Письмо могут прочесть — твоя консьержка или мало ли кто.
Целую.
Жан Жене.
5
20 мая 1943 (почтовый штемпель). Письмо, idem.
Привет, дружочек,
Получил твое письмо. Спасибо. Ты встречаешься с Агуцци? [13] Браво. Покажи ему — не спасуй? — что такое настоящий южанин. Кокто и в самом деле в «Негреско». Вижу его все реже и реже. Он мне противен. Эсхила, разумеется, ты должен оставить себе. Сам решай, что сказать Кокто. По мне, так лучше всего заявить откровенно: «Мне моя работа нравится, я ею горжусь и требую вернуть». Он поймет. А не поймет, тогда ты узнаешь всю меру его глупости или тщеславия и сможешь не обращать на него внимания.
А я тем временем загораю на солнышке.
Видел Деноэля [14]. Денег он мне не дал, но я и не просил. Он восхищен Селином и удивляется, что я его не люблю.
Какое солнце! Я уже почернел, а ведь только начал загорать.
У меня сейчас был врач. Чувствую себя немного лучше.
Завязал знакомства — лет по 15–16; ты, любитель молодой поросли [15], был бы в восторге.
«И грации исполнен каждый лепесток…» [16] Ничего не пишу. Опротивело. Упекут, тогда и буду писать.
Целую.
Жан.
6
3 июня 1943 (почтовый штемпель). Письмо, отправленное по пневматической почте на одном листе (187 x 109 мм), надорванном при распечатывании (несколько слов утрачено или стерто), со штемпелем тюрьмы Санте: «Не более 4-х страниц по 15 строк разборчивым почерком» [17].