Две сорванные башни
Несмотря на порядочную, а вернее, совершенно непорядочную дозу алкоголя, бродившую по организму синяка, он моментально сообразил, что к чему, и, отринув бесполезную в ближнем бою кость, принялся трясти своего полумертвого собутыльника – дряхлого старикана, скорчившегося в высоком резном кресле:
– Босс, похоже, санитары из дурдома приперлись. Гони их на фиг.
Пендальф, поправив фуражку, направился широкими шагами в обход стола, загораживавшего подход к восседавшему, а вернее, возлежавшему на троне атаману:
– Мы – известные народные целители. Снимаем венец безбрачия, выводим из запоев.
Синячина в трико пуще прежнего заверещал своему хозяину на ухо, едва не кусая того в мочку на манер Тайсона:
– Зубы заговаривают.
Домохозяин, наконец-то выпавший из коматозного состояния в «бодрозалупанское», не стал оценивать обстановку, а просто брякнул кулаком по столу и заплетающимся языком отмел все инсинуации по своему поводу еще на двадцать лет вперед:
– Я вот что-то не пойму, понимаешшшшь, кто это тут у нас в запое?
Алкаш в спортивно-оздоровительном прикиде аж икнул от удовольствия:
– Мощно задвинул, внушает.
Вдохновленный поддержкой «вышестоящих инстанций», он двинулся навстречу «медицинской» бригаде, вполне резонно порешив, что дело сделано и пора гнать взашей надоедливых выскочек:
– Спасибо, конечно, за беспокойство. Только не при деньгах мы сегодня, чтобы с докторами разговаривать.
Прихватив по пути наполовину распитую пол-литру, он попытался всучить ее гостям в качестве компенсации за «неприемный день», но Пендальф отодвинул алканавта в сторону и двинулся к уже успевшему задремать атаману:
– И тем не менее сейчас состоится презентация. Пенсионерам лечение бесплатно, студентам и беременным девушкам скидка пятьдесят процентов. Беременные девушки-студентки по законам математики приравниваются к пенсионерам.
Потерявший равновесие хмырь в трико растянулся на полу и, почувствовав себя несправедливо обиженным, принялся верещать на всю залу:
– Милиция! Гоните шарлатанов!
И без того настороженно наблюдавшие за происходящим чоповцы ринулись демонстрировать неутомимую силу «Нежности».
Гиви, Агроном и Лагавас, прикрывавшие Пендальфу спину, шустро похватали все, что только могло попасться под руку, и принялись отбиваться от наседавших охранников, раскидывая их по углам и закоулкам. Агроном месил ребят в камуфляже с нескрываемым воодушевлением, успевая вполглаза приглядывать за Лагавасом, демонстрировавшим собравшимся малоизвестный доселе стиль «Шустрая черепаха». Гном же, всегда славившийся умением выбрать достойную жертву, набросился на алканавта в трико, выхватил у него бутыль, хряснул ею со всей дури о край стола и уселся на поверженного врага, приставив «розочку» к горлу бедолаги:
– Лыжать, баяцца!
Пендальф же, не обращая внимания на схватку за своей спиной, подскочил к атаману и принялся дубасить того по коленке невесть откуда взявшимся молотком. Нога старика подскакивала в такт ударам, а сам он орал почище мартовской кошки. Пендальф, не прекращая избиения, только укоризненно качал головой:
– Картина ясная. Глубокий запой. Делириум тремен, белая горячка.
Потом, нацепив стетоскоп, принялся прикладывать его к разным частям тела «больного», то и дело хмурясь и засекая время на карманных «котлах»:
– Да ты, я вижу… наш клиент!!! «Пациент» попытался было отпихнуть от себя самозваного лекаря и, приподняв голову, вяло болтающуюся в районе груди, заявил:
– Я в полной завязке. С обеда не пью.
Пендальф отошел на пару шагов назад и внимательно оглядел местного небожителя, пребывавшего в отчаянно жалком ввиду беспробудного пьянства виде. Сочтя картину весьма достойной сожаления, он укоризненно покачал головой:
– Понятно, а с начала года обеда, видать, не было еще?
Он почесал подбородок, расстегнул пуговицы и, отчаянно гусаря, широким движением скинул с себя заляпанную дорожной грязью плащ-палатку, представ перед собравшимися во всем великолепии ослепительно белого мундира, увенчанного внушительной позолотой на плечах. Стремительно трезвеющий в своем кресле атаман даже прикрыл глаза – так нестерпимо блестели медальки на внушительном иконостасе пришедшего по его душу «военврача».
Пендальф, явно довольный произведенным впечатлением, принялся «ломать» жертву, медленно надвигаясь на скукожившегося в кресле «больного»:
– Что-то не бросается в глаза, что ты в завязке.
Блондинистая девушка, так лихо разбрасывающаяся пустой тарой, появилась в зале несколькими секундами ранее. С ходу не согласившись с методами нетрадиционной медицины, она ринулась к Пендальфу, намереваясь причинить псевдолекарю какие-нибудь тяжелые увечья в области паха, но за пару шагов до вожделенной цели была предельно аккуратно перехвачена шустрым Агрономом:
– Стоять, Мурзик!
Впрочем, вариант, при котором Агроном решал отнюдь не вопросы безопасности своего босса, а личные сексуальные проблемы, также не представлялся фантастическим.
Во всяком случае, ухватить девушку, пробегающую мимо нетвердой походкой, гораздо удобнее, например, за руку, а не за пятую точку. Впрочем, местная красотка не слишком-то сопротивлялась такому с собой обращению.
Пендальф не обращал внимания на происходящую за спиной возню – он уже заломал бухарю-атаману руку, пристегнул ее наручниками к подлокотнику кресла и, заголив пациенту плечо, принялся ковырять его скальпелем.
Тот извивался, как обрывок туалетки в унитазе, и вопил дурным голосом:
– Не имеешь правов таких! Покажи лицензию. Пендальф, не прекращая лечебных процедур, только огрызался сквозь зубы:
– Поговори мне тут… типа ты сам, когда пьешь, на акцизы смотришь?
Наконец-то закончив вшивать торпеду, он заклеил плечо атамана красивым крестом из пластыря и похлопал больного по щеке, приводя того в чувства:
– Даю установку, Борис! Скажи водке – нет!
Атаман приоткрыл один глаз, и Пендальф, воодушевленный успехом операции, вдарил бедняге по плечу. От неожиданности тот подлетел в кресле на добрый метр и тут же рухнул обратно, корчась от боли в пристегнутой наручниками руке:
– Иокарный бабай.
Пендальф укоризненно покачал головой, нашарил в планшете маленькую баночку китайского бальзама «Звездочка», нюхнул, привычно сморщился и, щедро обмакнув палец, намазал виски и переносицу больного вонючей гадостью:
– Изыди, ломка!
Из глаз атамана хлынули слезы, он принялся чихать, корчась в кресле и утирая лицо сальной бороденкой, которая принялась клоками отваливаться, оставаясь в руках своего хозяина.
Блондинка – «метательница стаканов» – смахнула порядком подзадержавшуюся на ее бюсте руку Агронома и бросилась к корчащемуся в неземных муках батяне-комбату.
Отпихнув замешкавшегося Пендальфа, она принялась утирать лицо своего папашки рукавом собственного платья, по полной мере ощутив на себе волшебное действие «тысячелетних традиций восточной медицины».
Когда оба они наконец-то перестали рыдать и чихать, проморгавшийся атаман уставился на девушку красноватыми глазками и спросил:
– Простите, как ваше имя-отчество? А? Как зовут?
Девушка снова прослезилась:
– Марфа Васильна я.
Атаман оглядел всех собравшихся, шлепнул дочурку по заднице и возопил заметно окрепшим голосом:
– Эх, Марфуша, нам ли быть в печали!
Пендальф, аккуратно складывавший в планшет завернутый в тряпочку «дохтурский струмент», только усмехнулся:
– Камрад! На поправку пошел, дружище! Излеченный приподнялся в кресле, ослабшие ноги подкосились, и он чуть было не рухнул обратно, судорожно вцепившись в ручку кресла и успев-таки выкрикнуть:
– Я требую продолжения банкета! Пендальф протянул ему соленый огурчик со стола и погрозил пальцем:
– Ну-ууууу, ваше благородие, давай уже… завязывай с банкетами!
Атаман потянулся за огурцом, едва утихомирив дрожащие пальцы. Оглядел вялый овощ так, будто видел его в первый раз, надкусил и сморщился. Тут взгляд его остановился на толпе собравшихся – под тяжелым башмаком Гиви, почти забыв как дышать, затихарился алканавт в синем трико – с рваной дырой на месте значка, который уже перекочевал в качестве заслуженного трофея на кафтан гнома-мародера…