О бедном вампире замолвите слово
– А придется. – Незнакомка потерла ладони, видимо предвкушая и предстоящие удовольствия, и то, как будет отбиваться, защищая себя от поругания.
Человек кинулся бежать, но старуха оказалась шустрей – подставила ему подножку. Дальский рухнул в траву и закрыл глаза, решив прикинуться мертвым. Темнота не была препятствием для светящихся глаз престарелой хулиганки, она без труда разглядела неподвижное тело в густой траве. Подняв палку, старая карга оперлась на нее и, подволакивая ноги, подошла к жертве.
– Давай, красавш-щик, я вся твоя! – скрипучим, словно несмазанное колесо телеги, голосом «промурлыкала» соблазнительница, расстегивая верхние пуговицы старой вязаной кофты.
«Красавчик» не шевелился, он не отреагировал даже на весьма чувствительный удар старухиной клюки.
– Ниш-шего не понимаю, – пробормотала насильница глубоко пенсионного возраста, еще надеясь, что случайная связь состоится. Она нагнулась, потормошила мужчину рукой, но реакции со стороны потенциального партнера – ноль. – Тьфу, и тут одни алкоголики, – обиженно прорычала старуха, помахав рукой перед носом, чтобы отогнать запах. – Нажрался! До синеньких фантомасиков нажрался, а ешшо человек называется! – Она снова стукнула Мамонта клюкой. – Это тебе за дуру и за оскорбление моего женского достоинства бездействием!
Пока в голове звенело, Дальский оторопело смотрел на то, как странная деревенская баба оседлала палку, оказавшуюся обыкновенной метлой, и, лихо свистнув, стартовала, удаляясь от кладбища со скоростью пущенного из рогатки камня.
Славный экономист, радуясь, что так счастливо избежал насилия, еще немного полежал, потом поднялся, сделал большой глоток самогонки. Скамейка манила прилечь, но, подумав, устраиваться на ночлег прямо здесь же, на кладбище, Мамонт не решился. Разложил по карманам остатки еды, сунул во внутренний карман куртки бутылку, емкость с водой взял в руки. Потом вздохнул и, бросив еще один полный сожаления взгляд на скамейку, поплелся прочь, едва удерживаясь от того, чтобы не рухнуть здесь же, на могилке, и, обняв памятник, уснуть.
Сколько пришлось идти в темноте, мужчина не помнил, наверное долго. Он часто натыкался на деревья, но в какой-то момент рука нашарила что-то, явно сделанное человеком. Дальский на ощупь определил, что это вышка, с которой пожарные наблюдали за состоянием леса. Обрадовавшись, полез вверх, несмотря на сильное опьянение цепко хватаясь за перекладины. Там можно спокойно переночевать, а Мамонту очень хотелось спать. Он и не заметил, как одолел подъем. Схватившись за перила, встал на ноги и с удивлением посмотрел вверх. Ночное небо словно сошло с ума, звезды кружились так, как будто это они, а не человек употребляли спиртное.
– За пользование площадкой для пикников платить надо, – услышал Дальский.
Оторвав мутный взгляд от звездной круговерти, осмотрелся: на краю сбитой из крепких досок платформы стоял мужик, почему-то, несмотря на теплые майские дни, одетый в меховую шубу. На голове мужика красовался рогатый шлем, а в руках наблюдатель держал вилы.
– Слуш-шай, пожарник, ты чего возбудился так? Я не курящий, пожара не будет, – попытался успокоить его Дальский. – А платить мне нечем, только чеснок остался.
– Пойдет, – ответил пожарный.
– Слуш-шай, ты самогонку употребляешь?
– Употребляю, – кивнул тот, почесав на груди шубу, – наливай!
– Щас. – Дальский достал бутылку и, наливая в подставленный работником пожарной службы стакан, глянул ему в лицо. – А чего респиратор натянул? Вроде не дымно.
– Это не респиратор, это мой нос, – объяснил пожарный и представился: – Меня Промом Вельзевулычем зовут.
– П-приятно познакомиться, – вежливо заикаясь, ответил Дальский. Радуясь обретенной в столь неожиданном месте компании, он быстро доставал из карманов остатки еды. – А меня Мамонтом кличут.
– Заметано, – согласился пожарный. Отставив в сторону вилы, он шустрыми пальцами шелушил чеснок. – По мне что мамонт, что птеродактиль – разницы нет, главное, чесночка приволок. И почти даром.
– Ну, за знакомство!
Они разлили самогонку по стаканам, каких у пожарного оказалось множество, хватило бы на целую пожарную команду.
Выпив, Мамонт спросил:
– Не тяжело в шлеме? Вообще у пожарников с гребнем, а тебе чего рогатый выдали? Снял бы, голову проветрил.
– Да таким родители уродили, не снимаются. – Пром Вельзевулыч погладил рога и кивнул на бутылку.
Через час спиртное кончилась, чеснок тоже. Экономист, глядя в лицо собутыльника и уже не удивляясь тому, что у его нового знакомого со странным именем Пром Вельзевулыч вместо носа свиной пятачок, задал извечно интересующий всех людей вопрос:
– Вот ты меня уваж-жаешь?
– Уваж-жаю, хоть ты и человек, – едва шевеля заплетающимся языком, ответил Пром Вельзевулыч. Он допил остатки самогонки прямо из горлышка, вместо закуски занюхав кисточкой хвоста. – Ну, пора…
Дальский проводил пожарного до края платформы – тот спрыгнул вниз. Экономист помахал рукой вслед, хотел, было, тоже спрыгнуть, но вовремя одумался. Вышка высокая, метров тридцать. Пожарный – мужик тренированный, наверняка не раз и не в такие бездны сигал, а вот если он повторит, то может сломать ногу.
Что-то темное пронеслось над головой Дальского раз, потом другой. Человек машинально отмахнулся, но ладонь застряла в вязкой субстанции, и Мамонта просто сорвало с платформы. Стараясь освободить руку, мужчина матерился так, словно всю жизнь провел на зоне. Спроси его сейчас, откуда брались такие замудреные словечки – вряд ли бы ответил. Он извернулся, глянул вверх – над ним угадывался силуэт дельтаплана.
– Слышь ты, Бэтмен гребаный! – заорал Дальский, стараясь не глядеть на проносящиеся внизу темной полосой верхушки деревьев. – Сворачивай свой черный плащ, разобьемся ж на хрен!!!
– Ногу сломаешь, – донесся до Дальского стон дельтапланериста, и он с ужасом нащупал пальцами что-то очень напомнившее ему фрагмент пластмассового скелета, стоявшего в кабинете биологии в давно забытой школе.
Мамонт заорал:
– Пацан, не знаю, какой Ильюшин изобрел твой кукурузник, но, сука, дай парашют, что ли?!!
Дельтапланерист заплакал. Изогнувшись, он острыми зубами впился в руку безбилетного пассажира. Тот, заорав от боли, дернулся и почувствовал, что падает. Уже в полете успел заметить горящие фиолетовые глаза любителя ночных полетов, длинное рыло и хвост. Упав в густой кустарник, Дальский долго лежал, восстанавливая дыхание. Потом перевернулся на спину, сел, прислонился к дереву и прошептал:
– Всегда говорил, что америкосы в своем Голливуде туфту гонят… – Он вытянул средний палец и, ткнув им в небо, крикнул: – Выкуси, супермен гребаный! Черный плащ – отстой, «Спартак» – чемпион!!!
Послышалась музыка, кто-то неподалеку перекликался, речитативом проговаривая слова на непонятном языке. Туристы, решил Дальский. Двигаться не хотелось, но экономист ввиду многодневного запоя слабо понимал, что происходящее не укладывается ни в какие рамки и что с позиции здравого смысла лучше было бы затаиться в кустиках и уснуть. Он встал на колени и пополз.
Выполз Мамонт Дальский на поляну, где дергались, крутились, прыгали слабосветящиеся фигурки.
– Брейкеры, – пробормотал Дальский, решив во что бы то ни стало расспросить ребят о том, как выйти к трассе. Но, сообразив, что прикатили танцоры сюда явно не пешком, задал другой вопрос: – Пацаны, подвезете?
Танцоры, покрутившись на голове, сделали сальто и ускакали с поляны, не ответив. Мамонт огляделся, но никакого транспорта не заметил. Темнота вокруг светилась огоньками волчьих глаз.
– Ити твою мать! – заорал он и кинулся бежать.
Убежал недалеко, падая, ждал, что сейчас звери кинутся, но вокруг было тихо.
– Жил ниггер гомосек, фак ю, фак ю, – подражая чернокожим рэперам, речитативом проорал на хорошем английском заблудившийся человек. Он лег поудобнее тут же, на полянке и, вместо припева, тоненько пропев по-русски: «Белые кораблики, белые кораблики…», крепко заснул.