Рассказы

Молодой официант в белом пиджаке застыл, как на посту, рядом с грудой грязных тарелок, а курносая блондинка на раздаче кофе вовсю распевала. Порой это пение почему-то переходило в тихое повизгивание. 
В центре зала было довольно многолюдно, пустовали только столики у входа. Мы взяли кофе и с чашками в руках направились к ближайшему из столиков - второму от окна. 
- Садись там, в уголке, чтобы лучше видеть, - буркнул Купаринен. 
- Садись туда сам. 
- Но ведь я должен показывать тебе Америку. 
- По-твоему, та стена и есть Америка?! Кстати, когда мне предложили эту поездку, я сразу догадался, что меня ждет: забросят в какую-нибудь дыру, и я проторчу там все шесть недель, зато изучу ее вдоль и поперек, как свои родные места в Финляндии. 
- Почему же не сказал об этом Марголиусу, когда мы у него были? 
- Не решился. 
- Ну и зря. Выразил же, например, какой-то ваш Матти желание встретиться с Генри Миллером и с Керенским, а еще посетить могилу Кеннеди. 
- Но он же книгу пишет. 
- А ты разве не пишешь? 
- Не знаю, удастся ли. Теперь ведь не читают путевые заметки. 
- А что читают? 
- Да чушь всякую, американские бульварные романы. 
- Неужели есть такие? Вот жаль, мне что-то не попадались. 
- Ни за что бы раньше не поверил, что путешествие может быть столь утомительно. Прямо как работа. Я уже совсем выдохся. Смотри-ка, а она все поет. Веселая девочка. 
- Хочешь узнать, почему она поет? 
- Так она тебе и сказала. 
- Ну все же, хочешь услышать? 
- Только, пожалуйста, не вгоняй меня в краску, не говори, что это мне интересно. 
- Хей, Джейн, когда у тебя обеденный перерыв? - заорал Купаринен без всякого стеснения. 
- Перерыв? Уже был, - отозвалась девчонка. - А что? 
- А когда он закончился? 
- Десять минут назад. 
- Вот тебе и ответ, - торжествующе сказал Купаринен. 
- Какой же это ответ? 
- Разве ты не знаешь, что современный вариант любви - это любовь в обеденный перерыв?! 
- Откуда мне знать? Я уже целых десять лет без обеденного перерыва. 
- Слушай, как это делается. Портье вручает один из ключиков, висящих на гвозде, клиенту. Стоит это семь или десять долларов, в зависимости от кошелька клиента. Номер занят, постель в нем с утра не застелена... 
- Хозяин номера где-то гуляет, так, что ли? А если он вернется? 
- Портье позвонит и прикажет немедленно исчезнуть. 
- У-ух! 
- Обычно выбирается номер в конце длинного коридора. И кроме того, портье всегда может задержать его владельца. 
- Как же это, интересно? 
- Скажет, что для него есть письмо, и примется долго искать. 
- А-ха! А как же те двое? Он что, предоставит им другую комнату или вернет деньги? 
- Разумеется, вывернется. Кому охота, чтобы ему морду разукрасили! 
- А если он слабак? 
- Кто? Портье или клиент?! 
Мы пошли за закуской, выбрали крохотные бутербродики и заодно пробили в кассе пиво. За спиртное нужно было платить дополнительно. 
- На каком языке вы разговариваете? - спросила кассирша. 
- Он финн, из Финляндии, - сказал Купаринен, сочувственно поглядывая на меня. 
- А где это находится, в Европе? 
- Йес. 
- Я прожила четыре года в Западной Германии, мой муж служил там в авиации, - похвасталась кассирша. 
- А я воевал в Корее, - не остался в долгу Купаринен. 
- В авиации? 
- Нет, к сожалению. 
Пока мы ели, я рассматривал посетителей. В глубине зала сидели элегантные женщины - пожилые и среднего возраста. У некоторых на спинке стула висели меховые накидки или жакеты. Такие дамы часто встречаются летом на улицах Сан-Франциско. Это был высший пилотаж, как говорят летчики. 
Дождь кончился, и выглянуло солнце, но оно светило не ярко, ослепительный лик его был еще подернут вуалью. Шел одиннадцатый час утра. 
- Здесь такие очаровательные женщины. И совсем почти нет мужчин. Почему? 
- Потому что мужчины менее очаровательны. 
- А что это за женщины? 
- Вдовы и разведенные. 
- По этой причине ты привел меня именно сюда? 
- Разве тебе не нравятся жующие женщины? - вопросом на вопрос ответил Купаринен. 
- Это уже из области социологии, - отрезал я. 
Светловолосая толстуха отправилась за добавочной порцией. Она с трудом передвигалась, словно стреноженная. 
Худенькая старушка со сморщенной шеей направилась к выходу, опираясь кончиками пальцев на стоявшие рядом с ней стулья. 
- Спасибо, что зашли, - по-голливудски улыбнулась ей кассирша, приходите опять. 
- На следующей неделе Джек приезжает, - просияла старушка. 
- О, это большая радость! 
- Да, он у меня учится в Пенсильванском университете. 
- Кто, ваш сын? 
- Разумеется. 
- А-ах! 
Светловолосая толстуха пыталась утрамбовать на тарелке побольше курицы и риса. 
- Они так нажираются, что потом в дверь не могут пролезть, - хмыкнул Купаринен. - Смех, да и только. 
- У них, наверное, денег мало, вот они и норовят запастись на весь день, - подхватил я. 
В это время толстуха уронила тарелку на пушистый коричневый ковер. Тарелка перевернулась вверх дном и похоронила под собой курицу. Подскочил официант. 
- Ничего страшного, - вежливо успокоил он ее. 
Вытащил из ящика чистую столовую ложку (я бы наверняка взял грязную. Вот она, разница между профессионалом и любителем!), перевернул тарелку, быстро покидал пищу обратно, выскоблил ковер ложкой, а остатки ловко втер в него ботинком. Затем он осторожно поставил тарелку на многоэтажную тележку с грязной посудой, вытянул откуда-то чистую, положил на нее в точности такую же порцию, какая была, ни больше и ни меньше (он явно не был садистом), и понес тарелку на толстухин столик. 
- Не волнуйтесь, платить не придется, тарелку переменили не вы, а я, на ходу бросил он. 
Женщина пошла было за ним, но тут же отстала. На обратном пути официанту пришлось посторониться, чтобы не столкнуться с ней. Он развернулся боком, как если бы книгу вдруг поставили ребром, а потом повернулся спиной, на которой так и сияло: "Образцовый официант". 
Мы пошли за горячим. Купаринен выбрал остывшее жаркое и картофель по-французски, а я - курицу с рисом. 
- К сожалению, люди не приспособлены есть впрок. 
- Может, женщины умеют? - предположил Купаринен. - У них всегда ведь есть лишний жирок.