Волшебная сказка

Мэгги взглянула в насмешливые серые глаза.
— Значит, тебе не нравится, как я одета? — с вызовом спросила она.
— Этого я не говорил, — уклончиво ответил он.
— Сейчас все так одеваются, — высокомерно заметила она. — Ты вообще понимаешь хоть что-нибудь в моде, Люк?
— Достаточно для того, — сухо ответил он, — чтобы понимать, что женщины, которые так по рабски следуют ей, рискуют потерять свою индивидуальность и, в конце концов, начинают чем-то напоминать стадо овец.
Миссис Ричмонд, которая до этого была полностью увлечена внучкой, услышав конец разговора, подняла голову и нахмурилась:
— Как ты сказал, Люк, овец? О чем ты говоришь? Мэгги совсем не похожа на овцу! Разлей лучше чай, дорогой.
— Разумеется, — с готовностью ответил Люк, но, когда он протягивал Мэгги чашку, она заметила в его глазах язвительный огонек и с трудом сдержалась, чтобы не показать своей обиды и недоумения — этот новый Люк казался ей совсем не таким, как прежде.
Но почему бы ему и не стать другим, с грустью подумала Мэгги, отхлебывая чай. Почему бы ему не стать холодным и агрессивным? Всего лишь за один год с небольшим Люк женился и потерял жену, оставшись с малолетней дочерью на руках.
Похороны жены состоялись спустя месяц после рождения ребенка, а горе иногда делает с людьми странные вещи.
Откинувшись в кресле с чашкой в руках, высокий и темноволосый, Люк выглядел каким-то отстраненным и чужим — элегантным, хорошо одетым незнакомцем. Трудно было поверить, что это тот же самый Люк, который когда-то учил ее ездить верхом, советовал какие книги читать, рассказывал о местах, которые ему довелось посетить. Люк, которого она обожала и боготворила сколько себя помнила.
Когда он отправился на учебу в Кембридж, Мэгги было всего восемь лет, но она прекрасно помнила, как горько плакала в первую ночь после его отъезда. Тогда ей казалось, что в его отсутствие вся жизнь пойдет по-другому. И оказалась совершенно права — прежнее уже никогда не вернулось. Она никогда не могла подавить в себе чувство болезненной ревности, когда он приезжал домой на каникулы, потому что за него всегда цеплялась какая-нибудь жизнерадостная, улыбающаяся девушка. Правда, Мэгги прилагала все усилия к тому, чтобы Люк не замечал ее чувств. И сейчас, украдкой разглядывая его вытянутые длинные, стройные ноги, Мэгги дивилась, как только ей могло прийти в голову, что такой великолепный мужчина, как Люк Ричмонд, может проявить к ней хоть малейший интерес.
Он допил свой чай и, поставив чашку, легко встал на ноги.
— Может быть, я подержу Лори, пока ты выпьешь чай, мама? — спросил Люк.
Услышав его голос, ребенок обернулся, заагукал, бросил на ковер пушистого розового медвежонка и, выкарабкавшись из рук бабушки, переполз в любящие объятия отца, суровое лицо которого опять расплылось в счастливой улыбке.
Мэгги встала, чтобы подобрать игрушку, и, выпрямившись, опять наткнулась на устремленный на нее взгляд Люка, в котором читалось беспокойство. Миссис Ричмонд посмотрела на них с выражением, очень похожим на удивление, и, слегка покачав головой, тоже поднялась на ноги.
— Мне нужно позвонить Гарри в деревню и убедиться, что он доставит шампанское к утру Рождества. Ты ведь не забыл, дорогой, что к нам нагрянет целая орда гостей? — спросила она сына.
Люк скорчил гримасу, а Лори заулыбалась.
— Мне будет позволено забыть об этом? — пробормотал он.
— Разумеется, нет, — твердо ответила Барбара Ричмонд, выплывая из комнаты. — Ведь это семейная традиция!
Люк поднял Лори повыше на руках, так что теперь она с веселым интересом могла смотреть через его плечо, и указал на привезенный им багаж.
— Тебе не трудно распаковать для меня вон ту сумку, Мэгги?
— Конечно нет! — Радуясь тому, что может заняться каким-нибудь делом, вместо того чтобы смотреть на его недовольное лицо, Мэгги встала на колени и, раскрыв сумку, начала вытаскивать из нее пакеты с ватой, лосьоны и прочие загадочные для нее предметы детского туалета. Она по-прежнему чувствовала на себе его взгляд и, как никогда раньше, ощущала плотно обтягивающую ягодицы ткань.
В комнате стояла какая-то странная тишина, которую не могло развеять даже периодическое агуканье Лори. Мэгги чувствовала, что краснеет все больше и больше, сердце билось все сильнее, по телу побежали мурашки. Она отчаянно старалась найти какую-нибудь нейтральную тему для разговора.
— Никак не могу представить тебя меняющим подгузники, Люк, — заметила Мэгги, но при виде его скривившихся губ поняла, что совершенно не преуспела в своем намерении разрядить обстановку.
— А почему бы и нет? — растягивая слова, язвительно спросил он. — В конце концов, сейчас вторая половина двадцатого века, и отцы тоже стали достаточно практичными. Или ты решила, что богатые и удачливые воротилы бизнеса не могут вести себя как все прочие отцы?
Его голос звучал так цинично, что Мэгги, сев от неожиданности на пятки, уставилась на него в молчаливом удивлении, не понимая, что должно было случиться, чтобы заставить эти серые глаза сиять таким холодным светом. Неужели столь тяжела была утрата?
— Я... не имела в виду ничего такого, — в растерянности произнесла она. — Во-первых, я не знакома ни с одним отцом твоего возраста. А во-вторых, ты совсем не «богатый и удачливый воротила бизнеса» — для меня ты просто Люк. Тот же Люк, которым был всегда.
Это прозвучало столь наивно, что она прикусила губу, кляня себя за то, что так и не научилась думать, прежде чем что-либо говорить. Но Люк вдруг в ответ улыбнулся, и это была его прежняя улыбка, а не та жалкая подделка, которую она чуть раньше видела на его лице.
— Конечно, ты не имела в виду ничего такого. Не обращай внимания на мои слова, Мэгги. Просто я устал, весь этот перелет, а у Лори еще режутся зубки...
— И ты по-прежнему переживаешь смерть Джоан? — осторожно спросила она, моля о том, чтобы он согласился довериться ей.
Может быть, когда-то Мэгги и испытывала чувство ревности к женщине, завоевавшей сердце Люка, но теперь Джоан была мертва, и Мэгги согласилась бы на что угодно, только бы не видеть этого безжизненного, углубленного в себя взгляда.
— О, Люк, должно быть, это было ужасно... Я все время думала о тебе. В письме мне не удалось выразить, что я тогда чувствовала.
Он покачал головой.
— Твое письмо много для меня значило.
— Я хотела прилететь на похороны и знаю, что твоя мать тоже хотела этого, но они состоялись в Нью-Йорке и нам казалось, что тебе не очень... — Голос ее затих, она заметила, как внезапно напряглось его тело.
Рот Люка сжался в прямую линию, как будто она сказала что-то неприличное. Мэгги была поражена до глубины души выражением, исказившим черты этого красивого лица.
— Мэгги... — Казалось, он с трудом подбирал слова. — Я знаю, что ты руководствуешься наилучшими соображениями, но должен сказать: я не желаю говорить с тобой о Джоан. Воспоминания о ней не помогут никому, тем более Лори. Я должен построить свою жизнь заново и забыть о прошлом. Тебе все понятно?
— Абсолютно, — ошеломленно ответила Мэгги и на мгновение почувствовала прилив сочувствия к его покойной жене. Кто бы мог подумать, что Люк окажется столь бессердечным — отзовется о женщине, на которой был женат, как о надоедливой помехе?
И что еще хуже, никогда прежде он не разговаривал с ней таким резким, безапелляционным, даже грубым тоном. Невольно память Мэгги вернулась к последней встрече с Люком Ричмондом, случившейся восемнадцать месяцев назад, как раз в тот день, когда его жизнь так резко изменилась...
Тогда он собирался приехать из Штатов на короткий отдых, и его мать решила устроить в его честь летний бал. С тех пор, как Люк после окончания университета уехал в Нью-Йорк, его визиты стали редкими и недолгими и им очень не хватало его. Мэгги в особенности. Она была вне себя от возбуждения. Первый ее бал, и, что гораздо важнее, на нем будет он...
Мэгги очень волновалась, не зная, во что одеться, и мать переделала для нее свое старое бальное платье. Первое ее по-настоящему взрослое платье.