Stalingrad, станция метро

*
Прежде чем стать Онокуни, Елизавета предается долгим и несколько путаным размышлениям об особенностях такой странной природной аномалии, как Наталья Салтыкова. Наблюдения, замеры и снятия показаний с приборов ведутся сразу по нескольким направлениям. Данных собрано еще недостаточно, но и те, что есть, свидетельствуют: она имеет дело с феноменом. Феноменальна не только внешность Натальи, но и ее воздействие на людей. Праздношатающиеся одинокие мужчины — не исключение. Кроме них задействованы дети, собаки, таксисты, продавщицы цветов, продавцы хот-догов и шаурмы, дворники, гаишники, гастарбайтеры с окрестных строек. Неодушевленные предметы тоже не остаются в стороне: светофоры, вывески, манекены в витринах, лайт-боксы на автобусных остановках. Конечно, это не означает, что продавщицы цветов, вот так, за здорово живешь, дарят Наталье Салтыковой букеты, гастарбайтеры — мешки с цементом, а гаишники ради нее перекрывают движение. Вовсе нет. Просто все начинают улыбаться, и это — радостные, простодушные улыбки, а не какое-нибудь гадкое подхихикивание. Такое впечатление, что в городе, куда не так часто заглядывает солнце, альтернативным источником света выступает Наталья. Кстати, светофоры при появлении Натальи Салтыковой самопроизвольно переключаются на зеленый, вывески вспыхивают ослепительным неоном, а манекены в витринах принимают осмысленно-кокетливые позы. И таксисты (как впоследствии не раз убеждалась Елизавета) везут ее бесплатно. Им самим впору приплачивать за те представления, что разыгрываются в салоне. Они называются «очередная жопа с нашим старичьем». Трубным, хорошо поставленным голосом, со множеством самых разнообразных интонаций и обертонов, Наталья клеймит старичье, а заодно — их соседей-ненавистников, а заодно — их родственников-упырей, единственное желание которых — побыстрее спровадить старичье на тот свет и завладеть их жилплощадью. Достается также ЖКХ, МЧС и РАО ЕЭС, доблестным правоохранительным органам, президенту и правительству, минэконом- и минсоцразвития, Евросоюзу и отдельным его членам. И конечно же (любимая Елизаветина часть представления), саблезубой Америке! Наталья не щадит никого, кольца булавы и горящие факелы так и летают по салону, не за девая, впрочем, почтенную публику. И каким бы хмурым, сосредоточенным и раздраженным не был таксист в начале пути, через две минуты он начинает улыбаться, через пять хохотать, через десять — биться головой о руль и утирать слезы. А в конце он обязательно скажет Наталье: «я получил большое удовольствие, заходите еще, и, кстати, что выделаете сегодня вечером?» Вечером Наталья всегда занята. Чем именно — неизвестно. Непроясненными остаются и механизмы, которые приводят в движение мужскую заинтересованность в Наталье. В этой заинтересованности есть нечто гораздо большее, чем просто влечение. И глупо бы было предполагать, что мужчины клюют на внешний абрис Натальи, находящийся, по ее же определению, «за гранью добра и зла». Будь это не Наталья Салтыкова, какая-нибудь другая женщина со сходными параметрами, ее ждала бы участь звезды в передвижном шапито. Звезда — совсем не штатный жонглер, как можно было предположить, а создательница уникального номера «Женщина-Гора». Женщина-Гора в состоянии носить на руках лошадей, подбрасывать в воздух тюленей, тягать за хвост тигров и львов, танцевать на стальном тросе с китайскими веерами в руках. Это вызывает оторопь, священный ужас вперемешку с восхищением, иногда — брезгливость, но никогда — желание приблизиться и никогда — любовь. Следовательно: Наталья — не Женщина-Гора. И она непросто забавная, не клоун-коверный; клоуна-коверного не приглашают на свидания, то и дело бросая записочки на манеж. Или опуская послания в электронный ящик. Если бы Наталья захотела, она могла бы стать популярной фигурой в глобальной сети Интернета. Главой сообщества ненавистников старости. Главой сообщества ненавистников склероза, артроза и болезни Альцгеймера. А также главой сообществ: — ненавистников телевизионных пультов (они всегда теряются, суки!) — ненавистников проводов от наушников (они всегда путаются, бляди!). — ненавистников мыла (оно всегда тонет в воде, паскуда!). Для ненависти существует огромное количество поводов, двери в ненависть не закрываются ни днем, ни ночью, и здесь бы Наталья уж точно оказалась на своем месте. Но Наталья Салтыкова не смотрит телевизор, у нее нет плеера с кретинскими проводами. Она не знает, с какого боку подойти к компьютеру, и понятия не имеет, что такое Интернет. Что же касается мыла… И вообще чистоты, и вообще запахов… Тут существуют разночтения. Наталья не выглядит ухоженной и уж тем более — холеной, она не пользуется косметикой и духами. Но запах все же присутствует. Легкий, едва уловимый, всегда разный. Определить, приятный он или нет — невозможно. Так могут пахнуть цветы, а может — трава после дождя. А может — обыкновенный автомобильный выхлоп. Если прибавить сюда детсадовские сгущенку и котлеты — места для мыла уж точно не останется. В Елизаветину голову лезут странные мысли, одна нелепее другой. А самая странная, отпочковавшись от других, вырастает в невероятную теорию о Праматери Всего Сущего. Да, Наталья Салтыкова жестокая и страшно циничная, но разве не так же жестока и цинична сама природа? — длиннющий перечень стихийных бедствий и катастроф мгновенно убедит в этом даже самого закоренелого оптимиста. Но люди с упорством, достойным лучшего применения, все селятся и селятся на берегах океанов, у подножия гор, у кромки пустынь. И это — невзирая на тайфуны, самумы, волны-убийцы, лавины и сели. Наталья Салтыкова утверждает, что у нее нет сердца. Сердце, по мнению Елизаветы, ей заменяет магма — расплавленная масса, раскаленное базальтовое вещество. Слава богу, магма не прорывается наружу, хотя и подходит к поверхности чрезвычайно близко. Из-за этого от Натальи исходит — нет, не жар — тепло. Постоянное, ровное и убаюкивающее тепло. Такое тепло бывает только в колыбели и, возможно, в чреве. Не в чреве кита, где холодно и промозгло, — совсем в другом, откуда все и появилось. Если бы Елизавете пришлось выбирать стартовую площадку для выхода в мир, она, несомненно, предпочла, чтобы стартовой площадкой оказалась не Женщина-Цунами, а Наталья Салтыкова. Внутри Женщины-Цунами неуютно, как на операционном столе или в прозекторской. Там полно страшных хирургических инструментов, емкостей с растворами, все поверхности там — металлические, к тому же хорошо продезинфицированные. Наталья Салтыкова — совсем другое дело. Внутри Натальи все устроено безалаберно, там всего в избытке — настоящий мезозой! Там поют цикады и птицы, буйно растут самые разнообразные растения — от крапивы, осоки и молочая до папоротников и орхидей. Почва там мягчайшая, усыпанная плодородным вулканическим пеплом — сказывается-таки близость к магме. По такой почве одно удовольствие пробежаться босиком, но босиком пробежаться не получится — ведь ты только готовишься появиться на свет. И потому паришь в большом пузыре посреди самого питательного бульона, наблюдая за птицами и папоротниками. Такой вот удивительный пейзаж нарисовала в своем воображении Елизавета Гейнзе. Не исключено — некоторые мужчины (те, что долго смотрят вслед Наталье Салтыковой) интуитивно чувствуют то же самое. Оказаться рядом с ней, быть вхожим в нее, означало бы выступить сразу в двух ипостасях — младенца и того, кто отдает свое семя, чтобы младенец явился миру. И можно быть совершенно спокойным за судьбу своего семени: оно прекрасно приживется, как прижились крапива и орхидеи, оно даст замечательные всходы. Возвращение к истокам — вот как это называется. К тому же быть несколькими сразу (или чувствовать сразу за нескольких) гораздо лучше, чем быть кем-то одним. Это расширяет сознание и делает объемной картину бытия. Производить дальнейшие обобщения и сооружать глобальные выводы Елизавета не в состоянии — из-за незрелости и некрепости ума. Остается довольствоваться прикладными знаниями о Наталье Салтыковой не как о Праматери Всего Сущего, а как о сотруднице районного собеса. Елизавета не успела выяснить, есть ли у Натальи семья. Она не знает, чем занималась Наталья до того, как стала опекать стариков. Наталья не поражает интеллектом, да и с культурой у нее напряг. Главным элементом родового герба Натальи Салтыковой по-прежнему остается черный сатиновый лифчик в окружении бисера, люрексовых нитей и крашеных перьев. Подпись под гербом невозможно воспроизвести, так много в ней нецензурщины. И ее лицо — теперь оно не кажется Елизавете застывшим в своей красоте, подобно лицу греческой статуи. Оно неоднократно распадалось на элементы — как в тот, самый первый, раз. Однажды Елизавета видела его старым, однажды — взятым напрокат у кого-то из французских королев (кажется, Анны Бретонской), а однажды оно вообще повернулось к Елизавете мужской и — более того — азиатской стороной. Китайской или японской. Своим китайскимяпонским воплощением Наталья Салтыкова обязана исключительно Илье. Тому самому «идейному пидору-хронику», о котором она упоминала в самом начале знакомства с Елизаветой. Пидор-хроник был заявлен в первую очередь, но встреча с ним (неизвестно, из каких соображений) перенеслась на финал. Когда Елизавета уже вступила в контакт со сподвижником Королева, соратником Гумилева и последователем Ландау. И с десятью из одиннадцати старых кошелок. Последняя из кожгалантерейного списка уехала погостить к родственникам в Уфу, и — по замечанию Натальи — «хоть бы там и отклячилась к чертям, все было бы легче». Как ты можешь так говорить? — Елизавете все еще сложно привыкнуть к Натальиным эскападам. Могу. Я все могу! — резонно замечает Мать Всего Сущего. И это — такая же сущая правда. …В тот день Елизавете был предложен выбор: либо отставной гэбист с его пражским гекзаметром, либо Илья. С гекзаметром Елизавета не дружила еще со школы и умудрилась проскочить на нехарактерной для нее третьей космической даже мимо Гомера. А гэбистская-сволочь-душитель-Праги — всяко не Гомер. Потому-то она и остановилась на Илье. Илья жил в старом фонде, в районе совершенно погибельной улицы Красного Курсанта, во втором или третьем дворе. «Второй или третий двор» — сплошная достоевщина, ничуть не лучше Елизаветиного панорамного вида на помойку. Да нет же, много, много хуже! «Второй или третий двор», это питерское проклятье, означает вечное отсутствие и без того не слишком активного солнца, зассанные углы, обветшалые стены, вонючую подвальную воду, стоящую на уровне первого этажа. В воде, как правило, плавают пластмассовые куклы без конечностей, пластиковые бутылки, куски паркета, алюминиевые банки из-под пива. Иногда во «втором или третьем дворе» случаются трупы. Крысиные, но чаще — человеческие. Лифты в таких агломерациях не предусмотрены, зато бомж-стоянки и кочевья наркоманов — всегда пожалуйста. — Ты готова, Элизабэтиха? — поинтересовалась Наталья, когда они навылет прошили две гнуснейшие подворотни и уперлись в самый что ни на есть распоследний двор-колодец. — К чему? — перепугалась Елизавета. — К свинцовым мерзостям жизни. — Нет. — Ну и отлично. Нам сюда, — произнеся это, Наталья толкнула обшарпанную дверь ближайшего подъезда. Как и следовало ожидать, под лестничной клеткой поблескивала жижа. Безногие и безрукие куклы с пластиковыми бутылками тоже оказались на месте, а вонь стояла такая, что на глаза Елизаветы навернулись слезы. — Лифта нет, и не надейся, — предупредила Наталья. — Я поняла. И нам, по закону подлости, на пятый этаж. — На седьмой. — Здорово, что и говорить. — Ни хрена, растрясешься, тебе полезно. Стертые множеством ног ступени круто поднимались вверх, и какого только мусора не было на них понабросано! Солировали, как водится, одноразовые шприцы, пустые сигаретные пачки и шелуха от семечек. — Только под ноги смотри повнимательнее, а то еще на мину наступишь, — уходя по лестнице в отрыв, сообщила Наталья. — Какую мину? — от волнения Елизавета даже затаила дыхание. — Ну не на противотанковую же!.. На говно. Серют все, кому не лень, совсем совесть потеряли! Целых два пролета Елизавета умудрилась пройти, не подорвавшись. Теперь к шприцам и сигаретным пачкам добавились чуть более экзотические и многозначные изделия из светлой тонкой резины, похожие на сдувшиеся гелиевые шарики. Даже ни в чем особенно не искушенная Елизавета быстренько поняла, что к чему, но все-таки решилась проверить свою догадку. — Эго ведь презервативы, да? — наивно спросила она у Натальи. — Чего? — Вот это — презервативы? Праматерь Всего Сущего принялась хохотать. Да так, что стены подъезда заходили ходуном и над лестничной клеткой возникла серьезная угроза обрушения. — Ну в общем — да. Гандоны. Использованные, — отсмеявшись и промокнув слезы с ресниц, Наталья Салтыкова посмотрела на Елизавету. Сверху вниз. И неизвестно, чего в этом взгляде было больше — жалости или восхищения. — Эх, Элизабэтиха… Голубиная ты душа. — А это хорошо или плохо? — Для жизни, наверное, плохо. А для всего остального… тоже плохо. После этого они продолжили свой путь на седьмой этаж. Между третьим и четвертым вонь стала поменьше, хотя содержимое мусорных куч не претерпело сколько-нибудь значительных изменений. Между четвертым и пятым Елизавета спросила: — Неужели здесь живут люди? — Нет, — со знанием дела ответила Наталья. — Люди живут в домах с видом на парк, на реку, на озеро. Морская лагуна с яхтами тоже подойдет. А здесь живут одни ублюдки. — А… этот самый Илья, к которому мы идем? — Илья и есть главный ублюдок. Хотя, справедливости ради, нужно сказать, что он не всегда здесь обитал. Была у Ильи другая избушка — трехкомнатная, сто квадратов. И не где-нибудь, а на набережной Кутузова. И окна выходили на Неву. Но это счастье пришлось продать. — Зачем? Действительно — зачем? Ни один человек в здравом уме и твердой памяти не променяет набережную Кутузова на воспалившийся гнойный аппендикс Красного Курсанта. На ублюдков эти правила, видимо, не распространяются. — Что-то такое случилось? — Угу, случилось, — подтвердила Наталья. — Спидец случился. — Какой спидец? — СПИД, ВИЧ, как хочешь, так и называй. Словом, Илья у нас спидоносец. И поделом — не бегай по мужикам, не прыгай. С ними хорошо, когда сам в порядке. А как гром грянет и земля разверзнется, — никого с огнем не сыщешь. Только мы и остаемся. Я да вот ты теперь, такая же ненормальная. Илюха, когда его накрыло, хренову тучу бабла на лечение потратил. Вот и хату пришлось продать, и в этот гамудник переселиться. Ну что, идешь со мной к спидоносцу или внизу подождешь? Встретиться лицом к лицу с ВИЧ-инфицированным — перспектива не из приятных. Конечно, Елизавета далека от дремучих представлений о том, что СПИД передается воздушно-капельным путем. Не передается. И через рукопожатие, и через общую чашку с листком конопли и надписью «I