На огне святом сожжем разлуку (СИ)
- Не смей! - рявкнул повелитель, и туча стрел прервала путь юноше - Пусть спасает его воля, он на нее так полагался!
- Сын мой - изнывая от напряжения, говорил Горипал - не верь владыкам! У кого в руках власть - тот насильник! Юноша, будь соколом воли! В дивоколе, за тучами, тебя не достигнут никакие путы!
Ослабели руки его, упал он в бездну, ударился головой о замшелый валун, окровавилась вода и понесла искалеченное тело пенистым руслом вдаль.
Правитель захохотал, взблеснув желтыми рысьими глазами:
- И этому желторотому дайте желанную волю! Только перед тем выпеките глаза! Ха-ха! Пусть летит слепой сокол в небо! Ха-ха-ха! Пусть летит!
Закричал, забился в сильных руках Диводар, но силился зря. Огненные зарницы упились в глаза, смели солнце, синее дивоколо, весь белый мир. Раскрылась багряная бездна, дыхнула пламенем, затопила юношу морем боли.
Его вбросили в шаткий челнок, толкнули на воду. Бурное течение подхватило, понесло. Еще долго преследовал его неистовый хохот насильников, или, может, то неистовствовали пороги, соревнуясь с пенистыми волнами, или грозы свирепствовали далеко в горах? Диводар чувствовал лишь одно: мир - безмерная мука, которой нет конца.
Боль надорвала меру ощущений, сознание изнемогало и покинуло юношу. Зато пришли виденья. О счастье! Он опять видит! То, прежнее, лишь кошмар. Вот рядом с ним - верные рыцари, дорогой наставник Горипал, все при оружии, верхом. Только почему огорченные мужественные воины? Почему склонились книзу лица, а из глаз капают кровавые слезы? Юноша кричит от ужаса, бросается к товарищам, хочет обнять, а они каменеют, покрываются темно-зеленым мхом, врастают в землю. И снова он одинок, под взглядом бескрайнего дивокола. Но нет! На горизонте роятся тучи врагов, они приближаются, все более сжимая кольцо, куда от них укрыться? Разве что за тучи? Но и дивоколо спеленало багряным полотнищем, из него каплет кровь, и каждая капля падает на Диводарово чело, будто растопленная бронза.
Плыл юноша через море муки и не мог переплыть.
Сколько так было - кто мог сказать?
А когда вернулась понимание, вокруг плыла тишина и розовая мгла. Тупая боль долбила голову. Будто два черных ворона сидели и клевали в те места, где когда-то были глаза. Вспыхнула зарница понимания: о Яр-Див, он навеки ослеп! Ничего более не увидит: ни ясного дивокола, ни дорогих звездочек, ни мягких цветочков на лугах, ни огнистого солнца.
Диводар зарыдал в отчаянии, охватив ладонями лицо. Слезы оросили раны глаз, усилили жгучую муку. Не в силах сдержать страдание, юноша наклонился из лодки, зачерпнул воды из потока, плеснул в лицо. Стало немного легче.
Вокруг нежно хлюпала волна - мягко, успокоительно. Почему-то в памяти всплыли слова старого Тайно-чуда: «Все громы заканчиваются тишиной».
Удивился, почему вспомнились именно эти слова, пытался понять мудрые изречения, а в болезненной багряной мгле неотступно сопровождали его внимательные, печальные глаза правечного ведуна.
Разматывался клубок мысли, тянулась нить воображения. Что же теперь делать? Куда деваться? Слепой, безоружный, мизерный. Если бы еще где-то там, над Славутой, можно достаться порогов, найти рыцарей-воинов. Они бы приняли, приютили. Но как найти путь к родным родам-племенам? Кто проведет, кто накормит?
Лодка плыла по течению. Чувствовалось, что река успокоилась, горы остались позади, где-то издалека доносились детские крики, ржания коней. Потом опять все успокаивалось, только над потоком с резким карканьем летало воронье и в прибрежных рощах распевали беззаботные птицы.
Где-то внизу громыхнуло. По воде сыпнули капли дождя. Под ветром заволновалась река. Лодку погнало куда-то к берегу. Над головой раздался гром, оглушив юношу. «Может, броситься в воду, пока грохочет гроза, и сразу покончить с мукой»? - подумал Диводар.
Лодка остановилась, ткнувшись носом во что-то твердое. Дождь полил как из ведра. Гром грохота, не утихал ни на минуту. От берега плыли тугие струи ароматов – хвои, грибов, дыма.
«Кто-то жжет огонь», - подумал парень. Гроза катилась вдаль, дождь внезапно перестал. Юноше стало холодно, он попробовал подняться на ноги.
- Кто там? - послышался старческий голос от берега.
- Разве не видите? - каким-то морозным голосом ответил юноша.
- В том то и вещь, что не вижу - ответил голос - Я слеп.
Стрела кольнула в сердце парня. «Слепой». Как же это? Почему он попал к такому, как сам?
- Кто же вы? - дрожа от волнения, спросил Диводар
- Меня здесь все знают - отозвался голос. - Разве не видишь - я же Боян, певец.
- Я не здешний - болезненно объяснил парень, протягивая руки в тьму - И я тоже слепой. Меня ослепили враги в горах. И пустили на глум, на муку вниз за водой.
- О Световид! - вздохнул Боян. Затем юноша услышал, как он ковыляет к воде - Так ты ранен и брошен! Дай руку, я помогу тебе. Слышу по голосу – ты юн.
- Шестнадцать лет.
- Еще дитя. Вот так, держись за меня.
Юноша почувствовал сухую крепкую ладонь старого, припал к нему, выбираясь из лодки.
- Ну, утешься, сынок. Утешься. Со мной не пропадешь. Пойдем в убежище, там я тебя подлечу, заворожу. Ты мне все поведаешь. Все проходит, голубь мой. Все проходит, как рассветная мгла.
…Правду сказал правечный Боян.
Остался Диводар в тихом убежище на берегах Днестра. Проходили дни. Зажили раны. Приходили, рождались новые ощущения, другие стремления, неизвестные ранее думы.
Юноша выходил из тесной землянки на улицу, садился против солнца на березе. Пил лицом, всем телом ласковый напиток лучей, прислушивался к гомону мира. Изо дня в день заострялся его слух, охватывал такие глубины, которые раньше были недоступны праздному уму. Страдание пробуждало скрытое, вековечное, судьбоносное. Прошла осень, прошла зима, прибыла из теплых краев весна.
Соловей начинал чарующую песню у рощи, и Диводар соединялся с ним в том мелодичном потоке веселья, и видел его нездешними глазами, и радовался его птичьим счастьем, любил его соловьиной любовью. Глухо шумели вековечные дубы на круче днестровской, и юноша слышал унылость и тоску в том волнующем гомоне, а воображение рисовало буйнолистную крону, которая стремилась в голубую бездну дивокола, бессильная постичь волю, ибо пила живительные соки тугим корнем из молчаливой земли. Обращался слепой парень лицом к благоухающим луговым цветам, вдыхал умопомрачительную волну в грудь, изможденный ложился лицом вверх, раскинув руки против неба, и слушал, слушал, слушал болезненный и счастливый стон земли. Почему ей болит? - мыслилось Диводару - почему она счастлива? А болит ей, вероятно, от крови и муки людей и зверей. А радуется она, потому что Яр-Див ежедневно осушает ее слезы и пролитую кровь, и багрянец муки становится красками цветов на лугах, в лесах, а радость рождает новые рассветы, других детей, и соловьиные песни.
Так приходила мудрость. Так росло зернышко сострадания, посеянное большой мукой. И не ведал юноша, что садовником того зернышка будет невероятное терпение и любовь к людям. А нива жизни еще лишь начиналась, и была она длинная, как горе.
Старый Боян, вылечив парня, заботился о нем, однако не надоедал наставлениями или утешением. Кормил, дал убежище. Куда-то ходил, пропадал целыми днями. А вернувшись к бедной землянке, хозяйничал на улице или мурлыкал что-то сам себе. Однажды Диводар услышал низкие приятные звуки. Казалось, полевые шмели кружат вокруг голубых васильков под звуки степного шума. Но нет, то поет волна, целуя прибрежные камни! Или, может, звучат пугливые осиновые листья на ветру? Как красиво, как неописуемо волшебно! Хочется плакать, стать частью песни, не расставаться с ней.
Кто же это играет? Боян? Вероятно, что он. До сих пор еще не слышал его пения и игры, не до того было. На чем он играет? Диводар видел немало музыкальных инструментов в Черных Горах, в Славутинском братстве на Хортице. И цимбалы, и свирели, и верховинские рожки и унылые трембиты. А это, вероятно, какие-то гусли. Только необычные. Звуки говорят к сердцу, сладко волнуют душу.