Ты – мое сокровище

На него надели перчатки, маску и шапочку.
Бокки глубоко вздохнул и, подняв руки, шагнул в операционную.
На столе под наркозом лежала красивая женщина. Высокая, светловолосая и худая.
— Кто это? — спросил Паоло Бокки у анестезиолога.
— Симона Сомаини. Телевизионная актриса.
— И что у нее с носом?
Пока профессор ехал в такси, его голова, как дуршлаг, не удержала всех сведений, которые ему сообщила секретарша.
Бригада в замешательстве уставилась на него, потом Сара тихо сказала:
— Это аддитивная мастопластика, — и указала на два огромных силиконовых протеза на тележке.
Груди у актрисы, конечно, были маловаты, но вполне ничего.
Может, надо было попробовать ее отговорить. С таким весом спереди она рисковала схлопотать лордоз.  [3]
«Да ну ее на фиг».
Хирург закрыл глаза. Руки успокоились и стали проворными, как у Гленна Гульда, исполняющего «Вариации Гольдберга».  [4]
Все страхи и тревоги разом улеглись в дальний ящичек мозга.
— Скальпель.
Как только сталь скальпеля коснулась его пальцев, он сразу снова стал великим хирургом, вернувшим молодость стройным шеренгам римских дурех. Он был великолепен и изящен, как Ориелла Дорелла в «Лебедином озере».
Ударом, достойным лучшего рапириста, он рассек левую грудь и начал подкапываться под железу.
Ассистенты и медсестры сразу узнали руку мастера.
А потом очарование исчезло так же быстро, как и началось. Руки снова одеревенели, и он кончиком скальпеля наткнулся на ребро. Он потел, и пот катился прямо в глаза.
— Сестра, вытрите мне лоб, пожалуйста!
— А разрез не слишком широк? Шрам будет виден, — осмелился спросить ассистент.
— Нет, нет… Так, пожалуй, лучше. Протез большой.
Он поднял глаза на операционную бригаду. Оглядел всех одного за другим. Знают… Все знают. Мало того, он понял, что они боятся. Боятся, что он погубит эту женщину. Стиснув зубы, он продолжил работу. Ему, как никогда, была нужна доза кокаина.
Неожиданно вошла сестра, подошла к нему и шепнула на ухо:
— Профессор, там с вами хотят поговорить какие-то двое.
— Сейчас? Разве вы не видите, что я оперирую? Кто такие?
Сестра смутилась и прошептала:
— Полицейские… Они говорят, это очень срочно.
Операционная поплыла у него перед глазами. Чтобы не упасть, он взялся рукой за бедро пациентки.
— Профессор, что с вами?
Он сделал знак, что все в порядке, и повернулся к сестре:
— Скажите полицейским, что я не могу. Я оперирую, черт возьми!
Бокки отдавал себе отчет, что давно ожидал этого момента. Вот все и кончилось. Теперь ему остается только пройти дезинтоксикацию в богадельне и начать плести корзины. Кстати, перспектива не такая уж плохая.
Надо быть готовым к неизбежному, как говорил его отец. Золотые слова.
Но въедливый голосок противоречия нашептывал: «Ну и куда ты пойдешь? У тебя в кармане столько кокаина, что потянет лет на десять, не меньше».
— Профессор, что с вами? Вам плохо?
Слова ассистента привели его в чувство.
— Извините… Подайте, пожалуйста, зажим номер пять, — пробормотал он.
Зажим дали, и он, глотая слезы, принялся удалять соединительную ткань.
«Ну же, придурок! Ищи выход. Думай!»
И выход нашелся.
Одурманенный кокаином мозг выплюнул решение так легко, словно подпитался еще одной дозой.
Он перевел дыхание и отослал одного ассистента в соседнюю операционную за нитками, другого попросил проверить, хорошо ли работает тонометр, а сестру отправил за историей болезни.
Всего на мгновение он остался один.
Наедине с актрисой.
Он взял стерильный силиконовый протез и сунул его в левый карман пиджака. А из правого вытащил пакет с кокаином и засунул в грудь Сомаини.
Готово.
Операция пошла своим чередом, быстро и без осложнений. Он вскрыл вторую грудь, взял второй протез, настоящий, и поместил под грудную железу.
— Отлично! Мы закончили. Зашивайте и везите на реанимацию, — сказал хирург. — А теперь пойдем посмотрим, что нужно этим господам.
Два года спустя
Под тяжелым, как чугунная сковорода, небом отворились двери тюрьмы Ребиббия, и оттуда вышли трое.
Один из них был Абдулла-барах, вор-рецидивист из Алжира, отсидевший шесть месяцев. Другой — Джорджо Серафини, присвоивший авторские права на песню «Gioca jouex» диджея Клаудио Чеккетто. Третий был пластический хирург по имени Паоло Бокки.
Невероятно, но он отбыл эти два года вовсе не за хранение и сбыт наркотиков.
В 1994 году Паоло Бокки арестовали за растрату гуманитарных денег, поступивших в фонд пострадавших детей Камбоджи. Цифра превышала многие миллиарды в старых лирах и была потрачена по многим статьям, в том числе на аттик в Трастевере, наркотические средства и на пожизненное членство в гребном клубе «Бьондо Тевере».
Из тюрьмы он вышел, избавленный от наркотической зависимости, а заодно и от всего имущества.
Он стал бедняком.
За те два года, что хирург мерил шагами камеру, которую делил с двумя китайскими мафиози, актриса Симона Сомаини, в том числе и благодаря операции, стала телезвездой.
Семидесятисерийный фильм о Марии Монтессори,  [5]в котором она снялась, на восемь месяцев заставил нацию прилипнуть к экранам. Бокки не пропустил ни одной серии, благо в камере был маленький китайский телевизор. Он завороженно пожирал глазами шикарную грудь римской педагогини. И это не было простое сексуальное влечение.
Там, внутри, колыхалось его сокровище.
Над койкой у него висел календарь журнала «Макс», на котором Сомаини беззастенчиво демонстрировала немыслимое декольте. Бокки обвел левую грудь маркером. В тюрьме он слыл первым фанатом Сомаини. Заключенные завалили его иллюстрированными журналами, где обсасывались все сердечные похождения актрисы. Из другого чтения он позволил себе в тюрьме только «Графа Монте-Кристо» Дюма.
Бокки вышел из тюрьмы, набрав лишних пятнадцать килограммов. Неподвижная жизнь в камере, скверная еда и гектолитры выпитого саке сделали свое дело. Кожа его обрела восковой оттенок, как фигуры мадам Тюссо. Седые волосы он сбрил наголо. Он еле влез в костюм, в котором его арестовали. Единственное, что у него осталось, это старый билет, подарок Линь Хао, тридцать тысяч лир, уже два года как вышедших из употребления, портфель, набитый журналами «Новелла-2000» и «Ева-3000», и безупречный план по возвращению своего сокровища.
Снова завладев тем, что ему принадлежало, он мог бы улететь в какой-нибудь тропический рай и доживать там свои дни.
Он сел в метро и вышел на станции «Цирк Массимо». Прошло два года, а Рим остался таким же мерзким.
Он направился к Сан-Саба и остановился у дома 36 по Авентинской улице. На табличке домофона были обозначены номера квартир. Он позвонил в пятнадцатую.
Ему ответил голос филиппинки:
— Кто там?
— Я друг Флавио… Он дома?
— Какого еще Флавио? Нет тут никакого Флавио!
Элегантный портье с аристократическими манерами Алека Гиннеса разглядывал его с отвращением, словно собачье дерьмо.
В этом пронизывающем, как осевая томография, взгляде Паоло Бокки увидел свое отражение: бомж, человек вне закона, стоящий на социальной лестнице ниже какого-нибудь сенегальца, едва сошедшего с корабля в Лампедузе.
Он, хирург экстра-класса, теперь робел перед портье.
— Чем могу быть полезен?
— Я друг Флавио Сарторетти… — объяснил Бокки.
Портье начал медленно водить головой вправо-влево:
— Нет.
— Что — нет?
— Он здесь больше не живет. — Портье приподнял плечи и повернулся спиной.
Бокки привычно облокотился на решетку:
— А где он живет?
Лорд воздел руки к небу и исчез в швейцарской.