НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА - ОСОБЫЙ РОД ИСКУССТВА
Для утопического романа век идеалистического романтизма сменился веком реалистической романтики. Но, как ни парадоксально, волна реализма влила в ранний советский утопический роман новую романтическую струю.
Для нашей социальной фантастики 20-х (и отчасти 30-х) годов характерно своеобразное сочетание темы будущего с злободневной современностью. Первые советские утопии писались под свежим впечатлением гражданской войны. Невозможно было рисовать картины будущего без того, чтобы не откликнуться на сегодняшнюю борьбу за это будущее. К тому влекло и ожидание мировой революции. Всеобщее восстание против капитала страстно призывали, его назначали на завтра, в крайнем случае на послезавтра... И намерение фантаста заглянуть в коммунизм нередко выливалось в романтизацию "последнего и решительного" боя.
Для создания картин будущего, в которых учтен был бы реальный опыт великого Октября (существенное отличие от гипотетических утопий прошлого!), фантасты, однако, не располагали в то время ни достаточным жизненным материалом, ни глубоким знанием теории коммунизма, ни соответствующей художественной традицией.
* * *
Среди ранних попыток создать произведение о коммунизме наиболее интересна повесть В.Итина "Страна Гонгури". Небольшая по объему, она написана в характерной для начала 20-х годов манере: концентрированная "стиховая" образность, ритмизация, символика. Итин оригинально решил жанровую проблему "современной" утопии тех лет. Он показал, что хроникально-непрерывное сюжетное продолжение настоящего в будущее не обязательно. В "Стране Гонгури" философский образ будущего соотнесен с борьбой за коммунизм композиционно - как бы окольцован трагическим эпизодом из гражданской войны в России.
Вероятно, что и эту осовременивающую окольцовку, и социалистическое философское заострение повесть обрела при втором рождении. "Страна Гонгури" была задумана во время империалистической войны (когда Богданов уже опубликовал свою "Красную звезду") петроградским студентом Вивианом Итиным, будущим большевиком и активным участником революции и советского строительства в Сибири. В стихотворении, посвященном Ларисе Рейснер, Итин вспоминал, в какой грозовой атмосфере рождались "грезы о светлой Гонгури". [118] В первом варианте повесть предложена была горьковской "Летописи". Журнал, однако, вскоре закрылся, и "Страну Гонгури" удалось напечатать лишь в 1922г. в городе Канске. [119] (В новой редакции под заглавием "Открытие Риэля" переиздана в книге Итина "Высокий путь", 1927).
Гражданская война неизгладимо запечатлелась в поэтическом сознании писателя. В колчаковском застенке перед внутренним взором героя повести Гелия проходят картины прекрасного справедливого мира Гонгури. Старый прием - будущее в сновиденьях - Итин делает, с одной стороны, более реальным: молодого революционера Гелия погружает в гипнотический сон его друг, врач, вместе с ним коротающий ночь перед расстрелом. Но, с другой стороны, писатель не избежал иррационализма: во сне Гелий, как это уже с ним бывало не раз, перевоплощается в жителя далекой планеты, гениального ученого Риэля (мотив, встречающийся у Д.Лондона в "Звездном скитальце" и хорошо известным русским символистам).
Риэль открывает единство законов мироздания: "Жизнь насыщает мертвое вещество, повторяясь в единообразных формах...". [120] Риэль - Гелий трагически переживает повторяющийся в истории человечеств, разбросанных по Вселенной, единообразный круг несчастий, крови и ужасов. Все это неизбежно при эволюции стихийных социальных форм к вершинам гуманного общества. Страшные картины борьбы он наблюдает в изобретенной им установке и, полубезумный, желая постичь самого себя в вечной смене существований-перевоплощений, принимает яд...
И вот уже он не Риэль, а вновь Гелий. Солнечным утром колчаковцы ведут его на расстрел. Гелий должен умереть, чтобы вновь возникнуть под новым именем и увидеть на Земле мир более прекрасный, чем в стране своей сказки-сна... Автор не настаивает на мистическом толковании: мотив перевоплощений - скорее дань поэтическим атрибутам символистов, чем идеологии символизма.
Ритмичностью, стиховой красочностью и главное образной силой чувства, обращенного к будущему, повесть напоминает поэму в прозе. Будущее не планируется с мелочной регламентацией, как в утопиях Кабе, Беллами, Герцка, и не описывается прозаически, - о нем поется искренним, драматическим голосом бойца за этот прекрасный мир. Эмоциональна не только форма повести, сам идеал будущего проникнут у Итина сознанием того, что коммунизм будет построен и по законам сердца. Итин не смог подняться к гармоническому единству личности с обществом, которое уверенно намечено в современном романе о коммунизме. Он отдал даже известную дань индивидуалистической концепции будущего. Но в "Стране Гонгури" нет и механического рационализма, который порой заслоняет человека в романах А.Богданова, Я.Окунева, Э.Зеликовича.
В этой поэме-повести встречаются оптимистические и новые (по тем временам) для научной фантастики догадки из области естествознания. "Мир идет, - верил Итин, - не по мертвому, безразличному пространству, всемирной пустыне, где нет миражей лучшего будущего, а к накоплению высшей силы" (с.53). Феерическая культура гонгурийцев - плод коммунистического строя, - эту мысль Итин утверждает с одушевляющей силой. Поэзия естественнонаучных идей Итина, близка философским мотивам фантастики А.Толстого и И.Ефремова.
Но главная ценность повести в том, что она рисовала дорогу к будущему как путь трудной и долгой борьбы - и с классовым врагом, и с пережитками варварства в людях, которым этот путь суждено пройти. "Страна Гонгури" предостерегала от идиллического представления о коммунизме. Мужественный трудовой идеал будущего в этой книге противостоял "красным" мещанским представлениям, вроде тех, что полуосмеивал-полувоспевал Гончаров: "Роскошь и красота нового мира достигала невиданных, неслыханных и немыслимых когда-либо форм. Жизнь каждого члена социалистического общества Солнечной системы была обставлена таким комфортом, который вызывал даже некоторое сомнение: и человечество после этого не выродилось? Развлечениям и утонченнейшим наслаждениям не было конца...". [121]
Многим авторам ранних советских утопий представлялось, что "роскошная жизнь", безоблачная, как майский день, придет сама собой вслед за мировой революцией. Да и эта революция будет не такой трудной и долгой, как минувшая гражданская война.
"Создадим советскую научную фантастику"
Александр Беляев.
Познавательность приключенческого сюжета.
Научный и социальный оптимизм.
Мировоззренческая заостренность фантастических идей ("Голова профессора Доуэля", "Человек-амфибия").
Юмористическая фантастика (рассказы о профессоре Вагнере).
Популяризация проектов К.Циолковского ("Прыжок в ничто"), переписка с ученым.
"Социальная часть советской фантастики должна иметь такое же научное основание": теория и романы А.Беляева о будущем.
Имя Александра Романовича Беляева связано с целой эпохой советской научной фантастики. Первые его научно-фантастические произведения появились почти одновременно с "Гиперболоидом инженера Гарина" А.Толстого, публикацию последнего прервала Отечественная война. Поиски жанровых форм и попытки создать теорию жанра, характерный для фантастики 20-30-х годов компромисс между научной достоверностью и приключенческой условностью, злободневность и мечта о будущем - многие успехи и неудачи этого периода нашли отражение в творчестве Беляева.