Другое тело
– Что же тут удивительного, дорогая мадемуазель? Мы пытаемся найти точно такой же перстень, который будет реагировать.
– Весьма, весьма любопытно, мадам… К сожалению, мне кажется, что у нас такого предмета нет, однако я попросила бы вас подождать совсем немного, пока я схожу кое-что уточнить.
Тут мадемуазель Анат встала и удалилась.
– Невероятно, – прошептала Лиза, пока мы сидели одни. – Судя по всему, мы пришли сюда напрасно. Кто-то ошибся, когда сказал нам, что их делает «Cartier».
Мадемуазель Анат вернулась с новыми вопросами.
– Я могу вам дать окончательный ответ – мы не делаем и никогда не делали подобных перстней. Но, мадам, прошу вас, не могли бы вы уточнить, где именно ваша знакомая купила такой перстень? Я была бы вам весьма признательна. Не могли бы вы ей позвонить? Можете свободно воспользоваться нашими средствами связи, мы к вашим услугам!
Лиза достала из сумочки свой мобильник «Nokia» и набрала сообщение. Несколько минут спустя послышался сигнал, Лиза прочитала ответ и пересказала его нам:
– Моей знакомой его привезли в подарок из Германии.
Этой фразой и закончилась наша встреча. Мадемуазель Анат проводила нас до дверей, повторив, что будет нам чрезвычайно благодарна за дополнительные сведения о «каменном перстне», и мы отправились в находившийся неподалеку отель «Ритц», где на открытой террасе можно заказать кофе из зерен пяти разных сортов. Лиза потребовала себе кофе, выращенный в Индии, я выбрал тот, что привезен из Южной Америки, и остаток дня мы провели, фотографируя мобильным телефоном сад одного из самых знаменитых в мире отелей.
Запивая кофе водой «Перье», Лиза еще здесь, на террасе отеля, продемонстрировала, что неудачи не способны ее остановить. Она снова связалась с той знакомой, чей перстень мы видели, и потребовала адрес того, кто ей его подарил.
Месяц спустя на моем пальце появился каменный перстень. Лиза связалась с лицом из Германии, чей адрес она все-таки получила. Оказалось, что это женщина, что она действительно однажды приобрела тот перстень и что в свое время в университете слушала мои лекции. Теперь она прислала нам с Лизой в подарок второй перстень, такой же, какой мы уже видели и безуспешно пытались разыскать в Париже. Он прибыл к нам в крохотном белом мешочке из рисового полотна. К перстню было приложено и руководство с информацией о том, что какой цвет означает. Все то же самое, что мы уже знали и опробовали. Лиза с большим волнением сама надела перстень на мой палец, но результатом было полнейшее разочарование. И этот перстень остался на моем пальце черным. Он не менял цвет и ничего не показывал.
Вот что было написано в руководстве о пользовании каменным перстнем на случай, если он почернеет: «Черный цвет – ничего…»
3. Заклинание
Я хорошо помню тот сентябрь на одеяле в перелеске.
Стоит осень, и у лесов месячные. Невидимые мысли летят глубоко во мне подобно облакам, несущимся над водой через непрозрачную ночь. Я сижу на своей тени, как Робинзон на пустом острове. Сижу я на одеяле посреди луга неподалеку от села Бабе у подножия горы Космай. У меня за спиной, на склоне, находится старый, 1943 года, немецкий бункер. Он оброс кустами и невысокими сосенками. Рядом со мной сидят моя жена Лиза Свифт и мой школьный товарищ Теодор Илич Чешляр. Смешно, но его действительно зовут так же, как одного художника XVIII века. Теодор смотрит на Лизу тем мужским взглядом, который ей так хорошо знаком и который она однажды очень точно мне описала. Это что-то среднее между взглядом на пациентку врача-гинеколога и специалиста, оценивающего породистую кобылу.
Когда я в школе познакомился с Теодором, его отцу принадлежала кузница в селе Бабе. Сын кузнеца, Теодор и сам был крепок, как наковальня, и в зависимости от способа, каким заработаны деньги, делил их на «женские» (от продажи птицы, молока, сыра, яиц, овощей) и «мужские» (полученные за счет лошадей, зерна, винограда, свиней и рыбы). Сам он жил ни на те, ни на другие. Говорили, что, пережив несчастную любовь, он уехал к своей тетке в Италию, потом дал знать о себе из Парижа и, наконец, вернулся домой, в село Бабе, где некоторое время занимался кузнечным делом, унаследованным от отца и деда. Мы не виделись с ним целых десять лет и вот сейчас сидели рядом. Я только что познакомил его со своей женой. Из-за того, что у нас так долго не было возможности поговорить друг с другом, ее присутствие нас совершенно не смущало. Ход нашего разговора постоянно приводил ее в недоумение. К тому же она с трудом понимала горячий диалог на языке, который только недавно начала учить.
Сначала я спросил Теодора, как он зарабатывает себе на жизнь, ведь его кузница давно закрыта. Он ответил, что занимается торговлей.
– Чем торгуешь?
– Продаю стихи.
– Ты поэт?
– Да ты что!
– А, значит, издаешь поэтов?
– Опять не угадал. Я торгую устной поэзией.
– Что ты имеешь в виду? Ты поешь стихи под гусли?
– Что значит – петь под гусли? – изумилась Лиза.
– Это трудно объяснить, – ответил я.
Что же касается Теодора, то он нам объяснение дал:
– Одна моя дальняя родственница из Италии оставила мне в наследство несколько стихов, которые сама получила по наследству бог знает от кого.
– Неужели на несколько стихов можно жить?
– Можно, потому что каждый из них на вес золота. В итальянских семьях отцы на смертном одре каждому из сыновей оставляли в наследство по кусочку такого стиха (словно это Библия), а дочерям давали в приданое целый стих.
– Что же это за стихи, которые на вес золота? – включилась в дискуссию и Лиза. – Неопубликованные белые стихи Шекспира?
– Вовсе нет. Эти стихи намного, намного старее. Их передают из уст в уста как народную поэзию.
– А на каком они языке? – спросил я.
– Этого я не знаю. Кроме того, должен признаться, я их вообще не понимаю. Язык всегда старше стихов.
– Подождите, подождите, – перебила нас Лиза. – Я ничего не понимаю из того, что вы рассказываете. Говорите помедленнее.
Хотя мы перешли на английский, я тоже ничего не понимал и спросил:
– Какой прок в стихах, которых не понимаешь?
– Но я и по-английски не понимаю, о чем вы говорите, – снова вмешалась Лиза. – Значит ли это, Теодор, что потенциальный покупатель, допустим я, тоже не понял бы их?
– И зачем покупать стихи, которые не понимаешь? – добавил и я, обращаясь к Теодору.
– Понимать и не надо. Важно, чтобы поняла жена купившего. Например, присутствующая здесь Лиза. Стихи, о которых я говорю, обладают вполне конкретной прикладной ценностью. И между прочим, ночью их ценность гораздо выше, чем днем. Если заплатишь, могу и тебе уступить какой-нибудь из них.
– На что он мне?
– Такое любому мужчине нужно. Да и женщине может пригодиться.
– Для чего же это? – заинтересовалась Лиза.
– Пока произносишь этот стих, язык делает такие движения, что при оральном сношении с женщиной вызывает у нее оргазм.
– Постой, постой, – разволновалась Лиза. – Что это он говорит?
– А может ли и женщина удовлетворить мужчину таким способом? – Я наконец-то вник в суть дела.
– Может, это я уже говорил, но сам не пробовал.
– Но женщины у тебя этот стих покупали? – спросила Лиза.
– Покупали, но реже, чем мужчины.
– И сколько ты с них берешь? – спросил я.
– Немного дешевле, как и в случае с тобой, если захочешь.
– Несмотря на то, что я не женщина?
– Не женщина, но зато мой школьный товарищ. И у тебя есть жена.
При этих словах Лиза обняла меня и шепнула мне в ухо:
– Купи мне, ну пожалуйста, купи мне!
– И во что бы мне это обошлось, если со скидкой?
– Обошлось бы в пару тысяч евриков.
– Две тысячи евро за один стих?
– Это вообще недорого, с учетом их действия. И имей в виду, это, как я сказал, специальная цена, только для тебя. Другим – дороже. Ну, по рукам?
– Спасибо, нет. Ты как мой школьный товарищ мог бы мне это чудо уступить и бесплатно. Шепни на ухо – и готово!