Невидимая сторона Луны (сборник)
На почте он ведал отправкой книг и обязан был предварительно перелистать каждую книгу из бандероли, чтобы проверить, нет ли в ней спрятанных денег, письма или цветов, потому что в те годы растения распространяли через все границы свои цветочные болезни. В работе он настолько поднаторел, что мог одной рукой открыть книгу, упереть в страницы большой палец и за считанные секунды пропустить их под указательным все по порядку; страницы при этом трепетали, выдыхая ему в лицо каждая свой запах, словно при поцелуе. При этом он запоминал то, что успевал – все быстрее и больше – прочесть в книге. Так, из одного учебника он узнал, что звуки музыкального ряда обозначаются цифрами от 1 до 8, а из какого-то календаря – что цифру можно представить в виде буквы, и все это зачем-то запомнил.
Теперь, когда Неделько Михаилович установил, что уже десятилетиями насвистывает один и тот же короткий мотив, дыша сквозь него, он решил его «прочесть». Возможно, в нем что-то «записано». Он пересчитал звуки своей мелодии – их было двенадцать, но некоторые из них повторялись. Мелодия начиналась с двух тонов средней высоты, которым соответствовали две пятерки. Затем она уходила на нижнюю грань, что было естественно обозначить нулями, поднималась к самому высокому тону, восьмерке, опускалась на одну ступень к семерке и устремлялась глубоко, почти в самый низ – здесь была единица. За ней следовала четверка, снова восьмерка, а кончалось все ровной троекратно повторенной двойкой:
550087148222
Пока все было просто, и Неделько Михаилович, проверяя запись, без затруднений просвистел свои цифры. Она оказалась точной. Наступила третья пятница мая, и было видно, как соседи жгут в своих воротах костры, чтобы окурить дымом вход. Трудности возникли, когда Неделько Михаилович попробовал, пользуясь ключом из упомянутого календаря, заменить цифры буквами. Мелодия начиналась двумя пятерками, а пятерка означала «Е», и было понятно, что ничего путного из этого не смастеришь. Нужно было разделить две воды в одной реке. Поломав голову, Неделько Михаилович так ничего и не придумал и продолжил расшифровывать свою музыку, оставив начало нерешенным. Был вторник, день, когда не стригут ногти, на реке створаживался лед, а он сидел за столом, тер мозоль на носу и думал. Среди обозначений букв в его ключе не было нуля. Кроме того, там отсутствовала и цифра для буквы «Б» (с этой буквы начинается слово «Бог», и, вероятно, потому она осталась за пределами древнего шифра). Вне системы находился и ноль, и Неделько Михаилович решил подставить вместо него «Б». Второй ноль, подумал он, может означать букву «О». И тут же ему пришло в голову, что в начале мелодии первую пятерку можно понять как 50, а это давало «Н»… В результате получилось нечто осмысленное: Н-Е-Б-О-Й-Ш-А-М-И-Ч-Ч-Ч.
Небойша Митрич, –
с изумлением прочитал Неделько Михаилович и жутко испугался своей находки. Сомнений не было – имя, которого он никогда не слышал, но самое настоящее имя, он насвистывал годами, не подозревая об этом!
«Может, это мое настоящее, тайное имя, которое я только сейчас узнал?» – спрашивал он себя, и сердце его билось так, словно хотело выскочить наружу.
Он попросил, чтобы к нему пришел переночевать его внук, Алекса Клечак, который жил с родителями неподалеку, но успокоения это не принесло. Он заварил луковый чай и пил его, зажмурив левый глаз; затем оба долго лежали, не засыпая, и смотрели, как в комнате светятся зеркала. В эту ночь Неделько Михаилович опять видел сны, идущие от конца к началу, но утром все-таки встал и отправился на почту. Проверка бандеролей его утомила, и после работы он решил, как обычно в субботу, зайти пообедать в «Боснийскую Краину», ресторан на улице Рузвельта. Там он, целуя ноготь на своем пальце, подождал обед. В какой-то момент между двумя ложками фасоли он по обыкновению засвистел и тут же содрогнулся, вспомнив, что именно он свистит.
«Не зовет ли меня кто-то этим свистом со спрятанным в нем именем?» – спросил он сам себя, и сердце у него в этот миг трепыхнулось, как рыбина, а одна ложка фасоли, одна-единственная, показалась очень соленой, гораздо солонее остальных. Раздумывая о вкусе соли, который один неизменен, тогда как другие вкусы не повторяются, Неделько Михаилович ненадолго заблудился в мыслях, но потом все стало, как прежде. Он вернулся домой, лег спать, а наутро извлек из своей сумки нарукавники (которые принес домой, чтобы постирать) и ложку. Ложка была из ресторана «Боснийская Краина», очевидно, он украл ее именно там, только не помнил, когда именно и как. Впрочем, это его ничуть не удивило. Он поразился другому – впервые в жизни он знал, зачем это сделал. Спокойно взяв ложку, он внимательно рассмотрел ее, поскреб ножом и убедился, что состав, из которого она сделана, отвечает его намерениям. Сам удивляясь своей ловкости, Неделько Михаилович спустился в литейную мастерскую в лощине под домом, где по воскресеньям никого не было, и сделал там, среди отливок и форм, небольшую форму из глины и извести. Трудился он умело и с удовольствием, словно всю жизнь только этим и занимался.
«Не только грабли должны быть, но и вилы!» – думал он, работая.
Смеркалось, пошел и вскоре прекратился дождь. Неделько Михаилович заканчивал форму наперегонки с дневным светом. Он не чувствовал больше усталости, хоть работал целый день, и наконец расплавил ложку и сделал отливку. Кроме серебра, он добавил в смесь немного красноватого металла от другой ложки, желая, чтобы тот, расплавившись, окрасил монету, которую он отливал. Достав из формы остывшую отливку, он увидел перед собой небольшой круглый кусок металла, на одной стороне которого было лицо усатого и бородатого человека, а на другой – инициалы «Н. М.», и Неделько Михаилович задумался, кому принадлежат эти инициалы – ему самому или тому, кто носил имя из свиста. Чтобы передохнуть, он подошел к окну и увидел, что по улице Османа Джикича, где он находился, движется к кладбищу какая-то процессия. Среди людей Неделько Михаилович заметил своего внука Алексу в синей кепке. Он постучал в стекло, мальчик обернулся и будто бы крайне изумился, увидев деда в окне.
– А тебя разве там не будет? – спросил Алекса, запинаясь, и кивнул в сторону кладбища.
Дед ничего ему не ответил, обернулся на секунду, взял только что отлитую монету и протянул ее через окно Алексе.
Тот, однако, уже свернул за угол, и Неделько Михаиловичу пришлось попросить какого-то пожилого мужчину с зонтом, полным набранных цветов, позвать только что прошедшего мимо мальчика в синей кепке.
– Будьте добры, передайте ему, когда догоните, – сказал он, протягивая мужчине небольшую блестящую медаль с инициалами «Н. М.»
– Я не вижу никого в синей кепке, – ответил тот и продолжил свой путь, не взяв протянутую ему вещь.
* * *Этот день внук Неделько Михаиловича Алекса запомнил потому, что одна ложка рыбного супа за обедом показалась ему очень соленой. Он жил в то время на Хаджипоповце, иногда ходил ночевать к деду и помнил, что накануне мать велела и эту ночь провести с ним, потому что тот плохо себя чувствовал. Они лежали вместе на огромной кровати, зеркала были темными, дед, как обычно, насвистывал себе в бороду свою песню, которую внук знал наизусть. Ночь перетекала на ту сторону Дуная, и могучее течение реки словно угадывалось между ножек кровати. Наутро Алекса пошел в школу, а дед на работу, хотя и жаловался на усталость. Вернувшись домой, Алекса узнал, что произошло. Как обычно, дед зашел в «Боснийскую Краину» пообедать и умер от разрыва сердца между двумя ложками фасоли. В воскресенье Алексу выкупали, мать со слезами подровняла ему волосы, надела синюю кепку и отправила провожать деда на кладбище. Дорога проходила мимо дедова дома, и Алекса никак не мог решиться взглянуть на его окна. Когда они были совсем рядом с домом, кто-то стукнул в стекло, и Алекса увидел в окне деда. Он помнит, что не особенно удивился этому, а больше обеспокоился, успеет ли еще не одетый дед вовремя на собственные похороны на кладбище, где уже собрались провожающие.