Темная сторона дороги (сборник)
– Что бы вы хотели сказать суду? – спрашивает девушку Правосудие.
– Я бы отобрала у него права, – тихо говорит Девушка-На-Каталке, вставая и опираясь на костыль.
Правосудие кивает ей головой, и девушка садится.
– Что бы вы хотели сказать суду? – Теперь вопрос обращен ко мне.
Я встаю и несколько секунд не знаю, что сказать. Мне все еще мерещится галочка в «Приложении к Справке о ДТП» напротив моего имени.
Потом я вспоминаю про ремень, привязанный к изножью кровати, и спрашиваю:
– Почему вы не пришли навестить пострадавших?
– А я не знал, что кто-то попал в больницу, – говорит Бомбила, не поворачивая головы, как нашкодивший школьник. Я знаю, что это ложь. Лейтенант показывал мне протокол со списком больниц, куда направили потерпевших. Внизу страницы стояла подпись Бомбилы.
* * *– А почему вы спросили об этом? – интересуется психолог. – Вы бы хотели его видеть в больнице?
За окном по металлическому подоконнику уныло барабанит апрельская капель, а солнечные лучи окрашивают стены кабинета в цвет рыжей миллиметровой бумаги.
Может быть, я не хотел бы снова видеть Бомбилу, но я бы хотел, чтобы он увидел ремень, привязанный к изножью кровати. И чтобы он увидел, как в палату к девушке приносят костыли. Но он не может этого увидеть, потому что…
* * *…потому что Бомбила стоит к нам спиной, сверкая лысеющим затылком. Я сажусь, и Правосудие говорит о смягчающих обстоятельствах – вину признал, в содеянном раскаялся, имеет несовершеннолетнего ребенка 17 лет.
– …назначить административное наказание в виде штрафа в доход государства, – объявляет Правосудие и закрывает папку.
Через минуту я стою с девушкой из джипа в коридоре суда. Она говорит, что помнит меня. Для нее уже я – Мужчина-На-Каталке.
Бомбила идет мимо нас, торопится, словно не замечая. Я снова вижу его в профиль. Он проходит, не поворачивая головы в нашу сторону.
Птица-сердце где-то внутри клетки ударяется о прутья, и я снова оказываюсь в кабинете у психолога.
Он что-то записывает. О чем я ему только что рассказывал? Ах да…
* * *Утро. Я сижу на пассажирском сиденье, пристегнут. Жена за рулем – она везет меня в поликлинику на амбулаторный осмотр к хирургу.
Мы выезжаем на первый перекресток, и я знаю, что сейчас в нас врежется машина. Джип, например. Прямо в переднюю правую дверцу.
Я задерживаю дыхание и сжимаю ремень безопасности так же, как сжимал ремень в больнице.
Мы проезжаем второй перекресток – горит зеленый свет. Я жду удара. Если это произошло однажды, это может случиться еще раз. Например, прямо сейчас, прямо здесь.
Мы выезжаем на следующий перекресток, и жена осторожно поворачивает машину влево. Я начинаю кричать.
* * *– Я снова приехал к вам на метро, – говорю я.
Психолог записывает. Со лба у него стекают капли пота – кондиционер в кабинете не работает, и летняя жара донимает нас обоих.
– Опять? – спрашивает он. – Мы с вами столько раз обсуждали, что вам нужно взглянуть в лицо своему страху. Вы не сможете сделать это в метро.
Я молчу и думаю о тех, кто боится ездить на метро. У всех свои недостатки. Я вот боюсь садиться в машины к незнакомцам и поворачивать налево.
– Вы говорите, в годовщину аварии планируете сидеть дома? – спрашивает психолог. Я киваю. – Ну так вот, – продолжает он, – вы должны будете в тот день не прятаться, а выйти в тот самый час на то самое место и сесть в первую же остановившуюся машину.
Я говорю, что не могу этого сделать. Я объясняю это спокойно и уверенно, как вэдэвэшник объяснял мне, как встать с кровати с помощью ремня. Говорю, что у меня прогресс. Я уже могу ездить на машине на небольшие расстояния вместе с женой. Что даже пробовал сесть в такси, но потом выходил через несколько кварталов. Опасность слишком очевидна, чтобы ею пренебрегать.
Психолог непреклонен:
– Считайте это экзаменом. В тот же день. В то же время. На том же перекрестке. Останавливайте первую машину, садитесь на пассажирское сиденье – и вперед! Сами увидите – вам сразу станет легче! Нужно закрыть эту страницу своей жизни и двигаться дальше.
Когда он говорит о страницах, я думаю о толстой папке с заголовком «Административный материал» с торчащим из нее краем миллиметровой бумаги. Вспоминаю, какой ровной и безопасной кажется на бумаге Первомайская улица. Думаю о летнем вечере, когда солнце только-только село, и начинает стремительно темнеть.
Я думаю об этом и понимаю, что уже стою на перекрестке Первомайской и 5-й Парковой. 22 часа. 23 июля. Я медленно поднимаю руку.
* * *Пару минут никто не останавливается, рука начинает уставать, но потом возле меня резко тормозит черная запыленная машина – в сумерках я даже не успеваю рассмотреть модель.
Стремительно, чтобы не успеть передумать, я сажусь на пассажирское кресло, бормочу адрес, захлопываю дверцу и судорожно начинаю дергать ремень безопасности. Водитель не ждет, пока я пристегнусь, и стартует. Все бомбилы так поступают. Все до единого.
Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, плавно вытягиваю ремень и защелкиваю его.
– Зачем пристегиваешься? – спрашивает водитель.
Я поворачиваю голову и вижу Бомбилу в профиль. Человека, который год назад повернул налево.
Этого не может быть. И конечно, это возможно. Я видел в протоколе его адрес – он живет в этом районе и, значит, так же «бомбит», только уже на другой машине. Тот вишневый «хюндай» не подлежал восстановлению.
– Остановите… – говорю я. Думаю, что говорю, потому что на самом деле не издаю ни звука. Надо будет рассказать об этом психологу.
Бомбила ничем не выказывает, узнал ли он меня или нет, и проезжает перекресток с 7-й Парковой на мигающий желтый. Доезжает до 9-й Парковой и притормаживает, пропуская пешеходов. По лобовому стеклу начинает барабанить дождь.
Я сбрасываю с себя оцепенение и на этот раз действительно говорю вслух:
– Я выйду тут.
Пытаюсь отцепить ремень безопасности, но пряжку ремня заклинило. Пока я тщетно стараюсь освободиться, загорается зеленый, и Бомбила трогает с места по трамвайным путям:
– Зачем выходить? Недалеко же.
Он поворачивает голову, и я впервые смотрю ему прямо в глаза. Бомбила узнает меня и улыбается. Он смеется надо мной. Потому что машина, в которой я еду, больше не черная – потоки дождя превращают ее поверхность в темно-вишневую. Потому что я не помню имен Психолога, Лейтенанта, Девушки-на-Каталке, Вэдэвэшника и Правосудия – я еще не встретил их. Потому что это не годовщина аварии. Это сама авария.
Бомбила успевает прилично разогнаться и на 11-й Парковой, не притормаживая на стоп-линии, начинает резкий поворот налево.
Он не должен повернуть. Куда угодно, только не туда.
Непослушный замок ремня безопасности раскрывается, я бросаю тело влево, хватаю обеими руками руль и выворачиваю его вправо.
Водитель кричит, и я понимаю, что это не Бомбила. Даже отдаленно не похож – пожилой мужчина с бородкой. Его черная «хонда» делает неуклюжий рывок вправо, и я понимаю, что нас несет прямо на переполненную людьми автобусную остановку за перекрестком.
Я хочу, чтобы время остановилось здесь и сейчас, и оно останавливается.
Было 22:10, 23 июля.
М. С. Парфенов
Гроб на колесах
© М. С. Парфенов, 2014
г. Сочи
В половине восьмого утра Артем себя чувствовал отвратительно. Принять душ не успел, только пару раз брызнул чуть теплой водой из крана на лицо, но помогло ненадолго. Глаза слипались, голова болела. Зубы почистить просто забыл, и во рту ощущался кислый привкус чего-то перебродившего, вполне возможно – вчерашнего полуночного ужина. Прислонившись затылком к рекламному плакату на фонарном столбе, Артем едва не отключился. А когда, встряхнувшись, полез в куртку за сигаретами, вспомнил, что оставил их дома, на раковине.