Хрустальный поцелуй (СИ)

— Спокойной ночи, — Ханс прервал мои размышления, заглянув в комнату. Он обычно ложился позже и вставал раньше, только несколько раз, проснувшись посреди ночи, я видела его на диване напротив. Сейчас же я, как никогда раньше, была решительно настроена дождаться его прихода.
— Ханс, — позвала его я. Он замер в дверях.
— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил он.
— Нет-нет, все в порядке, — поспешила заверить я, садясь на кровати. — Можно тебя попросить?
— Конечно. Что такое?
— Можешь считать это подарком, раз тебе так нравится мне их дарить.
С каждым моим словом он все больше хмурился, и я решила, что лучше сказать все резко и сразу, а не оттягивать возможную неприятную концовку.
— Ложись со мной, — выпалила я, зажмурившись в ожидании ответа. Но тянулись долгие секунды, Ханс молчал, и я нерешительно приоткрыла глаз. Ханс выглядел удивленным. — В том смысле, что на кровати ведь достаточно места для двоих. Не обязательно ютиться на диване, когда можно спокойно лечь здесь, — тут же пояснила я, пока он не успел себе чего-нибудь надумать. И добавила: — Я тебе доверяю.
Какое из этих объяснений повлияло на его решение больше остальных, я не знала. Но он кивнул.
— Хорошо, — немного погодя сказал он. — Раз уж у тебя сегодня день рождения, то все для тебя.
— Не только сегодня. Ну, неужели тебе так хочется пытаться улечься на диване?
— Я нормально умещаюсь на нем.
— Ханс, пожалуйста, — у меня кончились аргументы, и я изо всех сил надеялась, что этой нескрываемой мольбы в голосе будет достаточно, чтобы он согласился.
— Зачем тебе это? — тихо, сдаваясь, поинтересовался он, садясь на край кровати.
— Я пытаюсь хоть как-то отплатить тебе за твою заботу. Это все, что я могу сделать для тебя.
— Ты не обязана это делать.
— Я знаю, — я кивнула. — Но ты ведь тоже не обязан обо мне заботиться. И тем не менее, ты это делаешь.
— В твоих словах есть логика, — наконец признал он. — Хорошо. Пусть будет по-твоему. Только не жди меня, я ложусь поздно.
Я кивнула и под его внимательным взглядом снова легла на подушку.
Конечно, я не обещала ему не дожидаться его, у меня, в конце концов, были свои планы, но он удивился, увидев, что я не сплю, когда пришел спать. Он лег рядом, на другой стороне кровати и на приличном от меня расстоянии, и только потом спросил:
— Я разбудил тебя?
— Нет, все хорошо, я сама проснулась, — уверенно соврала я.
— Врешь, — даже не спросил — просто констатировал факт. Но я не сдавалась.
— Нет.
— Хорошо. Спи, завтра вставать рано.
Я повернулась к нему лицом и послушно закрыла глаза. Я слышала рядом его дыхание, и на душе становилось спокойнее. Я чувствовала себя на своем месте, но мне очень хотелось, чтобы он был ближе. Еще ближе.
На свой страх и риск я немного подвинулась к нему и повернулась спиной, будто бы я просто ворочаюсь во сне. Никакой реакции не последовало, и я, выждав пару секунд, подвинулась еще. Его дыхание изменилось — он словно замер в ожидании моего следующего действия, и я не стала обманывать его ожиданий, сдвинувшись еще на несколько сантиметром. Он усмехнулся и, наконец, обнял меня, прижимая ближе к себе.
— Довольна? — с теплой улыбкой в голосе поинтересовался он. Я энергично закивала головой, слушая его хрипловатый смех.
От Ханса слегка пахло сигаретами и мылом, а еще чем-то знакомым из детства, но чисто его запахом, и я уснула — вот так просто, в его объятиях, — пытаясь вспомнить, что это за запах.
Утро встретило меня холодом, потому что Ханс, конечно, проснулся раньше. Но я совсем не расстроилась, довольная своей маленькой победой.
========== 14. ==========
До Рождества время тянулось долго, дни казались серыми и мрачными. Их разбавляли только нечастые визиты Ханса и его крепкие объятия, когда мы спали вместе. В первую ночь он, конечно, попытался отшутиться и уйти на диван, но я не позволила, напомнив ему, что он обещал мне в прошлый раз.
Я ждала этих ночей, желая поскорее оказаться в его теплых руках. Может быть, это казалось ему странным. Я старалась об этом не думать. Может быть, он обо всем догадался и просто щадил меня, не желая ранить отказом. И эти мысли я гнала прочь. Я не знала, как объяснить происходящее и то, что он потакал моим капризам, но я не хотела ничего менять. Ханс был мне дорог, и я старалась быть рядом с ним всегда, когда это представлялось возможным. К тому же, он не возражал. И мне этого было достаточно.
В этом году на Рождество нас тоже отпустили по домам. Ханс еще за неделю до праздника сказал мне, что был бы не против повторить наши прошлогодние посиделки, и я с радостью согласилась, потому что сама хотела того же.
Я ждала его, стоя у окна — совсем как в прошлом году — и наблюдая за отъезжающими машинами. В голову лезли мысли о том, как много всего изменилось за прошедшее время. Как изменилась я сама, и как изменилось все вокруг меня. Я смогла признаться — хотя бы самой себе, — что влюблена в Ханса, что он многое для меня значит. Это признание не далось мне нелегко, но оно повлияло на мою жизнь. Теперь все воспринималось иначе: все его слова, все его прикосновения — все то, что он делал, теперь рассматривалось мною через совсем другую призму. Через призму влюбленности и привязанности.
Он подошел неслышно, как тогда, и на меня накатило сильное ощущение дежа вю. Будто бы все это уже было, уже случалось в моей странной жизни. Но вместе с тем — все ощущалось иначе, по-новому.
— Ты готова? — спросил он. Я кивнула. Конечно, я была готова уже утром, потому что знала о том, что он меня заберет. — Поехали, машина уже ждет.
Я надела куртку, и мы спустились вниз. Он открыл мне дверцу машины — все еще ухаживал за мной, как истинный джентльмен, — и захлопнул ее за мной, как только я устроилась на сиденье. Сам он сел вперед, и машина тут же тронулась с места.
Я ехала в предвкушении этих нескольких дней с ним. Хотела снова почувствовать эту сказку, которую помнила с прошлого Рождества. Мне не нужны были его подарки, не нужно было этого — только он и его тепло, ощущение крепкого плеча рядом и та безопасность, которую я чувствовала рядом с ним. Я знала, что мне нельзя его любить. Он старше, он опытнее, он совсем другой, не то, что я. Но я любила и ничего не могла поделать с этим чувством, с каждым днем растущим и крепнущим внутри все больше и больше. Оно согревало меня изнутри и дарило уверенность в завтрашнем дне. Вело меня через все препятствия, встречающиеся на пути — да, они были несерьезными, только тренировки и бесконечная усталость от них, но все равно казались значительными. Особенно для шестнадцати лет, когда все казалось большим, чем было на самом деле.
— Ты такая задумчивая, — вдруг произнес Ханс, вырывая меня из размышлений. Я смущенно улыбнулась и заправила выбившуюся из косы прядь волос за ухо. — Что-нибудь случилось?
— Все в порядке, — заверила я. — Просто вспоминаю прошлое Рождество.
У меня не было причин ему врать, как нечего было скрывать от него. Лишь об одном я молчала, но это оставалось между нами и пряталось в жестах и за словами. Об этом необязательно было говорить вслух.
— Надеюсь, вспоминаешь с радостью.
— А как иначе?
Он рассмеялся, а я ведь даже не шутила. Я не помнила ничего плохого, связанного с Хансом. Он был для меня идеалом, хотя я знала, что идеальных людей не существует. Он был особенным, и рядом с ним особенной себя ощущала и я сама.
Перед тем, как подниматься в квартиру, я ехидно спросила:
— На этот раз я тоже найду какой-то сверток до самого праздника?
— А хочешь? — с улыбкой поинтересовался он. Я рассмеялась.
— Ты ведь знаешь, что нет.
— Знаю. Поэтому — не найдешь.
— А на сам праздник?
— А это сюрприз, — уклончиво ответил Ханс, и все остальные мои вопросы остались без внимания. Он шутил, шутила и я. И эти мгновения нельзя было передать словами.
Вечером первого дня мы так же, как в прошлый раз, нарядили елку. В этом году я заметила несколько новых игрушек и вывесила их вперед, на видные места. Мы занимались украшением дома под тихую музыку граммофона, сталкивались руками и шутливо воевали за место игрушки. Атмосфера была теплой как никогда раньше. По спине ползли мурашки от его близости, но было так хорошо, так правильно находиться там, смеяться над его шутками, слушать тихое шуршание пластинки. Мне хотелось улыбаться всему — этому миру, этому солнцу, выглянувшему из-за снеговых туч на несколько коротких мгновений, этому серому небу. И ему. Прежде всего — ему.