Вершина

— Не думаю, что тебе очень хочется рассказывать о военных годах.
— Ты прав.
Тем не менее, собрав всю свою решимость, он начал свой рассказ именно с этого периоде:
— Они просчитались. Неразбериха, которая возникла при немецком наступлении, позволила мне сбежать из полицейского участка. Правда, прямиком оттуда я попал в концлагерь. Постепенно я начал разбираться в сложившейся ситуации. Конечно, я ничего не мог предусмотреть, опираясь на исторические сведения, — это по плечу лишь нашим историкам или тем, кто всерьез интересуется подобными вещами. Я вступил добровольцем в немецкую армию, но вскоре понял, что войну они проиграют. Тогда я перешел линию фронта и, попав к американцам, выложил им все, что мог разузнать за время службы у немцев. Так я стал работать на американскую разведку. Рискованно, конечно, есть немало шансов на такой службе схлопотать пулю. Но, как видишь, — все обошлось. Меня пронесло. Я закончил войну, имея много друзей, которые потом помогли мне перебраться сюда. Ну, а все остальное — лишь следствие моего прошлого.
Моя сигара погасла. Я зажег ее снова. Сигары у Майкла были отменные. Их ему поставляли из Амстердама.
— Как зерно на чужой почве, — сказал я.
— О чем ты?
— Ты же знаешь. Руфь в изгнании. К ней плохо относились на родине, но ностальгия ее мучить все равно не переставала.
— Я этой истории не знаю.
— Она есть в Библии.
— Ах, да! Мне, наверное, стоит перечитать Библию. — Его настроение круто изменилось, передо мной в кресле сидел подтянутый, уверенный в себе человек — тот Майкл, которого я привык видеть.
— Да, — сказал он, проглотив остаток виски, — в прошлом у меня было немало упущений, да и условия теперешней жизни меня тоже мало радуют. Вот ты, например, наверняка вернешься назад, когда, пойдя в туристический поход, столкнешься с отсутствием горячей воды, электричества и многих других вещей, без которых, как утверждают их производители, просто нельзя жить. Мне бы тоже сейчас хотелось бы иметь аппарат для уменьшения земной гравитации или клеточный стимулятор, но этого у меня нет. и я прекрасно научился обходиться без этих столь необходимых для меня вещей. Но вот тоска по своему времени, по своему дому… Можно привыкнуть ко вкусу чужой еды, чужому языку и чужим обычаям, ко всем этим мелким дрязгам, которыми вы постоянно занимаетесь сейчас и которых не избежать в будущем. Но в будущем все будет иным — все абсолютно. Путь, который пройдет цивилизация, можно сравнить лишь с путем солнца за миллионы лет!
По своей ли воле люди во все времена перекочевывали с места на место? Мы исчисляем свой род от того поколения, которое сумело противостоять любой стихии, вынести все испытания и, прочно осев на одном месте, дать начало своему роду! — глубокая морщина пролегла между его бровей. — Я приспособился ко всему. Назад я уже не вернусь, даже если меня амнистируют и пригласят вернуться. Я ненавижу те методы, с помощью которых они правят страной.
Я допил виски и, ощущая на языке его божественный вкус, лениво поинтересовался:
— Значит тебе здесь нравится?
— Да, — твердо ответил он. — По крайней мере, пока. Я преодолел эмоциональный кризис. В этом мне помогла моя работа сейчас и стремление выжить — в прошлом. У меня было все эти годы слишком мало времени, чтобы жалеть себя. Сейчас мое дело, моя работа увлекают меня все больше и больше. Это увлекательная игра, в которой даже если что-то и не удается, человека все равно не наказывают высшей мерой! Я нашел здесь то, что безвозвратно утеряно людьми будущего. Я клянусь, что ты даже понятия не имеешь, насколько прекрасен и экзотичен город, в котором ты живешь! Только вдумайся — в то же самое время, когда мы здесь беседуем, всего в пяти милях отсюда, возле атомной лаборатории, на часах стоит солдат, а неподалеку от него в подъезде замерзает бродяга. А еще где-то идет оргия на вилле миллионера, где-то священник готовится к утренней молитве, недавно в город приехал арабский торговец, не спит шпион из России, прибывает корабль из Индии!.. — Он немного успокоился и, посмотрев на двери, ведущие в спальню, продолжил нежным, взволнованным голосом: — А моя жена? Мои дети? Нет, я не вернусь! Моя жизнь — здесь!
Я последний раз затянулся сигарой:
— Ты действительно неплохо приспособился к этой жизни!
Майкл, у которого от моих слов окончательно улетучились остатки плохого настроения, улыбнулся:
— Ты, я вижу, всерьез поверил во все эти россказни?
— Ты знаешь, — да! — ответил я и, затушив в пепельнице сигару, поднялся из кресла, — Уже поздно. Собирайся. Нам пора идти!
Вначале он ничего не понял. Но, когда до его сознания дошел смысл моих слов, он вскочил с кресла, словно разъяренный кот:
— Мы?!
— Конечно, — сухо ответил я, доставая из кармана пистолет с парализующими капсулами. — Остановись. Против этой штуки ты бессилен. Мы просто проверяли тебя. Ну, а теперь — пошли!
— Нет, — чуть слышно промолвил он, кровь отхлынула от его лица. — Нет, нет, ты не сможешь этого сделать, это будет нечестно по отношению к Амалии, к детям…
— Это тоже входит в твое наказание.
Я высадил его в Дамаске за год до того, как войска Тамерлана разорили этот прекрасный город.
  
Дж. Ф. Бон
 
На четвертой планете
 
Перестав жевать мох, Ул Кворн на мгновение замер, затем выдвинул до пределов допустимого свой глаз и принялся осматривать предмет, перегородивший Тропу.
До самого последнего момента Кворн не замечал ничего вокруг себя, всецело занятый поисками наиболее лакомых кусочков, поэтому столкновение явилось для него полнейшей неожиданностью. Он не на шутку испугался того жара, который исходил от предмета — ничто из живого и неживого на этой планете не могло давать столько тепла!
Близился закат. Ул Кворн распахнул свою мантию, ловя каждой клеточкой живительное тепло, излучаемое грудой блестящего металла, глаз его пополз вверх, пытаясь рассмотреть вершину незваного гостя. Высота была небольшой, но достаточной, чтобы причинить Кворну серьезные неприятности. Предмет явно выходил за границы Кормовой Тропы, а это ничего доброго не сулило…
В Уле Кворне зароились смутные воспоминания о тех древнейших временах, когда Фольк жил совершенно по-другому, когда у него было время для отдыха и строительства, когда жизнь заключалась не только в ползании по Кормовой Тропе и Воспроизведении. Несомненно — перед ним артефакт, созданный далекими предками миллионы лет назад! Время скрыло этот предмет под многовековыми наносами песка, а бушевавшая недавно страшная буря вновь вернула его на поверхность. Такие штуковины иногда попадались Улу Кворну, но все они были значительно меньше и не горели таким ослепительным блеском на фоне иссиня-черного неба.
Когда глаз наконец достиг вершины, Кворн затрепетал всей мантией от ужаса и удивления — это был не артефакт!
Перед ним простиралась поверхность громадного металлического диска диаметром не менее пятидесяти радов. С этой поверхности высоко в небо вздымались толстые металлические колонны, которые, соединяясь в необозримой вышине, поддерживали цилиндр, не уступавший по размерам диску. На мгновение Кворну показалось, что вся эта конструкция вот-вот рухнет на него. К его горлу подкатил комок недавно съеденного мха, и он испуганно втянул глаз, успев напоследок заметить, что от цилиндра отходят во все стороны какие-то толстенные трубы, направленные прямо на его Кормовую Тропу.
Ул Кворн задумался. Должно быть, буря, которая обнажила такой громадный предмет, была самой сильной за всю историю Фолька. И нужно же было этой штуковине попасть именно на его Тропу! Ну почему, если что и случается, то непременно на его территории? Где же справедливость?! Эта штуковина забрала у него не меньше двух тысяч радов прекраснейшей земли! Нет, в этом мире ему никогда не везло. Теперь, чтобы перелезть через эту махину, ему придется потерять массу драгоценной энергии! Ну что стоило объявиться ей га участке Ула Каада или Ула Варси, или любого другого члена Фолька? Ну почему всегда он?!