Право Черной Розы (СИ)
Занятно все же… Я знала, что у снежных барсов строение гортани не позволяет им рычать, мяукать или выть. Но, похоже, «мурчалка» у кошек любых видов расположена где-то не в гортани, и потому вот этот огромный пятнистый кот сейчас свободно мурлыкал, от чего под моими пальцами чувствовалась вибрация.
— Хочешь, расскажу тебе сказку? — спросила я, не ожидая ответа, разумеется.
Но ответ тем не менее последовал в виде дернувшегося хвоста, брошенного быстрого взгляда полуприкрытых синих глаз и ставшего тише мурчания. И я негромко заговорила, продолжая перебирать густой мех:
— Когда-то давно жила-была одна маленькая девочка. Судьба у нее была не так чтобы радостная. Ее подкинули к одному из фургончиков бродячего цирка в совсем малом возрасте. Циркачи, что удивительно, ребенка не выбросили, но и нянчиться с ней никто не горел желанием. Да и было ли у них на то время? Гораздо лучше они следили за дрессированными животными, которые приносили им прибыль.
А девчушка… Никому она не была нужна, никто ее не любил. Кидали изредка немного объедков, чтобы с голоду не померла. Зато тумаков и затрещин прилетало ото всех, у кого в тот момент было плохое настроение. Особенно доставалось от директора этого передвижного цирка. Однажды, когда он напился и горел желанием кого-нибудь поколотить, ему на глаза попалась чумазая тощая малявка. Чем не подходящая мишень? Сдачи точно не даст, пожаловаться никому не сможет, ведь говорить-то еще толком не умеет, да и деваться ей некуда. Вот и…
Малышке удалось вырваться, и она кинулась прятаться в сторону клеток с дикими животными, рыдая и задыхаясь от бега. Роста она была маленького, так как жила впроголодь и почти не росла, и тощая была по той же причине. Скелетик, обтянутый кожей, в грязном ветхом тряпье. Отчаявшись спрятаться от страшного злого пьяного дядьки, кроха просочилась между прутьями одной из клеток и бросилась к живущему там животному. Что уж творилось в тот момент в голове у перепуганного ребенка? Сложно сказать. Наверное, в ту минуту большая полосатая оранжевая киса с длинным хвостам казалась меньшим злом.
А тигрица Лотти, вероятно, просто растерялась от бесцеремонности маленького человеческого детеныша, метнувшегося к ней и забившегося между ее лап. Может, просто опешила и потому не откусила сразу же мелкой нахалке голову, а может, проснулся вдруг материнский инстинкту довольно старой уже кошки, у которой никогда не было своих котят… Но как бы то ни было, тигрица не только не напала на маленького человечка, но придвинула его к себе лапой, прижимая к мягкому животу, а на вопящего у клетки директора зарычала так, что тот буквально отлетел на безопасное расстояние. Разъяренный пьяница сплюнул в сердцах, заявил, что пусть Лотти жрет эту тощую немочь, раз уж ей захотелось человечины, и ушел. Даже не подумал позвать кого-то из дрессировщиков и попытаться спасти ребенка.
А тигрица и человеческая девочка подружились. Малышка пряталась в клетке при любой опасности и спала там по ночам, свернувшись калачиком у мягкого пушистого бока Лотти. Гладила свою звериную приемную маму, чесала за ушком и жаловалась на свои горести и беды. А та вылизывала своего приемыша большим шершавым языком и оставляла хорошие кусочки мяса. Зверя кормили намного лучше, чем приблудного чужого ребенка. Девочка забирала эти мясные ломтики, жарила на прутиках у костра, когда никто не видел, и съедала. Потому, наверное, и выжила вопреки всему.
Прошло несколько лет. Малышка подросла. Неожиданно для всех она оказалась очень симпатичной, гибкой, с хорошей пластикой и чувствам ритма. И ей пришлось, как и всем прочим циркачам, зарабатывать деньги. Ее выпускали в самом начале, чтобы разогреть публику перед основным представлением. Немного поплясать с бубном, сесть на шпагат, изогнуться так, как мало кто может… Да и вместе с Лотти ее выводили. Народ в ужасе ахал, когда отчаянный человечек засовывал черноволосую кудрявую голову в раскрытую пасть огромной тигрицы. К их ногам охотно бросали монеты, и хотя деньги забирали взрослые, но теперь было на что купить ребенку хоть какую-то одежду.
Ребенок рос, а тигрица дряхлела. Наступил момент, когда Лотти слегла от старости или от болезни, не знаю… и не смогла выступать перед публикой, демонстрируя трюки. Кормить ее стало бессмысленно, ведь крупный хищник ест много мяса, а оно стоит денег.
Однажды малышку услали по какому-то поручению, а когда она вернулась… Не было больше ее Лотти. Осталась лишь оранжевая в черную полоску шкура с головой и хвостом. Ее собирались выделать и использовать как ковер.
Девочка упала в обморок, увидев то, что осталось от ее приемной звериной мамы… А когда пришла в себя, дождалась ночи, собрала свои немудреные пожитки и сбежала из цирка. Так и закончилась эта невеселая сказка о дружбе умной доброй тигрицы Лотти и человеческой девочки.
Договорив, я замолчала. В горле стоял ком, а глаза затуманила пелена. Я не сразу поняла, что это слезы. Вроде уже отгоревала, оплакала, отпустила и попрощалась с Лотти, сохранив память о ней в потаенном уголке сердца как самое дорогое, что было в моей жизни. Единственная мать, какая у меня была… Хвостатая, зубастая, с усами и когтями, с густой, жесткой, оранжевой шерстью, расчерченной черными полосками.
Я спрятала лицо в ладонях и какое-то время сидела так, сгорбившись. Барс перестал мурлыкать, но позы не менял, лежа все так же на боку, и лишь нервно подрагивающий хвост выдавал его эмоции.
Глубоко вздохнув, успокаиваясь, я отняла руки от лица, вытерла мокрые щеки рукавом халата и поднялась на ноги. Ирбис смотрел на меня снизу вверх, но попытки встать не предпринимал.
— Прости, котик, — криво улыбнулась я. — Я пойду спать. Плохо себя чувствую, знобит. Да и устала, время уже позднее. Хочешь остаться здесь? Я застелю половину кровати покрывалом, чтобы шерсть не попала на постельное белье.
Барс мягко перекатился и встал на лапы, взглянув на меня исподлобья хмуро и недовольно.
— Оставайся, котик, — попросила я, глядя в его глаза. — Хочу вспомнить, как это… Когда ты спишь под охраной сильного опасного зверя, который, несмотря на это, может тебя защитить. Ты ведь меня не дашь в обиду? Твоей человеческой половинке я очень не нравлюсь, злится на меня. Давай хотя бы с тобой будем дружить?
Ответа я, разумеется, не дождалась, поэтому пошла к кровати, на всякий случай прикрыла половину ее поверх одеяла плотным покрывалом, которое Лисси совсем недавно свернула и оставила на пуфике. Не оглядываясь на своего ночного гостя, скинула халат, нырнула под одеяло на своей части постели и смежила веки. А когда матрас прогнулся под весом крупного тела, чуть улыбнулась, перевернулась на бок и лишь тогда открыла глаза.
— Знаешь, котик, — проговорила, уставившись на усатую пятнистую морду, которая улеглась на вторую подушку поверх покрывала, — можно пережить любую проблему, если есть мягкий плед, горячий чай и теплый кот.
Раскосые глаза моргнули, и зверь смешно фыркнул мне в лицо, а потом неожиданно лизнул в нос. У меня вырвался смешок, и я почесала барса за ушком. Он же, судя по всему, принял как факт, что я ненормальная, и перестал смотреть на меня шокированно.
— Спокойно ночи, котик.
Уже в полудреме я почувствовала, что матрас подо мной заволновался, словно по нему крутится кто-то большой и тяжелый, а потом моя рука нащупала мягкую шерсть, и я переползла ближе, обнимая горячий мощный бок. Заснула я окончательно под густое умиротворяющее мурлыканье.
Ночью в какой-то момент потревожило ощущение чьего-то пристального взгляда, но я, не открывая глаз, пошарила, пытаясь найти свою отодвинувшуюся пушистую грелку. «Грелка» вздохнула, матрас снова дрогнул, и моя рука уткнулась в пушистый мех.
— Котя… — пробормотала я во сне, придвигаясь ближе.
Утром я проснулась в одиночестве. О ночном госте напоминали лишь основательно примятое покрывало на застланной половине кровати и немного белых шерстинок, прилипших к ткани.