Великий сон
— Порядок, — объявил я. — У тебя ключ — пошли в дом.
— Кто сказал, что у меня есть ключ?
— Не морочь мне голову, парень. Его дал тебе дружок — хозяин. У тебя там хорошенькая, чистая комната. Когда у него в гостях были дамы, он тебя вышибал туда и запирал. Был, словно Цезарь, супругом для женщин и любовницей для мужчин. Думаешь, я не встречал такие парочки, как ты и он?
Хотя я и не выпускал из рук пистолет-автомат и держал его на мушке, он все же размахнулся, нацелившись мне в челюсть. Удар был задуман сокрушительный, только у таких красавцев никаких мускулов в теле, как бы они ни выглядели.
Швырнув к его ногам пистолет, я сказал:
— Может, это тебе нужно?
Он молниеносно нагнулся — реакция у него была неплохой, а я кулаком врезал ему по шее. Повалившись набок, он потянулся к пистолету, а я подхватил его и бросил в машину. Парень встал на четвереньки, вытаращив глаза, кашляя и тряся головой.
— Кулачный бой не для тебя, — сообщил я. — Слишком изматываешься.
Он придерживался иного мнения: ринулся на меня, словно выпущенный из катапульты, целясь в ноги. Отскочив в сторону, я сдавил ему сзади шею в железном захвате, вложив в него всю силу обеих рук. Через полминуты колени его подкосились, и он распластался у меня в ногах, совершенно готовенький. Сходив к машине за наручниками, я завел ему руки назад и защелкнул браслеты на запястьях. Подхватив под мышки, мне удалось оттащить красавчика с улицы за живой забор. Затем я вернулся к машине, и проехав метров тридцать вверх по улице, вышел и запер ее.
Когда я возвратился, он еще не очухался. Я отпер дверь, втащил его в дом. Веки парня затрепетали, глаза открылись, и взгляд его сфокусировался на мне.
Отодвинувшись, чтобы он не достал меня ногами, я начал:
— Веди себя тихо, иначе врежу еще. Всего только тихо лежи и задержи дыхание — надолго, насколько выдержишь, а потом ты будешь вынужден вдохнуть, так как уже побагровело лицо, выпучились глаза, и в конце концов ты вдохнешь, — однако ты привязан к креслу в небольшой уютной газовой камере в Сен-Квентине, и когда вдохнешь, хотя всем существом противишься этому, то задышишь не воздухом, а цианистыми парами. И это в нашем штате называется гуманная казнь.
— Поцелуй меня… — всхлипнул он.
— Выложишь показания, братец, даже не думай иначе. И будешь говорить именно то, что нужно, и ничего из того, чего мы не хотим.
— Поцелуй меня…
— Скажешь еще раз — я тебя прикончу.
Губы его скривились. Оставив его лежать на полу со звериным блеском в глазах, я вышел из гостиной в коридор, включив еще одну лампу. Спальня Гейджера выглядела по-прежнему. Зато в комнате напротив дверь уже не была заперта. Внутри мерцал слабый свет и пахло сандаловым деревом. Два холмика пепла из кадила возвышались на латунном подносике на столе. Свет шел от двух черных свечей в высоких подсвечниках, поставленных на стулья с прямой спинкой по обеим сторонам постели.
На постели лежал Гейджер. Две исчезнувшие из гостиной полосы китайского шелка были выложены на груди в виде креста, закрывая окровавленный халат. Окоченевшие прямые ноги в черной пижаме были обуты в домашние туфли на толстой подошве. Руки поверх шелка скрещены в запястьях, ладони с ровными пальцами покоились на плечах. Губы сомкнуты, и усики а-ля Чарли Чан выглядели так неестественно, словно были наклеены. Широкий заострившийся белый нос.
Я до него не дотрагивался, даже не подходил близко — наверное, был, как лед, холодный и окоченевший, как доска.
Из открытой двери потянуло, и по бокам разгоревшихся свечей потекли капли черного воска. Воздух в комнате был тяжелый, и попахивало мистикой. Выйдя, я запер двери и возвратился в гостиную. Парень не шевельнулся. Я постоял, прислушиваясь, не раздастся ли звук полицейской сирены. Все зависело от того, когда Агнес заговорила и что сказала. Если упомянула Гейджера, полиция может появиться с минуты на минуту. Но она может и не заговорить несколько часов. А вдруг ей вообще удалось улизнуть?
Я посмотрел вниз на парня:
— Хочешь сесть, приятель?
Закрыв глаза, притворился, что не слышит. Подойдя к столу, я поднял трубку и набрал номер Берни Олса — оказывается, ушел в шесть. Позвонив на квартиру, застал его дома.
— Это Марлоу. Сегодня утром ваши ребята нашли у Оуэна Тейлора револьвер?
Он закашлялся, пытаясь скрыть удивление.
— Это сугубо полицейское дело, — ответил он неопределенно.
— Если нашли, в нем должны быть три пустых патрона.
— Откуда тебе, черт побери, известно, — изумился Олс.
— Приезжай на Лауерн-Террас, номер 7244. Покажу, кому достались пульки.
— Ты это мне сообщишь просто так, хм..?
— Просто так.
— Выгляни в окно — увидишь, как я уже подъезжаю, — объявил Олс. — Я ведь заметил, что ты в этом деле чересчур осмотрителен.
— Не то слово, — отозвался я.
XVIII
Олс стоя разглядывал парня — тот сидел на диване, откинувшись назад. Олс смотрел на него молча, светлые брови были взъерошены — жесткие и округлые, как щеточка для чистки овощей, которые при случае раздают служащие фирмы по производству щеток.
— Признаете, что вы застрелили Броди? — спросил он.
Мальчишка снова процедил любимые четыре слова. Олс, вздохнув, посмотрел на меня.
— Может не сознаваться — у меня его оружие, — сказал я.
— Господи, — опять вздохнул Олс, — хоть доллар плати каждый раз, чтобы от тебя по частям что-то вытащить. Это страсть такая или что?
— Не сказал сразу по привычке.
— Ладно, уже кое-что. Я позвонил Уайлду. Подъедем к нему с этим трутнем. Он сядет со мной, а ты меня можешь сопровождать, на случай, если попробует бодаться.
— Как тебе нравится то, что в спальне?
— Потрясающе. Я в общем-то даже рад, что этот юный Тейлор сверзился с мола. Не хотелось бы мне хлопотать, чтобы он попал в руки палача за то, что прикончил такую вонючку.
Зайдя в спальню, я задул черные свечи. Когда возвратился в гостиную, Олс поставил парня на ноги, а тот уставился на него черными злыми глазами, и лицо было жестким и белым, как застывший бараний жир.
— Пошли, — приказал Олс, обхватив плечи юноши, словно защищая его.
Выключив везде свет, я вышел за ними. Расселись по машинам, и я, следуя за парой задних фонарей Олса, скатился по длинному серпантину асфальта, надеясь, что это мое последнее посещение Лауерн-Террас.
Государственный прокурор Теггат Уайлд жил на углу Четвертой авеню и Лафайет-Парк, в белом доме, огромном, словно гараж, с воротами на столбах из красного песчаника и несколькими акрами ухоженного газона. Это был один из тех солидных, старомодных домов с деревянными колоннами и балками, которые когда-то, по мере расширения города к западу, целиком переносились на новое место. Уайлд принадлежал к старинному лос-анджелесскому семейству и, возможно, родился в этом доме, когда он еще возвышался на старом месте, на Вест-Адамс или еще где.
На автомобильной дорожке стояли две машины — большой личный седан и полицейская с шофером в форме, который, прислонясь к боковой дверце, покуривал, поглядывая на месяц. Олс, подойдя к нему, что-то сказал, и шофер посмотрел на парня в его машине.
А мы направились к дому и позвонили. Прилизанный блондин повел нас по коридору, потом спустились в расположенную на нижнем уровне просторную гостиную, набитую массивной мебелью, затем — еще коридор. Он постучал в большую дверь и вошел с докладом. Через секунду двери распахнулись, и мы вступили в кабинет с деревянными панелями, растворенными французскими окнами до полу, с видом на темный сад из таинственных деревьев. Через окна лился запах влажной земли и цветов. На стенах висели большие потемневшие картины, были там кресла, книги, а к запаху влажной земли и цветов примешивался аромат первоклассного сигарного дыма.
Теггат Уайлд сидел за письменным столом — кругленький джентльмен средних лет с голубыми глазами, способными принимать дружелюбное выражение, хотя в действительности не выражали ничего. Перед ним стояла чашка черного кофе, а в левой руке, в тонких ухоженных пальцах он держал сигару в пестрой обертке. На углу стола в голубом кожаном кресле расположился второй джентльмен — у этого глаза были холодные, черты лица резкие, весь плоский как доска, а взгляд суровый, как у распорядителя стоянки. Красивое холеное лицо выглядело так, словно он брился не больше часа назад. На нем был безукоризненно отглаженный коричневый костюм, а в галстуке красовалась черная жемчужина. Длинные нервные пальцы свидетельствовали о сообразительности. Похоже, он приготовился к бою.