Долгое прощание. Обратный ход
– Не в этом дело. Это ерунда. Я частный сыщик. Ваши проблемы мне распутывать не надо. Но они существуют. Можете считать, что у меня на них нюх. Хотите повежливее – считайте, что я разбираюсь в человеческих характерах. Возможно, эта женщина бросила вас в «Танцзале» не просто потому, что вы напились. Может, у нее было предчувствие.
Он слегка улыбнулся.
– Я раньше был на ней женат. Ее зовут Сильвия Леннокс. Женился из–за денег.
Я хмуро глянул на него и встал.
– Пожарю яичницу. Вам надо поесть.
– Погодите, Марлоу, Вы, наверное, удивитесь, почему же я не попросил у нее сотню–другую. Знаете, что такое гордость?
– Не смешите меня, Леннокс.
– Это так смешно? У меня гордость особая. Это гордость человека, у которого больше за душой ничего нет. Извините, если я вам неприятен.
Я пошел на кухню, пожарил яичницу с беконом, сделал кофе и тосты. Мы поели в столовой на веранде. Когда дом строился, такие веранды были в моде.
Я сказал, что иду к себе в контору и на обратном пути заберу его чемодан. Он дал мне квитанцию. Щеки у него слегка порозовели, и глаза уже не прятались так глубоко.
Перед уходом я поставил на стол возле дивана бутылку виски.
– Потренируйте на этом свою гордость, – предложил я. – И позвоните в Вегас, сделайте одолжение.
Он молча улыбнулся и пожал плечами. Спускаясь по лестнице, я все еще злился, непонятно почему. Также мне было непонятно, почему человек голодает и слоняется по улицам, но не закладывает свой гардероб. Он играл по каким–то своим правилам.
Такого роскошного чемодана я в жизни не видел. Сделан из высветленной свиной кожи, в свои лучшие времена был нежно–кремового цвета. Застежки золотые. Английское производство. Здесь – если здесь такие вообще продавались – он бы стоил скорее восемьсот, а не двести долларов.
Я предъявил его хозяину. Потом посмотрел на столик, где стояла бутылка.
Терри к ней не притрагивался. Был так же трезв, как и я. Курил, но без особого удовольствия.
– Я позвонил Рэнди, – сообщил он. – Он рассердился, что я не позвонил раньше.
– Вез подсказки не можете, – заметил я. – Подарок от Сильвии? – Я кивнул на чемодан. Он рассеянно смотрел в окно.
– Нет. Это мне подарили в Англии, задолго до нашего знакомства. Очень, очень давно. Я бы хотел оставить его здесь, а у вас взять на время какой–нибудь старый.
Я достал из бумажника пять двадцаток и бросил перед ним на стол.
– Вещи в залог не беру.
– При чем здесь залог? Вы не ростовщик. Просто не хочу брать его с собой в Вегас. И не нужно мне так много денег.
– Ладно. Деньги берите, чемодан остается здесь. Но учтите, сюда могут залезть воры.
– Это не важно, – равнодушно отозвался он. – Пусть залезают.
Он переоделся, и около шести часов мы съездили пообедать в ресторан Муссо. Без выпивки. На бульваре Кауэнга он сел в автобус, а я поехал домой, размышляя на разные темы. Пустой чемодан лежал у меня на кровати, где он перекладывал из него вещи в мой саквояж. В замке торчал золотой ключ. Я запер чемодан, привязал ключ к ручке и поставил его на верхнюю полку в платяной шкаф. Мне показалось, что в нем что–то есть, но это было не мое дело.
Вечер был тихий, дом казался опустевшим. Я расставил шахматы и разыграл французскую защиту против Стейница. Он, правда, побил меня на сорок пятом ходу, но и я заставил его попотеть.
В девять тридцать зазвонил телефон. Голос в трубке мне уже приходилось слышать.
– Это мистер Филип Марлоу?
– Да, это Марлоу.
– Это Сильвия Леннокс, мистер Марлоу. В прошлом месяце мы познакомились вечером возле «Танцзала». Потом, как я слышала, вы были очень любезны и доставили Терри домой.
– Доставил.
– Вы, наверное, знаете, что мы в разводе, но я все–таки беспокоюсь. Он съехал с квартиры в Вествуде, никто не знает, куда.
– Я в тот вечер заметил, как вы беспокоились.
– Слушайте, мистер Марлоу, я была за ним замужем. Я не очень люблю пьяниц. Возможно, я не проявила к нему внимания, но, может быть, у меня были важные дела. Вы частный детектив, и, если хотите, это можно поставить на деловую основу.
– Ни на какую основу ничего не надо ставить, миссис Леннокс. Он сейчас едет в автобусе в Лас–Вегас. У него там друг, который обещал ему работу.
Внезапно она очень оживилась.
– Неужели в Лас–Вегас! Как это трогательно с его стороны. Мы там поженились.
– Наверное, он забыл, – сказал я, – иначе поехал бы в другое место.
Вместо того, чтобы бросить трубку, она рассмеялась мелодичным тихим смехом.
– Вы всегда так грубите своим клиентам?
– Вы не клиент, миссис Леннокс.
– Пока нет, но кто знает? А своим приятельницам тоже грубите?
– Тот же ответ. Этот парень был на пределе, голодал, жил в грязи, без гроша. Вам стоило шевельнуть пальцем, чтобы его найти. Ему от вас тогда ничего не было нужно, да и теперь, наверное, тоже.
– А вот об этом, – холодно заметила она, – вы знать не можете. Спокойной ночи.
И трубка была повешена.
Конечно, она была кругом права, а я не прав. Но я этого не чувствовал.
Чувствовал только злость. Если бы она позвонила на полчаса раньше, я бы от этой злости расколотил Стейница в пух и прах – только он уже пятьдесят лет как умер, а шахматная партия была из задачника.
Глава 3
За три дня до Рождества я получил чек на сто долларов из банка в Лас–Вегасе. Вместе с ним пришла записка на листке с названием гостиницы. Он благодарил меня, желал мне счастливого Рождества, всяческих удач и надеялся на скорую встречу. Постскриптум свалил меня с ног. «Мы с Сильвией начинаем здесь наш второй медовый месяц. Она просит вас не сердиться на нее за то, что она решилась на вторую попытку».
Остальное я узнал из газеты, из раздела, который ведут эти дешевые снобы, светские хроникеры. Обычно я этого не читаю, разве только когда не на что позлиться.
«Ваша корреспондентка вся трепещет от известия из Лас–Вегаса, что эти милые Терри и Сильвия Леннокс снова впряглись в одну упряжку. Она – младшая дочь мультимиллионера Харлана Поттера, хорошо известного в Сан–Франциско и, конечно, на курорте Пеббл–бич. Сильвия пригласила Марселя и Жанну Дюо заново отделать весь особняк в Энсино, от подвала до крыши, по самому умопомрачительному последнему крику. Может быть, вы помните, дорогие мои, что Курт Вестерхайм, предыдущий муженек, преподнес Сильвии к свадьбе эту скромную хижину в восемнадцать комнатушек. Как, вы спрашиваете, а куда же девался Курт? Отвечаю – он в Сент–Тропесе, и как будто надолго. Там же живет некая французская герцогиня с очень–очень голубой кровью и двумя просто обворожительными детьми. Вы хотите знать, что думает об этом повторном браке Харлан Поттер? Тут можно только гадать. Мистер Поттер ведь никогда и ни за что не дает интервью. Всему есть пределы, мои милые».
Я отшвырнул газету в угол и включил телевизор. После этой собачьей блевотины даже борцы смотрелись прилично. Но факты, вероятно, были изложены точно. В светской хронике рисковать опасно.
Я представил себе эту восемнадцатикомнатную хижину, пошедшую в придачу к нескольким поттеровским миллионам, не говоря уж о том, как ее разделали эти Дюо в новейшем символико–фаллическом духе. Но никак не удавалось представить себе Терри Леннокса – как он в шортах слоняется вокруг одного из своих бассейнов и по переносному радио приказывает дворецкому заморозить шампанское и поджарить куропаток. Почему не удавалось, я не понимал. Если этому парню приятно играть роль комнатной собачки, мне–то что? Я только не хотел его больше видеть. Но знал, что придется – хотя бы из–за этого проклятого чемодана с золотыми застежками…
Это случилось в сырой мартовский вечер. В пять часов он вошел в мою убогую обитель для размышления. Выглядел старше, был очень трезв, строг и блистательно спокоен. Был похож на боксера, который научился стойко держаться под ударом. Он был без шляпы, в перламутрово–белом дождевике, в перчатках, седые волосы были приглажены, как перья на птичьей грудке.