Кровавый ветер

Незнакомец был неплохо сложен, смугл и недурен собой — если вы питаете слабость к узким лицам со сжатыми губами. Одежда на нем была темного цвета, только белоснежный платок кокетливо выглядывал из нагрудного кармашка. Вошедший выглядел спокойным, хотя в то же время явно был в некотором напряжении. Я предположил, что это от горячего ветра. Я и сам чувствовал себя схожим образом.
Он уткнулся взглядом в спину сидевшего пьянчуги. Тот играл в шашки своими пустыми стопками. Пришедший перевел взгляд на меня, а потом — на столики в открытых кабинках напротив. Все они пустовали. Он миновал пьянчугу, качавшегося и говорившего с самим собой, и обратился к пареньку, управлявшему баром:
— Не видал здесь леди, дружок? Высокую, симпатичную, с каштановым волосами, в платье из синего шелкового крепа, а сверху жакет типа «болеро» из набивной ткани. На голове соломенная шляпка с широкими полями и бархатной лентой. — У него оказался натужный голос, который мне не понравился.
— Нет, сэр. Таких здесь не было, — сказал паренек.
— Спасибо. Неразбавленный скотч. И давай побыстрее, хорошо?
Паренек налил ему, и незнакомец, уплатив, залпом осушил стакан и направился к выходу. Он сделал три или четыре шага и замер, разглядывая пьянчугу. Тот, ухмыляясь, извлек откуда-то пистолет, причем настолько быстро, что тот промелькнул смазанным пятном. Пьянчуга крепко держал оружие в руке и выглядел теперь не менее трезвым, чем я. Высокий смуглый незнакомец стоял не шевелясь — лишь голова на мгновение слегка качнулась в сторону.
Снаружи промчалась машина. Пистолет пьянчуги был автоматический, двадцать второго калибра. Он исторг пару жестких хлопков, и из дула показался дымок — еле заметный.
— Будь здоров, Уолдо, — произнес пьянчуга.
Потом он перевел пистолет на меня и бармена.
Смуглый мужчина падал целую вечность. Он пошатнулся, потом обрел равновесие, воздел одну руку, опять пошатнулся. Его шляпа слетела с головы, а потом и сам он рухнул лицом на пол. Своим падением он произвел такой шум, будто упал бетонный блок.
Пьянчуга соскользнул с табурета, смахнул свои десятицентовики в карман и ринулся к двери. Он передвигался боком, с пистолетом наперевес. Я был безоружен. Я не подумал, что мне может понадобиться ствол для того, чтобы купить стакан пива.
Паренек за стойкой ни разу не двинулся и не издал ни звука.
Пьянчуга, не сводя с нас глаз, легонько толкнул дверь плечом и толчком спины распахнул ее настежь. При этом в помещение ворвался сильный порыв ветра, взъерошив волосы лежавшего на полу мужчины. Пьянчуга проговорил: «Бедный Уолдо. Держу пари, что я расквасил ему нос».
Дверь захлопнулась. Я бросился к ней — по старой привычке делать не то, что нужно. Правда, в данном случае это уже не имело смысла. Где-то снаружи взревел мотор, и, когда я очутился на улице, красный расплывчатый блик хвостового огня исчезал за ближайшим поворотом. С номером машины я облажался, как некогда с шансом сделать свой первый миллион.
Как всегда, на улице хватало и машин, и людей. Все вели себя так, словно бы никаких выстрелов и не прозвучало. Впрочем, ветер производил достаточно шума, чтобы тяжелые быстрые хлопки двадцатидвухкалиберного пистолета были приняты за стук двери. Я вернулся обратно в бар.
Паренек будто окаменел. Он стоял, положив руки на стойку, чуть перегнувшись и разглядывая спину лежавшего на полу мужчины в темном костюме. Тот тоже не двигался. Я наклонился и ощупал его шейную артерию. Этот уж точно больше не двинется — никогда.
Лицо паренька за стойкой по своей выразительности заставляло вспомнить о бифштексе, да и цвета было такого же. В его глазах читалось больше злости, чем страха.
Я закурил сигарету и, пустив облачко дыма к потолку, бросил ему:
— Ступай звонить.
— Он, может, еще живой, — усомнился паренек.
— Когда используют двадцать второй калибр, то знают, что осечки не будет. Где телефон?
— У меня его нет. Я и без того понес значительные расходы. Черт, плакали мои восемьсот баксов!
— Заведение принадлежит тебе?
— Принадлежало, покуда не приключилось всего этого.
Он стянул свою белую куртку и передник и вышел из-за стойки.
— Я намерен запереть дверь, — заявил он, доставая ключи.
Он вышел на улицу, захлопнул дверь и стал возиться снаружи с замком; вскоре раздался щелчок, когда язычок механизма вошел в паз. Я нагнулся, чтобы перевернуть Уолдо на спину. В первый момент я даже не понял, куда именно вошли пули. Потом разглядел. Пара крошечных отверстий в его пиджаке, чуть выше сердца. На рубашке проступило немного крови.
Пьянчуга, похоже, мог справиться со всем, о чем его попросят — в качестве киллера.
Ребята из патрульной машины появились примерно через восемь минут. Паренек, Лью Петролле, к тому времени уже вернулся в бар и стоял за стойкой. Он вновь облачился в свою белую куртку и пересчитывал выручку; справившись, опустил ее в карман и сделал в маленьком блокноте соответствующую запись.
Я присел на перила одной из кабинок, курил сигарету за сигаретой и наблюдал за тем, как черты лица Уолдо постепенно заостряются. Я размышлял о том, кем была леди в жакете из набивной ткани, почему Уолдо оставил мотор своей машины включенным, куда он спешил и поджидал ли пьянчуга его специально или оказался здесь случайно.
Затем, истекая потом, ввалились парни из патруля. Как обычно, это были дюжие здоровяки, а у одного из-под заломленной на затылок фуражки торчал цветок. Когда он заметил мертвеца, то избавился от цветка и присел, чтобы проверить пульс Уолдо.
— Похоже, труп, — заметил он и немного повернул мертвое тело. — О, теперь я вижу входные отверстия. Отменно славная работенка. Вы оба видели, как он их словил?
Я ответил, что да. Паренек за стойкой не проронил ни слова. Я рассказал парням, как все произошло, а также сообщил, что убийца, похоже, скрылся в машине Уолдо.
Коп извлек бумажник Уолдо, быстро проглядел его содержимое и присвистнул.
— Полно наличных и нет водительской лицензии, — Он отложил бумажник в сторону. — О'кей, мы до него не дотрагивались, ясно? Лишь взглянули, чтобы выяснить, была ли у него машина, и сообщить по радио.
— Черта с два вы его не трогали, — брякнул Лью Петролле.
Коп одарил его характерным взглядом.
— О'кей, приятель, — сказал он безмятежно. — Мы дотронулись до него.
Паренек взял чистый стакан и принялся его полировать. Он полировал его все то время, что мы там находились.
Минуту спустя раздалась сирена спецмашины из отдела по расследованию убийств, и тут же у порога послышался визг тормозов. В помещение вошли четверо: двое полицейских в штатском, фотограф и сотрудник лаборатории. Ни один из полицейских не был мне знаком. Вы можете заниматься сыском в большом городе сто лет и так и не узнать всех детективов.
Первый был невысоким, смуглым, улыбчивым и спокойным, с черными вьющимися волосами и мягким умным взглядом. Другой — широкий в кости верзила с массивной квадратной челюстью, испещренным красными прожилками носом и остекленелым выражением глаз. Он походил на тяжелого пьяницу. Вида был свирепого, но при этом почему-то казалось, что выглядит он гораздо более крутым, чем является на самом деле. Он загнал меня в крайнюю кабинку у самой стены, а его напарник извлек паренька из-за стойки и распорядился, чтобы патрульные ушли. Специалист по отпечаткам пальцев и фотограф приступили к своей работе.
Приехал судебный медик; он оставался ровно столько времени, чтобы закатить скандал по поводу отсутствия телефона, по которому он намеревался вызвать труповозку из морга.
Низенький полицейский опустошил карманы Уолдо, а потом поступил схожим образом с его бумажником, разложив содержимое на огромном носовом платке, которым он застелил стол в кабинке. Я заметил много наличных, ключи, сигареты, еще один платок — больше практически ничего не было.
Полицейский-верзила втолкнул меня в крайний угол кабинки.
— Давай, — произнес он. — Мое имя Коперник, лейтенант Коперник.