Мориарти. Последняя глава

— И ты должен был, так сказать, выжать из ягодки сок, а?
— Так мне приказали.
Судя по донесшимся из темного угла звукам, притаившиеся там люди признали в его словах по крайней мере долю правды.
— Хорошо, Дэнни. Ты — парень сообразительный. Рассудительный. Признаюсь, я и не думал, что среди тех, кто принимает приказы от Профессора, есть такие смышленые.
Дэниел уже хотел было открыть рот и выразить свое мнение на этот счет, но в последний момент передумал и благоразумно промолчал.
— Хочешь услышать совет? — негромко спросил Беспечный Джек. — Хочешь, Дэнни?
Дэниел кивнул.
— Так что, примешь совет? — взревел Беспечный Джек.
— Да, — прохрипел он.
— Тогда слушай. Убирайся из Лондона. Уноси ноги. Отправляйся подальше да заройся поглубже. Найди работенку поскромнее. В какой-нибудь сельской школе. Обучай мальчишек фехтованию или дамочек гимнастике. В общем, исчезни. Ты понял?
— Да, сэр. Понял.
— Предупреждаю, Карбонардо. Не скроешься с глаз, не отойдешь от Мориарти и его банды, прикажу найти, из-под земли достану, и в следующий раз мои парни окунут тебя так, чтобы уже не вынырнул. Не приближайся к Профессору. Его время ушло. С ним покончено.
В этот самый момент случилось небывалое погодное явление. Хотя на улице уже подмораживало, небо вдруг озарила мощнейшая вспышка, жуткая раздвоенная молния рассекла тьму, и в комнате на несколько мгновений стало светло как днем.
В потоке хлынувшего света Дэниел Карбонардо ясно увидел Беспечного Джека, стоящего в шаге от небольшой группки, и справа от него Сэл Ходжес, которую держали за руки два дюжих типа неприятного обличия. Сэл — в этом Дэниел мог бы поклясться — выглядела до смерти испуганной.
За небывало долгой вспышкой последовал сильнейший удар грома. Когтистые лапы страха сжали грудь, по спине пробежал холод, и пол содрогнулся и как будто ушел из-под ног.
В баре «Становой якорь» гром тоже услышали, но молнию не увидели, поскольку заведение выходило окнами на узкую Вест-Индия-Док-роуд, заслонявшую его от дневного света и вынуждавшую хозяина «Якоря», Эбба Кимбера, почти круглосуточно жечь масло в лампах; доходы не позволяли даже надеяться провести когда-нибудь электричество.
Удар грома, можно сказать, возвестил появление Альберта Спира, Ли Чоу и Эмбера. Щеголеватые, в дорогих, пошитых на заказ костюмах и пальто — настоящие франты, кутилы и прожигатели жизни.
— Что это было? — спросил Эмбер. — Гром?
— Да. Чудная погода. — Спир цыкнул зубом. — Странное дело. Заходили в порт — был туман со льдом, приехали сюда — гром откуда ни возьмись.
— Меняется погода. Об этом еще в «Рейнольдс ньюс» писали.
— Ну конечно, они там, в «Рейнольдс ньюс», все знают. — Спир задумчиво посмотрел на Эмбера и, презрительно скривившись, повторил: — «Рейнольдс ньюс», вот еще…
— А я одназды видел, как на одной столоне улисы сол доздь, а на длугой светило сонсе.
— Где это ты, Ли, такое видел?
— В Нанкине.
— Вот так да! — усмехнулся Эмбер. — А я думал, ты дальше Уоппинга нигде и не был.
— Я много лет плозил в Китае. Когда молодой был.
В зале, куда они вошли, уже находились несколько завсегдатаев: сидевший у камина пожилой мужчина читал «Ивнинг стандарт», а у стойки двое парней обхаживали женщину, производившую впечатление особы довольно взбалмошной — возможно, из-за избытка румян на щеках, драной горжетки на плечах и омерзительного, напоминающего кудахтанье, смеха, который, при условии верного направления ветра, мог бы поднять из могил старожилов ближайшего кладбища.
Сбросив пальто, трое прибывших расположились за двумя круглыми столиками, с мраморными крышками, после чего Спир подошел к стойке и заказал три пинты портера.
Никакой денежной операции при этом произведено не было; хозяин «Якоря» встретил посетителя весьма тепло, назвал его мистером Спиром, разговаривал вежливо и вообще выказывал всяческое уважение.
Через некоторое время дверь открылась. Возникший на пороге высокий мужчина опасливо огляделся, словно выясняя, кто есть в баре. Глаза его блеснули.
— Мистер Спир. Рад вас видеть. Весьма неожиданно.
— Уилл Брукинг. — Спир сдержанно кивнул. — А ты все тут шастаешь. Молодчик.
— Выполняю работу, что ты дал, Берт. Сколько? Лет шесть или семь назад? — Высокий мужчина протянул руку, ладонь которой походила на топор алебарды. Лицо у него было грубое, морщинистое, глаза — внимательные, настороженные, манера держаться и осанка выдавали бывшего военного.
— Я его ланьсе видел, — объявил, приложившись к кружке, Ли Чоу.
Спир улыбнулся, что случалось с ним нечасто.
— Мой парень. Был профессиональным боксером. Ездил по сельским ярмаркам с цирковыми артистами. А теперь вот здесь, приглядывает за пабом. Приятно видеть, что человек делает свое дело.
— Бьюсь об заклад, своих денег он давно не видел, — вставил Эмбер. Его раздражающе пронзительный голос как нельзя лучше соответствовал неприятной лисьей физиономии.
Рассевшись вдоль стены, чтобы видеть дверь и каждого входящего, они заговорили о том, как хорошо вернуться в Лондон.
— Окажись я в Дыму даже с закрытыми глазами, сразу пойму, куда попал, — похвастал Спир.
— Да, по запаху копоти, — согласился Эмбер.
— А я бы Нанкин слазу узнал, — добавил Ли Чоу. — Там везде пахнет свиньей. Осень ядленый запасок.
— Да, у сырого мяса запах крепкий, — согласился Спир.
Мужчина с газетой спросил, не с парохода ли они.
Спир посмотрел на него с недобрым прищуром.
— Можно и так сказать. А кто спрашивает?
— О, я — никто. Просто услышал, что ваш дружок говорит о Китае, вот и подумал…
— Уезжали ненадолго, а теперь вот вернулись, — отрезал Эмбер, давая понять, что разговор окончен.
— Помню этот паб еще с тех пор, как был мальчонкой, — ударился в воспоминания Спир. — Мы тут с сестренкой трясуна изображали.
— Сто такое тлясуна изоблазали? — поинтересовался Ли Чоу.
— Лучше всего срабатывало в холодную погоду. — Спир мечтательно, словно заглянул в прошлое, улыбнулся. — Мы с ней ходили в одних лохмотьях. Натягивали какое-то рванье, чтобы чуть прикрыться. На ногах ничего, босиком. Вся штука в том, чтобы давить на жалость. И, конечно, трястись. Ну и паб, понятно, следовало выбирать такой, чтобы народу было побольше. Стоишь, выжимаешь слезу, трясешься, как листок на ветру. Получалось. С пустыми руками никогда не уходили.
Эмбер сухо хохотнул.
— Ребятишки, я видел, и сейчас так делают. До слез прошибает.
Ли Чоу рассмеялся.
— Тлясуна изоблазали.
— Стоишь-стоишь, бывало…
— Длозыс…
— Да, Ли. Стоишь, дрожишь, а потом кто-нибудь подходит, обычно дамочка, и говорит: «О, Боже, Чарльз…» — Он заговорил тем особенным голосом, которым, в его представлении, разговаривают аристократы. Получилось весьма забавно. При этом Спир смешно, по-женски жестикулировал руками. — «О, Боже! Боже! Это дитя… Ох… Малыш, твоя мама знает, что ты на улице в такую холодную погоду? — У меня нет мамы, мисс… — А твой папа? — У меня нет папы, мисс. У меня есть только сестренка. Мы с ней одни во всем белом свете… — О, бедное дитя…» Потом ее муж или кавалер отводил тебя в паб и покупал хлеба с сыром и пинту портера или миску супу и чуточку бренди. Иногда, если повезет, давали денег. Полшиллинга. Или даже шиллинг. Тут весь расчет на то, что кавалер перед дамой жадничать не сможет. Он, может, и догадывается, что дело нечистое, но сделать ничего не может.
— Да, — кивнул Эмбер. — Я тоже изображал трясуна.
— У тебя уж наверняка хорошо получалось.
— Один парень так хотел покрасоваться перед своей девушкой, что дал серебряную крону, но потом вернулся и монету забрал да еще ухо чуть не оторвал. Я даже пилера позвал, пожаловался, что меня обижают, но пилер знал, в чем тут штука, и тоже надрал мне ухо.
— Эй, Спир. — Эмбер подался вперед. — А ты когда-нибудь мертвеца обирал?
— Да, хорошая была шутка, но только для тех, у кого язык хорошо подвешен. Кто трепаться умел. Я вам лучше про одну старуху расскажу. Звали мы ее Хэгги-Эгги. Когда-то была шлюхой, но те времена для нее давно прошли. Так вот она трясуна изображала в шестьдесят, а то и в семьдесят. Становилась обычно возле какого-нибудь хорошего паба, натирала золой лицо, глиной волосы. Но это не все. Она не просто дрожала. Она еще стонала и шаталась, ну, будто от слабости. Вот уж артистка. Смотреть на нее было одно удовольствие. Сердобольные всегда находились. Кто-нибудь отводил в паб, покупал еды да стаканчик бренди. На одном месте стоять не любила. Бродила от заведения к заведению, до самого Ковент-Гардена. Начинала с утра, часов в восемь или девять, а к полудню уже едва на ногах держалась. Напивалась так, что глаза открыть не могла. Но не это самое страшное. Воняло от нее ужасно. Несло, как у барсука из задницы. Уж и не знаю, мылась ли она хоть раз за всю жизнь.