В лифте
Вернувшись на Землю, он быстро нашел дом, который покинул, сломанный лифт и вновь примостился на его крыше. То, что он задумал, было самым великим его хулиганством, и, если бы он не был существом, зависящим лишь от собственной совести, кто-то непременно наказал бы его.
Шурша, искрясь, он проволок по крыше кабины свои отяжелевшие крылья и нечаянно замкнул поврежденный телефонный провод.
Ирина Михайловна нащупала трубку.
- Але? Але? Молчание. - Она дунула, никто не ответил. - Возьмите вы, Петр Семенович.
- Да, - по-деловому сказал Лобанов. На другом конце провода не ощущалось ничьего присутствия. - Черт знает что, - выругался он.
- А не странно ли, - сказала Ирина Михайловна, принимая от Лобанова трубку, - что так тихо. Не только в трубке. Вообще. Прислушайтесь. Обычно из лифта, когда он стоит, слышны разговоры, шаги на лестнице. А тут - как в герметической камере.
Тишина и впрямь была такой, будто их замуровали под землею.
- Неприятно все это, - тихо сказал Петушков.
- Ну-ка, постучите трубкой в стенку, - предложил Лобанов.
- Где-то под ногами мои яблоки, - жалобно сказала Ирина Михайловна. Хоть одно бы...
Это всех несколько встряхнуло, стали шарить по полу, поднялась суматоха. Петушков и Селюков больно стукнулись лбами, что вызвало легкий смешок.
Лобанов осветил пол зажигалкой и заодно взглянул на часы.
- Без пяти девять. Стоят, что ли? - он приложил часы к уху.
У остальных они показывали такое же время и тоже стояли. Выходило, что как только лифт застрял, так и часы остановились.
- Бензином пахнет, - Ирина Михайловна скривилась, и Лобанов погасил зажигалку, с неудовольствием чувствуя, что его начинает лихорадить.
- Ничего, - бодрячески сказал он, морщась от неестественности собственного тона. - Мы вынесем это испытание. Подумаешь, лифт застрял. Представьте, каково ребятам на кораблях, подводных лодках. А в войну...
- Что за чушь вы несете? - сказал Селюков, и трезвый, спокойный тон его голоса благотворно подействовал на окружающих.
Лобанов и сам понимал, что его сравнения неуместны, но какой-то дьявол вытягивал из него нечто ненужное, затертое:
- И не такие трудности выпадали на долю человека. Надо уметь все преодолевать.
- Да перестаньте же наконец, - сердито оборвала Январева и несколько раз стукнула в стенку трубкой.
Снаружи по-прежнему не доносилось ни звука. Каждому вновь почудилось, что связь с миром прервана.
- Может, какая-нибудь глобальная авария? - запинаясь, сказал Петушков.
- Разве что взорвался ваш котел, - усмехнулся Лобанов, поднимая воротник плаща, будто это могло согреть.
Петушков обидчиво промолчал, и Январева с досадой подумала, какой же он тюня.
Внезапно зажегся свет, на миг ослепил и вызвал общее оживление.
- Наконец-то! - воскликнула Ирина Михайловна, поправляя берет, и Лобанов про себя отметил, какой он пронзительно синий.
Радость оказалась преждевременной - лифт по-прежнему не двигался.
- Ну-ка, дайте взгляну на вас, - обернулся Лобанов к Селюкову и протянул нараспев: - У-ди-ви-тель-но!
- Что именно? - не понял тот.
- Вроде бы нет в вас ничего от монстра, обыкновенный человек, а ведете себя не по-человечески.
Все молчали, мрачновато поглядывая друг на друга. Лобанов продолжал в упор разглядывать Селюкова, но тот не обращал на него внимания.
Ирина Михайловна исступленно грызла яблоко, тревожно думая о том, что скоро ей понадобится выйти.
- Что же, так и будем стоять? А ну-ка, угощайтесь в честь моего юбилея. - Январева достала из спортивной сумки кулек с "Белочкой" и кунжутным ирисом.
- Я тебе тут подарок приготовил, - выдохнул Петушков ей в ухо.
- Что-нибудь нарисовал? - обрадовалась она. Петушков часто дарил ей рисунки. Странные на иной взгляд и слегка страшноватые, они чем-то притягивали, некоторые по-настоящему нравились, хотя изображали удивительных, фантастических людей без кожи. Возможно, причуда Петушкова исходила из того, что и сам он был каким-то бескожим, незащищенным. Воспитывали его мать и две тетки, вот и вырастили этакое растеньице.
А ведь угадала: достал из портфеля лист ватмана, на нем акварель. В сине-черном небе, среди звезд летит обнаженная девушка с четко выписанными мышцами. И хотя у нее длинные, развевающиеся на космическом ветру волосы, можно узнать в девушке себя.
- Тебе нравится?
- Очень. Но опять без кожи. Почему?
- Не знаю, так получается.
Рисунок пошел по рукам.
- Как из учебника анатомии, - поморщился Лобанов. - Ну зачем так ошкурил ее?
- Это у него манера такая, - заступилась Январева и притронулась к его рукаву. - Коля, что это за манера?
- Не знаю.
- Вот видите, - просияла она и чмокнула Петушкова в щеку. - Он у нас талант, а мы не осознаем это, и он сам не понимает, кто он такой.
Ирина Михайловна достала из сумки карманное зеркальце и губную помаду:
- На космосе нынче все помешались. - Отвернувшись к стенке, провела помадой по губам.
Лобанов вдруг заметил, что его охватывает благодушие. Захотелось сказать каждому что-нибудь хорошее, подбадривающее, даже Селюкову, который старательно не смотрел в его сторону. Ведь если разобраться, все здесь товарищи по нелепому случаю, и это сближает. Сколько они уже здесь - час? два?
- Антон Дмитриевич, - шурша конфетной оберткой, сказал он как можно любезнее. - Вероятно, уже получили ваш сигнал? Чего только мы "-не делаем сгоряча. Что ж, все мы люди-человеки. А знаете, - вдохновенно продолжал он, - ничего страшного еще не случилось. Вот приедет комиссия, а вы так и скажете - мол, нервишки в последнее время сдавать стали, работы много, перенапряжение, вот и сорвался. Я не злопамятен, да и шеф тоже. В дальнейшем мы поладим, утрясем неполадки и без чужого дядечки из столицы.
- Нет, Петр Семенович, - холодно сказал Селюков. - Я никогда не изменял своим принципам и говорить на черное - белое не намерен.
- Вот оно что, - Лобанов прикусил губу и внимательно взглянул на Селюкова. "Однако этот тип опасен, - подумал он. - Хоть бы вынести его присутствие здесь, рядом, не наговорить глупостей, а то аж руки чешутся врезать по этой круглой мордахе. Надо же, какое добро на шею взяли. И ведь воображает себя борцом за справедливость. Теперь от него не так просто отделаться. Такие прочно стоят на земле, знают все юридические тонкости. Начни под него подкоп, сам окажешься в яме. Хотя чего бояться комиссии? Ничего чрезвычайного не случилось, все идет нормально, как всегда. Правда, последнее время ведут себя расхлябанно, надо построже быть. Шеф хочет выглядеть добреньким, а вся ответственность, разумеется, на завотделами. Мол, сами гайки подкручивайте. Вот и надо подкручивать".