Зеленый дельфин

  
I. ГДЕ ОНО, МОРЕ?
 
ШУМИТ…
Есть страны, заглядывать в которые лучше и безопасней всего из глубин собственной фантазии. Хорошо, что порой только там они и существуют. Скажем, Сондария. Впрочем, это не обычная страна со множеством населенных пунктов, штатов или областей, а миниатюрная страна-город. Четко разграфленные улицы и проспекты носят скучные и странные названия: улица Синусоидов, площадь Интегралов, проспект Равновесия и так далее.
Наверное, это можно объяснить чрезмерным увлечением большинства сондарийцев всякой ученой премудростью. Здесь с насмешкой относятся к тем, кто не часто по вечерам сидит перед голографом или подключается к сонографу, зато имеет привычку бродить под звездным небом. Здесь почему-то не любят синеглазых, зато обожают тех, кто до мелочей совпадает с предписанными образцами. Многое здесь не так, как в других странах, о существовании которых сондарийцы и не догадываются.
На улице Параграфов жила семья доктора медицины Рауля Дитри. Однажды глубокой ночью в детской комнате раздался громкий шепот:
— Чарли, проснись!
— Отстань! — Чарли дернул ногой и повернулся на другой бок.
Альт сидел на кровати, прислушиваясь с замирающим сердцем к странному гулу. Тот нарастал, придвигался к окнам, бил в стены, и мальчик вновь затормошил брата:
— Да вставай ты, соня! Завтра пожалеешь, ведь это – оно! Шумит! Понимаешь, оно шумит, как будто зовет нас…
Одеяло лениво сползло на пол. Сонно озираясь, Чарли встал, протер глаза, громко зевнул::
— Где? Может, тебе приснилось? Мне, когда очень хочется чего-то, обязательно это приснится.
— Но ты ведь сегодня не подключился к сонографу! Тебе нужны доказательства? Слушай!
Альт распахнул окно. Четкий, пульсирующий рокот плавно вкатился в комнату. Портьеры зашевелились, мальчиков с ног до головы обдало прохладной свежестью. Они поежились и прильнули друг к другу. Минуту стояли недвижно, взволнованные странным гулом. Казалось, он доносится откуда-то сверху, с ночного сондарийского неба, в котором отражается холодное зарево городских огней. Братья переглянулись, молча оделись и тихо выскользнули из детской.
Меховые дорожки приглушали шаги, и мальчики бесшумно прокрались к спальне тетушки Кнэп. С первого этажа, из холла, донеслись короткие сигналы хронометра.
— Двенадцать, — насчитал Альт. Сердце восторженно ёкнуло – полночь! Время таинственных происшествий!
А Чарли подумал: «Родители, конечно же, все еще смотрят фильмосны. Однако нужно сохранять осторожность». Он приложил к губам палец: — Тсс…
Как и было условленно, тихонько постучали в дверь – тетушка просила разбудить, если они услышат этот непонятный шум. Тишина. Постучали громче. В ответ раздался тонкий переливчатый свист. Дети прыснули, зажимая рты ладонями.
— Даже во сне свистит, — сказали в один голос и тихонько рассмеялись – им нравилось, когда случалось говорить вместе что-нибудь одинаковое.
Смешная тетушка Кнэп с ее привычкой вечно что-то насвистывать себе под нос! Должно быть, очень устала: с утра до ночи бегала по магазинам, толклась на кухне, готовясь к завтрашнему торжеству – их дню рождения. Жаль, но ничего не поделаешь: когда тетушка устает, бей в барабаны, греми кастрюлями, взрывай хлопушки – ничто не в силах разбудить ее.
— Идем? — Мальчики переглянулись и по лестничным перилам соскользнули в прихожую.
Тихо щелкнул замок, откинулись засовы, отключилась сигнализация. Они вышли в сад. По обеим сторонам аллеи, ведущей к воротам, темнели силуэты деревьев. Свет уличных фонарей мягко путался в ветвях вечнозеленых синтетических елей, берез, кленов, отбрасывая на асфальт причудливые тени. Пахло незнакомо и дурманяще остро. Выходит, тетушка права: ночью воздух совсем иной, нежели днем. Но почему?
Прислушались. Шумело сильнее и как будто ближе.
Калитка была заперта на все замки. Впрочем, этого и следовало ожидать. Ключи лежали на полочке в прихожей, но возвращаться за ними братья не решились – вдруг кто-нибудь проснется? Да и разве могли существовать для них в эту минуту какие-либо преграды? Стараясь опередить один другого, они ловко вскарабкались по ажурной металлической ограде, окаймленной маленькими острыми пиками, и спрыгнули на тротуар. При этом Чарли зацепился за одну из них и порвал тенниску. Настроение мгновенно испортилось.
— Теперь влетит от матери, — пробурчал он. — Нужно что-то придумать. Снова придется врать, а это значит, как говорит тетушка, я опять буду болеть ангиной или гриппом.
Зато Альт на все смотрел сквозь улыбку.
— Хорошо, что порвал тенниску, а не живот, — рассмеялся он.
И они помчались по улице Параграфов, в сторону, откуда плыл странный гул.
Город засыпал. Разъезжались по гаражам последние элмобили. Гасли рекламные панно, таяла музыка ресторанов и кафе. Сондария, эта небольшая страна-город, точно гигантская заводная черепаха, втягивала голову в панцирь, чтобы замереть до утра.
Бьют часы на площади Элементарных Частиц. Зевают полицейские. А то вдруг раздастся чей-то пронзительный крик и тут же пугливо захлопают форточки – сондарийцы боятся ночных драм.
Сон. Сондария. Полночь – ее золотое время. Изможденные и изнеженные, несчастные и довольные, бедные и богатые – все, как только темнеет, льнут к экранам сонографов, чтобы чуть ли не до утра смотреть фильмосны по заказу, после которых день кажется всего лишь бледной копией ночи.
Девять ночей близнецы спали без подключки. И только на девятую ночь услышали…А может, это вовсе не о н о?… И кто знает, какое о н о, если никто никогда его не видел?
— Нет-нет, это оно! — отгоняя сомнения, прокричал на бегу Альт.
Прохожие попадались все реже и реже, и мальчики радовались, что вовсе не обязательно кланяться образцам в стеклянных кубах, расставленных на каждом перекрестке. Вот уже позади особняк Джонглея, директора студии фильмоснов. Стены трехэтажного здания с куполом расписаны флуоресцентными красками. Они светят за версту, но хозяева не боятся воров: дом охраняет не просто электроника, которую научились отключать, а роботы, похожие на живых сторожей с электрическими дубинками.
Вот здесь живут Кракусы, приятели семьи Дитри. Завтра, нет, теперь уже сегодня, они придут на день рождения Чарли и Альта.
«Интересно, что подарят нам?», — мимоходом подумали близнецы.
Добротные двухэтажные коттеджи сменились домами из дешевых полимеров. Это были жилища синеглазых – людей с глазами запретного, неуважаемого цвета. А дальше вынырнули кварталы звездочётов – так насмешливо называли тех, кто не выносил присутствия в своих домах сонографов, зато любил прогулки под звездным небом. Почему-то звездочётов не любили и боялись, особенно полиция. Впрочем, среди синеглазых было очень много именно звездочётов.
Никто не мог объяснить, почему синий цвет в Сондарии запретен. Его изъяли из палитры художников, его не встретишь ни в одежде, ни в уличном оформлении. Даже цвет неоновых огней – с зеленоватым оттенком. И только порой блеснет из-под ресниц синий взгляд и пронзит тебя смутной тоской по чему-то большому, давно утерянному.
Шум и гул приближались.
— Страшно?
— Нисколечки! — соврал Чарли и для бодрости крикнул громко и протяжно: — Э-ге-ге-гееей!
— Эй! — откликнулись эхом непривычно пустынные улицы. На миг показалось, что они бегут по мертвому городу. Призрачен и холоден свет неона. Жутковато. Улицы заметно сужаются, становятся извилистей, превращаясь в лабиринты переулков.
— Приближаемся к «Опасной зоне», — заметил на ходу Чарли.
Где-то слева осталась улица Жареных Уток, самая странная, не похожая ни на одну другую. Еще два переулка, и они очутились на проспекте Фонтанов. Слегка разворачиваясь полукружьем, он длинной полосой окаймлял город. На противоположном конце расположился дворец правителя Сондарии – Умноликого. Но отсюда не было видно его остроконечных башен. Вдоль проспекта высоко в небо били мощные струи воды, подсвеченные прожекторами. Сплошной радужный занавес из воды закрывал другую сторону проспекта. Что было там – никто никогда не видел.