Изгнанница Ойкумены
– Обязательно. А также диета и аудио-вокал. Но для этого не нужен врач-ментал. Психолог, дефектолог, логопед… Слушайте, мне надоело! Вы же все равно ничего не понимаете в пси-медицине. Зачем вы спросили?
– Вам назначили пациента.
– Любовница господина Костандо? Быстро же он…
– Что? – не понял комиссар.
– Ничего. Не обращайте внимания. Говорите, новый пациент?
– Мальчик, три года. Зовут Артуром.
– Три года? Поздно спохватились…
– Внука воспитывала бабушка. Слепая любовь и все такое.
– Кто же мне назначил это сокровище?
– Бросьте паясничать. Лучше спросите, как фамилия пациента…
– Фрейрен?
Вспомнив, что комиссар не так давно похоронил сына, Регина прикусила язык.
– Зоммерфельд, – ответил комиссар. – Артур Зоммерфельд.
– Артурчик… это наш Артурчик…
– Поздравляю…
– Я виновата перед вами, Региночка.
– Да что вы! Перестаньте…
– Я очень, очень перед вами виновата…
Кажется, комиссар говорил что-то еще. Кажется, в номер кто-то постучал, и даже вошел в гостиную, и даже вышел вон. Регина не слышала. Словно во сне, она выбралась на балкон – лоджия позволяла устраивать банкет на тридцать персон, но сейчас доктору ван Фрассен было тесно. Пальцы бездумно теребили концы пояса. Значит, сын Ника – аутист? Эмбриональная травма? Последствия атаки на «Цаган-Сара»? Проклятье, я не могу лечить сына Ника, я не стану его лечить…
– Не вздумайте бросаться вниз, – предупредил Фрейрен.
Большой, громоздкий, он стоял рядом. Рука комиссара деликатно придерживала Регину за локоток. Фрейрен сопел, кряхтел; от него остро пахло мужским потом. Он боится, поняла Регина. Это не шутка. Он действительно боится, что я выброшусь с балкона. Неужели я выгляжу суицидной истеричкой? Вместе с этой мыслью пришла злость, такая же, как при встрече с велеречивым господином Костандо. Злость не имела объекта приложения, но спасала уже сама по себе. Отрезвляла, возвращала ясность рассудку; как ни странно, злость напоминала комиссарскую руку.
– Я не буду лечить Артура Зоммерфельда.
– Будете. Больше некому.
– Я – не единственный психир в Ойкумене. Я даже не единственный психир на Ларгитасе.
– Зато вы – одна из немногих телепатов, допущенных к тайне «Цаган-Сара». Сотрудников службы Т-безопасности, вроде инспектора Рюйсдала, мы вычеркиваем. Также не берем в расчет диагностов, таких, как доктор Йохансон, и реаниматологов типа доктора Лонгрина. Остаетесь вы, маркиз Трессау и графиня Шеллен.
– Пусть Артура лечит доктор Шеллен.
– Она в больнице. Инсульт. Врачи гарантируют полное восстановление. Но это потребует времени, а его у нас нет. Вы же не капризная девчонка! Должны понимать, на каком уровне интересуются здоровьем Артура Зоммерфельда.
– Хорош уровень! Проморгать аутизм…
– Виновные наказаны.
– Пусть Артура лечит доктор Трессау.
– У него нет диплома Сякко. Он не сможет работать один, без бригады. А это значит – увеличивать круг посвященных. Нет, Трессау отпадает. Остаетесь вы, и только вы. Извините, я понимаю, что вам трудно. Личные отношения – внятный повод для отказа. Но отказ я принять не могу. Получается, что я выкручиваю вам руки…
– Неужели все Т-шники в курсе моих отношений с Николасом Зоммерфельдом? – спрашивая, Регина не сомневалась в том, что вопрос риторический. – И все мне ужасно сочувствуют?!
Комиссар пожал плечами:
– Я – в курсе. И очень вам сочувствую. Но выбора у нас нет.
V
Букет тигровых орхидей. Вазочка, стилизованная под калебас. Другая вазочка, плоская – с фруктами. Гуава, нго, «драконий рог». Гроздь черного винограда. Смолистый аромат – это ломтики манго. Бутылка коллекционного «Chateau le grand voyage». Бокалы на тонких ножках.
Стол в гостиной преобразился.
– Что это? Зачем?
Впервые Регина видела, как смущается железный комиссар.
– Портье прислал, – Фрейрен моргал, словно ему в глаз попала соринка. – Я заказал, еще когда ждал в холле… Что ж я, не человек? Сердца у меня нет, что ли? Ешьте нго, они полезные. Или нет, я сперва разолью вино…
Когда он взялся за бутылку, сделалось ясно: разольет.
Никаких сомнений.
– Соблазняете? – мрачно осведомилась Регина. – Альтернатива цыпочке?
– Какой цыпочке?
– Шоколадной. На пляже. Забыли? Короткая у вас память на женщин…
– Мне шестьдесят восемь лет, – комиссар наконец справился со штопором и пробкой. – Я вдвое старше вас. У меня три сына. Про одного вы знаете. Остальные живут своими семьями. Я в разводе. Жена ушла от меня после гибели Генриха. Я – свободный нестарый мужчина. На Ларгитасе в моем возрасте успешно женятся на молоденьких. И заводят новых детей. Я не собираюсь жениться во второй раз. И, горите вы ядерным огнем…
Вино хлынуло в бокалы. Ни капли – мимо.
– …меньше всего я намерен тащить вас в постель! Уяснили?
– Я вам не нравлюсь?
– Вы мне очень нравитесь. Но я боюсь, что контр-адмирал ван Фрассен после этого найдет меня на другом конце Галактики и расстреляет из эскадренных плазматоров. Пейте вино, ешьте фрукты. Минута слабости закончилась.
– Закончилась, – согласилась Регина. – У вас есть информация о ребенке?
– Есть.
Комиссар выложил свой уником на стол и коснулся сенсора.
– Артур Зоммерфельд, три года два месяца, – приятным контральто сообщила информателла. – Не откликается на имя при нормальном слухе. Не удерживает сколько-нибудь длительного контакта «глаза в глаза». Не обращается за помощью. Обнаруживает дефицит совместного внимания…
– Что это значит? – Фрейерен нажал на «паузу».
– Совместное внимание? Ребенок не пытается привлечь внимание других к заинтересовавшему его предмету. Ни словом, ни жестом.
– А-а…
– …не пытается чем-то поделиться, – продолжила информателла. – Использует другого человека так, как будто это неодушевленный предмет. Вышеуказанные признаки проявляются в поведении ребенка постоянно. Речью фактически не владеет. Навыки опрятности слаборазвиты…
– Остановите.
Регина отпила глоток. Сжевала виноградинку, даже не пытаясь уловить букет напитка. Вкус винограда тоже остался незамеченным. Казалось, все вкусовые пупырышки разом атрофировались. Перца мне, подумала она. Черного молотого перца. Пригоршню.
– Ребенок на Ларгитасе? У бабушки?
– Нет. Два месяца назад Николас Зоммерфельд забрал сына у своей матери. Прямо с дня рождения Артура. Насколько мне известно, это сопровождалось грандиозным скандалом. Гертруда Зоммерфельд с сердечным приступом была госпитализирована. Тем не менее, Николас настоял на своем, и вывез сына с Ларгитаса.
– Куда?
– Шадруван. Николас Зоммерфельд – посол Ларгитаса на Шадруване.
– Где это?
– Дыра, – лаконично обрисовал ситуацию комиссар. – За краем Ойкумены. Насколько я в курсе, после смерти жены дипломат Зоммерфельд повел себя неадекватно. Лез, куда не просили. Грубил, кому не следует. Совал нос в медвежьи капканы. Вот и прищемили.
– Его сослали?
– Отнюдь. Его перевели с повышением. Из консулов – в послы. Говорят, прибыв к месту нового назначения, он начал пить. Или курить – я уж не знаю, чем глушат мозги на этом Шадруване. Местные отнеслись с пониманием. Во всяком случае, посол жив-здоров. И недавно воссоединился с любимым сыном, о котором и знать не хотел три долгих года.
Регине ясно представилась эта сцена. Глушь, дикари и вдребезги пьяный Ник. Малыш, которого Ник отобрал у бабушки. «Использует другого человека так, как будто это неодушевленный предмет…» Ник, зачем ты отнял сына у Гертруды? Зачем вывез ребенка с Ларгитаса? Хотел быть вместе с сыном? Или использовал его, как неодушевленный предмет, для мести матери? Болен ты, Николас Зоммерфельд, вдовый посол, или спился, или просто на ножах со всем миром – в любом случае…
– Вы озаботились билетами на Шадруван, комиссар?
– Да. Вылет послезавтра, в 16:30. Успеете собраться?