Призрак японского городового

Вслед за читателями и критиками искусство намека и недосказанности начинают убивать сами писатели. Что делают господа писатели? – ах, Стругацкие в «Обитаемом острове» не все нам подробнейшим образом рассказали! Умолчали, как живут за границей государства, что происходит с варварами, как танки борются с белыми субмаринами, кто все-таки построил имперский бомбовоз, что происходит в Островной империи, почему началась война, кто ее начал и зачем…
Отлично! Мы посадим десять литераторов, и они будут продолжать «Обитаемый остров»! Расписывая каждый намек в хлам! В слякоть! Разжевывая подробнейшим образом! То есть, убивая со-авторство читателя на корню. Читатель не должен сам ничего достраивать и придумывать – придут наемные работники и все подробнейшим образом изложат.
Подтянулись сериальщики. Если писатель закончил книгу, то потом он пишет вторую на базе всех недоговоренностей, которые имели место в первой. Ага! Вот здесь у меня оказалась незаконченная сюжетная линия. Тут в наличии побочный герой – дай-ка я про него напишу! Здесь неизвестно, откуда папа главного героя получил дворянство… Замечательно! Сейчас напишу приквел, как он геройским поступком заслужил дворянство!
Искусство намека убивается на корню. Даже самые замечательные писатели начали работать в этом направлении. Мы недавно читали свежий роман Роберта МакКаммона из цикла о Мэтью Корбетте. Это практически не фантастика, там совсем, на краешке, есть мистика. И то с использованием югэн – непонятно, это мистика была, гипноз или человеку просто привиделось. МакКаммон умеет намеками пользоваться и делает это очень хорошо. Но роман выстроен на историческом материале, воспроизводит исторический антураж начала 18-го века. Автор материал прорабатывал, знает хорошо. Но ему нужно было для построения сюжета какие-то мелкие технические изобретения добавить, чтобы героям чуть-чуть облегчить жизнь. Некоторые события МакКаммон смещал по времени на два-три года. Плюс мелкие нюансы, которые неспециалист вообще никогда в жизни не заметит. И, видимо, к моменту написанию третьей книги писателя уже достали «заклепочники» – читатели и критики. Достал «антиюгэн». Пошли письма: «а эта шляпа появилась на три года позже», «а этот пистолет был изобретен на пять лет позже и выглядел чуть-чуть иначе». Всем же не объяснишь, что значит художественная литература, художественный вымысел.
МакКаммон писал не исторический научный трактат. Возьмите любой исторический роман, без всякой фантастики, и вы там найдете огромное количество мелких и средних искажений истории, фактажа и так далее. Это естественный, общепринятый прием исторических романистов, который используется уже сотни лет. Но сейчас этот прием стали воспринимать в штыки. И МакКаммон написал большое послесловие к книжке: мол, я знаю, все знаю, и справочники читал. Но, уважаемые читатели, мне для моего романа нужно было, чтобы это изобрели тогда-то, а то событие произошло позднее, а это я вообще не стал описывать, потому что оно в книжке не нужно!
Фактически превосходный писатель с большим опытом извиняется перед дебилами, которые требуют от него лобового соответствия энциклопедии. Та же проблема возникла, к примеру, у Дэна Симмонса. Он в эпилоге к «Черным холмам» тоже «послесловие» написал, но уже художественно. Роман «Черные холмы» превосходен. Кульминация сильнейшая, развязка блистательная! И после нее следует эпилог невероятных размеров, где подробнейшим образом излагаются биографии легиона главных, второстепенных и третьестепенных персонажей. Это не имеет никакого отношения ни к сюжету, ни к проблематике произведения. Но! – вот такая-то героиня, она поступила в университет, а потом тяжело заболела, а потом ее прооперировали, умерла она в таком-то году, похоронена на таком-то кладбище, аллея № 5, склеп четвертый. Огромный эпилог ничего не дает, кроме как убивает кульминацию и сопереживание в финале.
Это антиюгэн.
Можно еще вспомнить Чайна Мьевиля. Был у него дебютный роман «Вокзал потерянных снов», который Мьевиль писал очень долго. Там югэн – недоговоренности, намеков – очень много. Роман замечательный. В частности, кроме полета фантазии и сюжета, роман понравился еще и тем, что автор не стал пускаться в подробные объяснения, как образовался мир книги с кучей разных довольно странных рас, как эти расы образовывались и сосуществовали. В наличии лишь небольшие исторические экскурсы – строго то, что реально нужно для сюжета. Если взять более свежий роман Мьевиля «Кракен» – там автор уже начал все куда более подробно выстраивать и объяснять. И опять же, на наш взгляд, роман получился в художественном смысле слабее предыдущих.
Итак, на сегодняшний день югэн как эстетическая категория убита. Убита нами всеми – писателями, читателями, критиками, издателями. Мы воспринимаем намек не как искусство, а как недоработку. Мы говорим: это недостаток автора. И одновременно со смертью югэн покатилось под горку обратное превращение читателя: из соавтора в потребителя.
Почему?
Читатель с удовольствием читает на бегу, в метро, в автобусе, где угодно – урывками. Если не надо ничего домысливать-достраивать, а можно лишь потреблять – это можно делать, в сущности, где угодно и как угодно. Сосредоточенное чтение вымирает – в первую очередь из-за отсутствия югэн. Потребитель требует, чтобы ему самым подробным образом прописали видеоряд, звукоряд…
Об этом недавно говорил наш коллега Ешкилев – о переходе читателя на аудиовизуальное, в первую очередь визуальное восприятие. Когда из букв самостоятельно не вычитывается образ. Этому в первую очередь способствует кинематограф и компьютерные игры. В фильмах, которые называют «фестивальными», есть недоговоренности и намеки, которые будят воображение. Но в стандартном ширпотребе нет необходимости что-то достраивать, домысливать, до-ощущать. Возможно, в целом кинематограф, как вид искусства, не подразумевает такого количества намеков, которые может позволить себе литература.
Хотя это умели делать Тарковский, Феллини. Антониони… Но многие ли сейчас смотрели Феллини, Антониони и Тарковского?
Человек отвыкает пользоваться воображением, достраивать текст до полноценного восприятия. Ты прочитал описание леса – и ясно представил себе лес с горьковатым осенним ароматом, с шелестом опавших листьев под ногами, с ветвями, колышущимися над головой ветвями; лист падает перед твоим лицом, паутинка приклеилась на щеку. Потребитель хочет, чтобы все это было прописано самым детализированным образом: лист, паутинка, расстояние от веток до головы. Самостоятельно потребитель вообразит разве что запах горелого пороха, когда стреляет в игрушке. Он привык, что ему дают все готовое, он требует этого от книги.
Язык книги становится предельно кинематографичным, сценарным в плохом смысле слова. Нельзя ни на что намекнуть, надо четко объяснить: листья желтые, земля коричневая, на заднем плане на расстоянии полутора километров едет паровоз. Напиши вместо полутора километров просто «вдалеке», и потребитель начинает нервничать. Он не может достроить: где – вдалеке?
Югэн позволяет вычитывать из букв образ. Отсутствие югэн позволяет вычитывать из букв информацию. Чувствуете разницу?
Вот, собственно, все, что мы хотели по этому поводу сказать.
ДИАЛОГ С ЗАЛОМ:
Вопрос. Объясните, пожалуйста, метафору в названии вашего доклада – «призрак японского городового». (смех в зале)
Олди. Разница между японским городовым и его призраком примерно такая же, как между книгой при отсутствии югэн и книгой при наличии югэн.
Вопрос. А при чем здесь заклепки? Они были первопричиной, по-вашему?
Олди. Умение воспринимать метафору, восстанавливать образ из намеков – один край шкалы. Заклепочничество, исключительное внимание к реалистичности деталей – второй край шкалы. Это противоположности. Как только одна начинает доминировать, вторая начинает падать.
Мы – сторонники художественной достоверности. Если пишешь, ты должен в целом знать, о чем пишешь. Но не прописывать всякую заклепку, считая это основной задачей писателя. Художественная достоверность предполагает некоторое количество неверных заклепок и некоторое количество заклепок, о которых я, писатель, не говорю вслух. Заклепочничество же предполагает полный перечень всех заклепок, имеющихся в предмете, соответствующий справочнику.