Огненный пояс

Мишка уверяет, будто погонофоры сами строят себе из солей морской воды вот такие защитные трубочки и находятся в них в пожизненном заключении. Животное приковано к одному месту, но щупальца его постоянно в движении — выискивают добычу. У погонофоры есть мозг, есть мускулистое сердце, которое гонит по сложной системе сосудов такую же алую кровь, как наша, но совершенно отсутствуют рот и кишечник. Пищеварительный аппарат заменяют мельчайшие ворсинки на щупальцах…
Любопытное существо. Поразительно все-таки разнообразие природы. Но что можно узнать о погонофорах новенького, рассматривая их вот так, как это делает сейчас Мишка, через иллюминатор?
Словно угадав мои мысли, Михаил вздыхает и с завистью говорит:
— Мне бы такие «руки», какими ты образцы берешь…
— Ничего, когда-нибудь командор придумает и тебе длинные «руки», — утешаю его я. — А пока давайте все-таки всплывать.
Базанов запросил по телефону Лобова, что делать дальше.
— Немедленно поднимайтесь, — ворчливо приказал начальник.
Мне вспомнилось, с какой завистью он сказал нам при отправлении: «Черт! Хорошо молодым…»
Я представил, как «дед», сгорбившись, сидит сейчас перед экраном телевизора, ерошит свои седые волосы и злится, что экран так мал, а он уже не молод и не может сам спуститься сюда вместе с нами…
— Есть, — ответил Базанов.
Теперь серая скалистая стена стала уходить вниз.
Вот этот образец надо бы взять… Проклятые контейнеры, почему они не «резиновые», как троллейбус в часы «пик»?! Лучше не смотреть в иллюминатор, только слюнки текут.
— Фу, устал, шея затекла, — сказал я, потянувшись к термосу. — Какао хочешь, Мишка?
Он помотал головой, продолжая глядеть в иллюминатор. Я отвинтил колпачок, наполнил его еще дымящимся густым какао, но выпить не успел. Не отрываясь от работы, Базанов протянул руку через мое плечо, отобрал стаканчик и вежливо сказал:
— Благодарю вас, синьор… Если не затруднит, дайте и пирожок.
Какао и легкая приятная усталость от успешно выполненной работы опять настроили меня на философский лад. «Какие мы все-таки разные, — подумал я, — а неплохо сработались».
При первом знакомстве Базанов мне не понравился: вечные шуточки, не по возрасту пижонистый костюмчик. А оказался превосходным товарищем, отзывчивым и умным. И дело свое знает досконально. По-моему, вся эта сложная техника, которой битком набит батискаф, его попросту боится, как беспощадного укротителя. Или любит и уважает, потому и покорна ему?
Всегда он подтянут, иронично спокоен… А Мишка совсем другой. Медлительный, неторопливый, немножко тугодум… Молчаливый и застенчивый и будто вечно немного сонный. И как забавно в его характере уживаются противоположные качества! Во всем, что касается науки, наблюдений, он страшный педант и аккуратист, а так, в жизни, безалаберный какой-то. Со своими козявками пунктуален до тошноты — а неряха: форма на нем сидит мешковато, фуражка всегда мала для лобастой лохматой головы. Пожалуй, Базанов даже в своем кормовом костюмчике выглядит рядом с ним бывалым «морским волком».
А каким, интересно, кажусь им я?
— Акула! — вдруг вскрикнул Михаил.
— Врешь?! Где?
Я подскочил к нему, пытаясь тоже заглянуть в иллюминатор. Сзади на нас навалился заинтересованный Базанов.
В самом деле, это была акула. Правда, небольшая, всего метра в два. Она держалась на самой границе досягаемости наших прожекторов, но все-таки ее удалось сфотографировать. Глаза у нее были совершенно белые и фосфоресцировали, как светлячки.
— Что вы там задержались? — буркнул из репродуктора «дед».
— Замечена акула, Григорий Семенович! — доложил Михаил. — Похоже на Кархариас Огилби, но какой-то новый подвид.
— Где она? Покажите мне ее! — рявкнул старик. Ага, акула не попадает в поле зрения телевизора. Базанов начал осторожно поворачивать нашу «лодочку», пока старик не сказал:
— Вижу. Верно. Очень любопытно. Белоглазая акула, так и назовем…
В тот же момент акула вдруг резко рванулась в сторону и исчезла во мгле.
— Куда же… — крикнул ей вслед Лобов, и голос его оборвался на полуслове.
Я услышал треск над головой.
Кабина дернулась, наполнилась гулом, словно колокол от удара, и полетела вниз. Сердце мое сжалось, как бывает, когда самолет вдруг проваливается в «воздушную яму».
 
4
«18 августа. 12. 42. Связь с кораблем прервана. Пытаемся установить причину и размеры аварии…»
Тонем!
Но в кабине, казалось, все было по-прежнему. Горели лампочки под черными колпачками, подмигивал оранжевый глазок указателя глубин, шипел воздух, вырываясь из баллонов… И тут я увидел Базанова.
Он стоял на коленях, поддерживая голову Михаила неподвижно лежавшего на стальном полу каюты. Я бросился к ним на помощь.
— Приподними ему голову, — сказал Базанов.
— Что случилось?
— Не знаю. Сейчас разберемся. Сначала надо ему помочь. Вроде никакой раны нет.
Базанов достал из аптечки фляжку со спиртом и смочил Михаилу губы. Тот тихо застонал.
Постелив резиновый матрасик у стены, мы положили Михаила на него.
— Подожди, пока он не придет в себя, — сказал Базанов. — А я займусь техникой.
Через его плечо я взглянул на указатель глубины. Стрелка замерла на цифре 4042 метра.
Базанов включил локатор.
— Что за черт! — вырвалось у него. — Мы на дне! Оба мы, как по команде, глянули в иллюминаторы. Они были совершенно темными.
— Включите прожекторы, Константин Игоревич!
— Они включены, — ответил Базанов, но все-таки несколько раз пощелкал выключателем.
Ни один проблеск света не мелькнул за окном.
— Не могли же они все разом выйти из строя? — буркнул Базанов. — Хоть один-то должен гореть? Мишка снова застонал и вдруг открыл глаза.
— Где мы? — спросил он.
— Все в порядке, лежи спокойно.
— Не хочу. Я сейчас встану, — и он опять закрыл глаза.
— Телефон оборван, рация пока бесполезна. Попробуем акустическую систему, — задумчиво сказал Базанов, подключая к пульту микрофон.
Медленно разгорался зеленый огонек индикатора. Базанов взял в руки микрофон, оглянулся на меня…
— Алло, алло, «Богатырь». Говорит Базанов! Репродуктор молчал. Базанов несколько раз повторил свой призыв, меняя настройку.
— Не понимаю, — пробормотал он, — чего она хочет?
Есть у него такая забавная привычка: говорить в минуты задумчивости о машинах, словно о живых существах.
— Не понимаю, — повторил он. — Все нормально, а связи нет.
Подумав немного, он выключил аппарат.
— Не стоит зря переводить энергию, она еще пригодится. Давайте лучше попробуем разобраться, что с нами случилось. «Переноска» цела?
Базанов зажег сильную переносную лампу и поднес ее к иллюминатору.
Мы оба заглянули в окно, но ничего не могли рассмотреть. В темном стекле, слепя глаза, только отражалась сама лампа.
Жмурясь, Базанов приблизил се к самому стеклу.
Теперь мы поняли, почему не сиял за окном свет наших прожекторов: иллюминатор был забит снаружи слоем липкого зеленовато-серого ила…
— Попробуем всплыть, — сказал Базанов, выключая лампу и решительно берясь за рубильник аварийных балластных цистерн. — Ты придержи Михаила, рывок может быть резким.
Я сел на пол и обнял Мишку за плечи. Базанов рванул рубильник…
Никакого толчка не последовало.
Кабина оставалась неподвижной. Только дрогнули пальцы Базанова, когда он их медленно, словно нехотя, отнял от рукоятки рубильника.
— Подводный обвал! — вскрикнул я.
Базанов молча кивнул.
Мы оба и без слов понимали опасность.
— Откуда-то сверху на нас обрушилась лавина тяжелого ила. Под ее тяжестью оборвался, как нитка, кабель, соединявший нас с судном, и батискаф полетел вниз, Он мог бы расколоться о скалистое дно, как орех, но, видимо, мы упали на пружинистую подушку из того же ила, это нас спасло.