По следам ветра
Мы никогда не могли понять этого его увлечения. В армии Василий Павлович служил недолго и очень давно, еще в первую мировую войну. Но до сих пор во время раскопок носил военную фуражку, сапоги и брюки-галифе, любил, когда ему отвечали по-военному, коротко и четко. Даже в своей науке он сумел выбрать какую-то особую военную тропку, написав несколько интересных исследований о вооружении и тактике древних греков.
Все это я узнал уже потом, а сейчас просто обрадовался, что армейская служба оказалась хорошей рекомендацией.
— А где же вы служили? — продолжал он расспрашивать.
— На флоте, — ответил я. (Это было не совсем так: я служил в береговой обороне. Но все равно ведь это рядом с морем.)
— Отлично. И с аквалангом знакомы?
— Знаком.
— И плавает он хорошо, — лукаво вставила Светлана.
— А документы, простите, у вас при себе? — спросил профессор.
Светлана засмеялась. Он удивленно посмотрел на нее.
— В чем дело?
— Так, Василий Павлович, — ответила она, подмигнув мне. — Вы же знаете, я сметливая.
Покраснев так, что мне стало жарко, я достал из рюкзака все свои документы и передал их профессору. Он внимательно изучал их, а я смотрел себе под ноги, чтобы только не встретиться взглядом с насмешливыми глазами Светланы.
— Отлично, — одобрительно сказал, наконец, профессор, возвращая мне документы. — Ну что же? Я вас зачисляю. Только учтите, зарплата у нас маленькая…
— Да мне это совсем не важно!
— Ладно. Тогда отправляйтесь завтра в Керчь на медицинскую комиссию.
Я попробовал было возражать, уверял что здоров как бык. Но он поднял палец, посмотрел на меня поверх очков и строго сказал:
— Порядок есть порядок. Вы же военный человек, Козырев.
Я понял, что спорить бесполезно.
Комиссия, конечно, признала меня совершенно здоровым, и к вечеру следующего дня я уже снова был на косе. Теперь меня встретили как своего. Только Мишка бросил по моему адресу несколько замечаний, но я на них решил попросту не обращать внимания.
Остальные ребята были довольно славными. Долговязого и нескладного звали Павликом Борзуновым. С ним мы быстро подружились. Он оказался хорошим товарищем, не навязчивым и добродушным, — предложил мне место рядом с собой в палатке, давал читать книги по истории, которые повсюду таскал с собой в старом, облупленном чемодане. Разговаривая, Павлик быстро начинал горячиться и размахивать длинными руками. За это над ним частенько подшучивали, но он не обижался.
А другой паренек — его звали Борисом Смирновым — нередко сердился по пустякам, хотя и был медлительным, молчаливым, всегда как будто немножко сонным.
Светлана, ее подруга Наташа, Михаил и Павлик учились, оказывается, вместе на четвертом курсе. А Борис был на курс младше их и учился заочно. Он работал слесарем на заводе, а в экспедиции проводил свой отпуск.
Я немножко побаивался первого погружения. В армии нас, правда, знакомили с устройством легководолазных аппаратов, и я совершил больше десятка погружений. Но то были кислородные, а не акваланги, работающие на сжатом воздухе. Однако, получив утром от профессора Кратова акваланг, я увидел, что легко разбирался в его устройстве, и успокоился. Конструкция была собственно, та же.
Зная, что Василий Павлович наблюдает за мной, я одевался как можно более спокойно и неторопливо. Павлик помог мне укрепить на спине два увесистых баллона. Запаса воздуха в них хватит на целых два часа. В воде этот груз станет почти невесомым. К поясу я пристегнул металлические ножны, в них торчал кинжал с пробковой рукояткой, чтобы не тонул в воде, а всплывал на поверхность, если его нечаянно выронишь. «Зачем он нужен? — подумал я про себя, — Ведь акул в Черном море нет».
На левую руку я нацепил часы в герметическом футляре, а на правую — особый маленький компас, Грузил мы не брали, потому что нырять тут приходилось неглубоко.
Напялив на ноги неуклюжие ласты, я стал прилаживать маску. Ну вот, кажется, все готово.
— Не забывайте прислушиваться к указателю минимального давления! — погрозил мне пальцем Кратов. — А то знаю я вас. Попадете в воду и забываете о времени.
— Что вы, профессор, — солидно ответил я.
Устройство указателя мне тоже было знакомо. Так называют маленький манометр, укрепленный над левым плечом водолаза. Посмотрев на него, можно всегда узнать, много ли воздуха еще осталось в баллонах, А когда запас воздуха станет иссякать, указатель напомнит об этом громким щелчком под самым ухом.
Профессор еще раз повторил, как мы должны вести поиски. Собственно, обо всем договорились еще вчера вечером, но таков уж характер у нашего начальника: обо всем напоминать по сто раз.
А задача была простая: плыть недалеко друг от друга по определенному азимуту над самым дном и смотреть, не попадутся ли обломки кирпичей, обтесанные камни или осколки древних глиняных сосудов.
А я-то ожидал сразу найти на дне целый город…
Наконец беседа закончилась, и мы один за другим полезли по трапу в воду. Я нырнул следом за Светланой и сразу пошел на глубину. Волнующее чувство внезапного освобождения от земной тяжести сразу охватило меня.
Я парил, как птица. Я мог кувыркаться, повиснуть вниз головой — земное тяготение больше не сковывало меня. К этому ощущению невозможно привыкнуть. Оно радует при каждом погружении.
Пробыл я под водой два часа, пока хватило воздуха в баллонах, но не нашел ничего — даже обломка кирпича, хотя так старательно разгребал ил на дне, что все исчезало вокруг в облаке поднимавшейся мути.
Было стыдно возвращаться с пустыми руками. Но, увидев, что и другие не удачливее меня, я успокоился.
В этот день мы ныряли еще по три раза, но так же безрезультатно. Мне хотелось расспросить толком, что же именно мы ищем, но я как-то по-глупому стеснялся. Не хотелось лишний раз напоминать другим, что вокруг все студенты, хорошо знакомые с историей, а я круглый неуч.
Вечером у костра все разговоры вертелись вокруг наших бесплодных поисков, и, слушая их, я сразу поумнел, точно побывал на лекции.
Две с лишним тысячи лет назад, еще до нашей эры, здесь, в Крыму, жили кочевники — скифы и другие племена. Потом сюда разузнали дорогу греческие мореплаватели. Сначала они приплыли из далекой Эллады торговать, а потом греки построили здесь несколько своих колоний. Так на берегах Черного моря, которое они прозвали Понтом Евксинским — «гостеприимным морем», — появилась Ольвия возле нынешнего Николаева, Херсонес, развалины которого сохранились неподалеку от Севастополя, и другие города.
Особенно много греческих городов возникло по обоим берегам Керченского пролива. Он тогда назывался Боспором Киммерийским. Под угрозой набегов скифов эти города объединились в Боспорское царство. Столицей его был город Пантикапей, на месте которого теперь стоит Керчь. Отсюда в Грецию вывозили хлеб, рыбу, пушнину, закованных в цепи рабов.
Боспорское царство существовало почти тысячу лет, пока, наконец, не рухнуло под натиском кочевых племен. Древние города были разрушены. Теперь их раскапывают археологи, восстанавливая по находкам жизнь и обычаи народов.
За тысячелетия уровень моря повысился, и развалины некоторых этих городов очутились на морском дне. Вот их-то и разыскивала экспедиция профессора Кратова, оказывается, уже не первый год. Удалось найти остатки греческого города Гермонассы, стоявшего как раз на месте станицы Таманской, и Карокондама — у основания Тузлинской косы. Возможно, существовали какие-то поселения и на самой косе. Вот это-то и предстояло проверить.
Теперь, когда я уже немножко разобрался в истории, я решился спросить у Кратова:
— Василий Павлович, а разве может что-нибудь уцелеть в морской воде? Ведь тысячи, лет прошли. На-верное, все давно растворилось?
— Что вы, голубчик! — ответил он. — Камень, глиняная посуда, даже металлические изделия превосходно сохраняются…
— О, мы в прошлом году такие чудные амфоры здесь нашли.
— А ритон какой из слоновой кости! — вспоминали ребята.