"Уран" почти не виден (Урановый диверсант)

– Куда же ты, сынок? Постой! Постой, за такие деньги я хорошо тебе погадаю, – догнала она его. – Очень хорошо погадаю! Давай-ка руку…
Игорь нехотя повиновался и скептически взирал, как она неразборчиво бормоча, водила пальцем по его ладони. Скоро привычным движением оправила косынку и уверенно сказала:
– Ты был однажды женат на красивой, но ветреной женщине. Не долго – год или два. Детей нажить не успели. Ты много перенес бед, потерял лучшего друга. Кажись, на войне был и повидал много горя…
После этих слов ухмылка с его лица слетела, в глазах мелькнула растерянность.
– Так? – подняла старушку голову.
– Так…
– Но это прошлое, – принялась она снова разбираться в линиях на ладони. – А скоро тебя ждет… Очень опасная работа.
– Какая работа? Вы что мамаша?! Я в отпуске с завтрашнего дня! А потом предстоит в ссыльном батальоне прохлаждаться.
– Нет, сынок. Тут линия не ломается, а идет прямо. У тебя и раньше была напряженная, опасная жизнь. Тоже самое будет и дальше. Никакой передышки тебе Богом не назначено…
– Ну, спасибо, мамаша, – вздохнул он, поправляя на плече лямку рюкзака. – Утешили.
И, не оборачиваясь, зашагал в сторону воинской части…
* * *
Костер давно погас, лишь неистовые искорки иногда вырывались из мерцающих углей в черноту ночного неба. Вокруг царило удивительное безмолвие; даже ветер, трепавший днем небольшую палатку, к вечеру умерил порывы, а к полночи окончательно стих.
От Адлера до чудесного местечка действительно было рукой подать – что-то около пятнадцати километров. Обухов, как и обещал, одолжил свой командирский "уазик". Миронов загрузил в него все необходимые для недельного отдыха дикарем покупки и доехал до форелевого хозяйства.
Ехать пришлось по необычной дороге, проложенной в срезах скал. Сбоку – за металлической лентой ограждения, торчали, бог знает каким способом прилепленные вышки ЛЭП, а дальше маячила пропасть с извилистой и быстрой рекой на дне. Потом взвалил на спину новенький рюкзак, подхватил упакованную в походную сумку палатку и километров пять топал вверх по склону, пока не отыскал подходящую для лагеря поляну.
Теперь в черноте надвигавшейся ночи сидел возле затухавшего костра – наслаждался тишиной и чистейшим воздухом с тонкой примесью хвои. Или крутил пальцами свой талисман, вспоминая историю, после которой небольшая пуля на капроновой нити обосновалась на шее…
Его однокашник и давний дружок Лешка служил в той же бригаде, командовал такой же ротой. Оба тогда еще ходили старлеями.
После затяжной операции по преследованию в горах разрозненных остатков банды Алексей испросил короткий отпуск – благо у всех офицеров долгов по отпускам числилось немеряно. Добившись разрешения, отправился в Ставрополь – навестить подружку – Анастасию. Созвонившись с нею, договорился встретить вечером после работы. И отправился по магазинам краевого центра…
Купив цветов и шоколадных конфет, долго ломал голову, чем порадовать ее пятилетнего сынишку. Наконец, приобрел пластмассовую копию чешского пистолета "ЧЗ-85". Славненькую такую копию – при дневном освещении от оригинала не отличишь.
Взял в ближайшем ларьке баночку пива, устроился на лавочке в скверике – неподалеку от Настиной работы; стал терпеливо ждать…
А тут, откуда ни возьмись стайка задиристых малолеток: четверо нетрезвых пареньков и две девки той же алкогольной кондиции. Прицепились: дай-ка закурить, подари букетик, чего здесь расселся? Типа это наше место…
Слово за слово, ну и вывели Лешку из себя. А в огорчении Лешка был страшнее дикого зверя.
Пока он преподавал молодым людям правила хорошего тона, плюща и выравнивая асфальт их рожами, девки малость протрезвели и вызвали по мобилам доблестных ментов. Естественно, те примчались, когда уж все закончилось: четверо "богатырей" отплевывались кровавыми соплями и ползали на корячках у ног преспокойно курившего на лавочке Алексея.
Трое стражей порядка с кургузыми пукалками АКСУ осторожно остановились шагах в пятнадцати; старший – самый мелкий и голосистый – потребовал встать и завести руки за голову.
– Ага, щас!… – вызывающе ответил старлей. – Вы лучше бы этих подонков по стойке смирно почаще ставили, а не нас – честных граждан.
– Встать, я сказал! – терял терпение люмпен в серых погонах.
– А если не встану – расстреляешь на месте из своего "маминого члена"?
– Встать! И выкладывай все из карманов! – свирепел тот.
– Вставать не буду – устал, – лениво полез Лешка по карманам.
Вынул и положил на лавку рядом с букетом: бумажник, сотовый телефон, документы и… вдруг вспомнил о торчащей за поясом пластмассовой игрушке. Ухватив пистолет за рукоятку, потащил наружу…
И тут произошло нечто странное: один из ментов шуганулся за дерево, второй сиганул за соседнюю лавку, а третий… А третий – тот плюгавый и нахрапистый говорун, видать наложил полные штаны и от страху дал длинную очередь.
Стрелком как и человеком, он был хреновым – очередь веером разошлась по скверу и прилегающей улице. Потом УВД еще долго разбиралось с жалобами граждан и бизнесменов, в чьих окнах зияли дырки. Ну, да это не важно… Главным было то, что единственная пуля, угодившая в Лешку, остановилась в сантиметре от его сердца.
Но не она стала причиной летального исхода – виной тому сослужила череда бесчеловечности наших сограждан. Тех самых сограждан, что в любом застолье бьют себя в грудь, рвут на теле рубаху и кричат: мы самые лучший, добрый и отзывчивый в мире народ! У нас самая широкая и открытая душа!
И вот эти "самые честные и отзывчивые": шестеро малолетних подонков и три поганых мента, готовых на каждом углу за десять баксов продать свою "широкую душу", стояли и смотрели, как умирает человек, прошедший сквозь горнила второй чеченской и выживший после десятков боевых операций…
Скорая все ж приехала после звонка прибежавшей на условленное место Насти. Но было уже поздно. Лешка так и умер, лежа на лавке. Обнимая его голову, она ревела в голос и долго никого не подпускала…