Глубинная ловушка
– Нормально. Работа в последнее время появилась. Жить стало интереснее. А что у тебя в бригаде?
– А!.. Новых кораблей почти нет, а старые дольше у стенок стоят, чем в море ходят, – машет он широкой ладонью. – Совсем измучились с ремонтами. Одно сделаешь, другое летит – железо тоже имеет свой срок. А командир нашей оперативной эскадры только и делает, что дрючит подчиненных на совещаниях! Ты ж его знаешь…
Да, о комэске я наслышан. Мужик он вроде деловой и требовательный, но с невероятно завышенным мнением о своем интеллекте и чувстве юмора. Взять, к примеру, такой перл: «Если понадобится, товарищи офицеры штаба, то при проведении итоговой проверки на кораблях вы обязаны закатать рукава повыше и покопаться в дерьме поглубже, для более полного освещения обстановки. И знайте: копаться в дерьме – не стыдно. Стыдно получать от этого удовольствие…» Или такой: «А почему начальник физподготовки скучает на нашем празднике жизни? Что, радость моя, голова болит, во рту нехорошо и работать неохота? Так это – ярко выраженные признаки беременности! Это вам и начальник медслужбы эскадры подтвердит. Видно, начфиз не-внимательно изучал памфлеты госпожи Лаховой по проблемам планирования российской семьи…»
Иногда я с горечью вспоминаю книги и фильмы о блестяще образованных, воспитанных, интеллигентных офицерах царского флота и тихо радуюсь тому, что попал служить в ФСБ…
– Понятно, Юра. А кто идет с нами старшим на борту?
– Меня отрядили от флота.
– Это хорошо. Постой… Значит, будет еще кто-то?
– Четыре хмурых «пиджака»…
«Пиджаками» мы называем гражданских. Беда с ними. Особенно с хмурыми. Сидит такой неразговорчивый бирюк в каюте и никуда, кроме гальюна и кают-компании, не ходит. Постепенно привыкаешь к этому беззвучному существу и напрочь перестаешь замечать. Ноль. Пустое место на стенке. Люстра без лампочки. Ботинок без шнурка. Все запросто при нем матерятся, травят неприличные анекдоты, ругают власть за воровство и тупость, и все такое… А потом выясняется, что бирюк председательствует в каком-нибудь комитете Госдумы или заправляет Аппаратом президента. Ощущение не из приятных. И вроде ничего крамольного ты не делал и наказывать тебя не за что, а все одно противно – будто во сне оптом продал врагу все военные тайны.
Слева один за другим остаются длинные пирсы с пришвартованными к ним боевыми кораблями и судами обеспечения.
– Юра, из какого ведомства «пиджаки»? – спрашиваю у Лоцманова.
– Точно не знаю. По-моему, из Министерства иностранных дел. Наверное, для общения с британцами.
Вскоре комбриг приказывает водителю остановиться.
Спрыгиваем на асфальт. Мишка Жук читает надпись на трапе:
– «Стойкий». Если не ошибаюсь – сторожевик?
– Точно так, – улыбается Юрий. – Все приготовлено, команда нас ждет.
После пары зычных окриков местного начальства по трапу сбегает команда матросов и быстренько перетаскивает наш несусветный по объему багаж в специально отведенные корабельные помещения. Ну а мы в сопровождении командира корабля и Лоцманова идем размещаться в каютах. После размещения радушные хозяева приглашают пройти в кают-компанию, где для нас приготовлен ужин…
Да, что ни говори, а приятно, когда тебя считают профессионалом высочайшего класса!
За ужином слышим строгий голос вахтенного офицера, объявляющего экипажу готовность к бою и походу. Звенят пудовые коридорные звонки – так называемые «колокола громкого боя»; по металлическим палубам громыхают тяжелые «гады» – своеобразного вида матросская обувь; корпус судна содрогается от набирающей обороты машины.
– Знать, британцы на подходе к Норвежскому морю, – прихлебывая чай, говорит Устюжанин, – коль мы в ночь срываемся в море.
Молчу. Какая нам, к черту, разница? Да и ночи здесь в июле – одно название. По распорядку должна быть темень, а на деле светло-серые сумерки. Ничего не поделаешь – полярный день: солнце подобно мячику скачет по горизонту и не может толком за него закатиться.
Север. Мать его ртутным столбом…
* * *Следуя полным ходом, к десяти часам следующего дня «Стойкий» преодолел триста семьдесят морских миль и прибыл в район встречи с британцами. Район находится в пятидесяти километрах к северу-востоку от знаменитого Нордкапа – высокого скалистого мыса на острове Магерё, считающегося самой северной точкой континентальной Европы.
Небольшое судно «Odyssey», принадлежащее британской компании «Marine Exploration», встречает нас тремя протяжными гудками. «Одиссей» похож на российские водолазные морские суда серии «ВМ», однако превосходит их водоизмещением, степенью специальной оснастки и размерами бортового крана. Мы отвечаем тем же приветствием и, отдав якоря, встаем неподалеку. Работаем в режиме радиомолчания, дабы не привлекать раньше времени норвежских пограничников и службы радиоперехвата.
Первым делом боцманская команда сторожевика спускает на воду катер. В его нутро усаживаются «пиджаки», к штурвалу встает мичман, и катер шустрит по волнам в сторону «Одиссея». Переговоры длятся всего десять минут, после чего британцы готовят оборудование и водолазов к погружению.
Готовимся и мы…
Глава четвертая
Москва
– Анна Аркадьевна, вы обратили внимание на пассажиров соседнего самолета? – интересуется Саша. В голосе звучат нотки восхищения.
– Да, обратила. Крупные личности.
– Интересно, куда они собираются лететь?
– А тебе какая разница?
– Ну, так… для общего развития. Хотелось бы знать, где обитают такие накачанные ребятки.
– Где-где… Там же, где их хозяева.
– В каком смысле? Какие хозяева?
– Обычные. Олигархи, миллиардеры, мультимиллионеры и прочая отрыжка капитализма. Скорее всего, эти монстры – их охранники. Кстати, вы говорили о машине, – оборачивается Анна к сопровождающему мужчине в штатском. – Где она?
– Нас встретят у выхода с летного поля.
– И куда мы поедем?
– Известно куда. На Лубянскую площадь.
– Замечательно. Там еще не бывала. А моего коллегу до Института теплотехники по пути не подбросим?
– Где он находится?
– Я думала, вы знаете все. Саша, как лучше доехать до твоего института?
– По Ленинградскому шоссе до МКАД, потом по Дмитровскому до Отрадного.
– Подбросим, – соглашается фээсбэшник.
Каблучки модельных туфель часто стучат по асфальту. Анна не переносит информационного тумана, неопределенности и прочих непоняток, поэтому спешит прояснить ситуацию с приглашением (или вызовом?) в один из департаментов Федеральной службы безопасности. Собственно, тучи над Анной сгустились еще в Воткинске. Уже там, в процессе подготовки баллистической ракеты к двенадцатому испытательному пуску, сотрудники ФСБ проявили к ее персоне повышенный интерес: то настойчиво приглашали в Управление по Удмуртской Республике, то приезжали сами и подолгу беседовали с ней при закрытых дверях. Мало кому из окружения Анны было известно об этих контактах; а те, кому она доверяла, деликатно обходили неприятную тему. Ничего этого Симонов, конечно, не знал. А в Северодвинске, при сходе по трапу с борта эсминца «Ушаков», он нос к носу столкнулся с двумя подозрительными типами в штатском, что привело его в полное замешательство.
– Простите, вы – Воронец Анна Аркадьевна? – отодвинув его в сторону, приглушенно спросил один из них.
– Да, – устало вздохнула молодая женщина. – Чем обязана?
– Вы не могли бы уделить нам несколько минут? – показал один из них удостоверение.
– Опять вы. Пожалуйста…
Результатом недолгой беседы стали быстрые сборы в гостиничном номере и скорый выезд на военный аэродром, где дожидался специальный самолет, присланный за ней из столицы. Сугубо гражданский молодой человек ничего не понимал в происходящем: нервничал, сочувствовал, сопереживал. Потом напросился доехать до аэродрома с Анной и на всякий случай захватил свои вещи. Вдруг возьмут? Ему ведь тоже в Москву.